Он был такой милый! Я мог увидеть свою мать когда захочу! Даже привезти ей еду. Да. Ведь люди любят домашнее!
«Ну конечно, еду тоже можно. Правда, есть маленькое «но». Мы проверяем пищу. В каком смысле? В прямом. В самом простом смысле. Да, нет, что вы! Мы же не в тюрьме! Нет-нет! Не протыкаем еду, нет! Ну и юмор у вас, молодой человек... Молодой человек... С едой — это просто необходимая мера. Что? Как проверяют? Просвечивают. И все. Ну, еще пробы берем. Знаете, всякое бывает. Несвежие продукты. Или лекарства. Это запрещено. Да и глупо как-то. Нет? Отправить к врачу, а потом лекарства носить тайком. Конечно-конечно, я ничего не говорю! Сейчас везде плохо с медикаментами. Вот если потребуется — то другое дело. Особенно снотворные. Дочь принесла матери пачку снотворных. Слабые-слабые. Громкое дело было. Нас тут всех чуть не пересажали. Принесла и прямо передала. Никто из наших не заметил. Глупость. Но за всем ведь не уследишь. Так вот... О чем я? Да! Мать выпила. Потом еще. Она никак не могла уснуть. А потом уснула. Мы ничего не смогли. Нет-нет! Не думаю, что это было самоубийство. Не все так просто! Поверьте! Не все. Что-то всегда остается в тени. Особенно здесь. С ними. Что-то уходит, и мы не можем это узнать. Я не знаю и поэтому сделал акцент. Эта женщина очень хотела спать. Просто очень-очень хотела спать. Уснуть. Знаете, такое чувство... не усталость. Нет. Когда человек хочет мира. Она тоже хотела мира... Мне кажется, так. Что? Да. Именно мира... »
Я приезжал к ней на трамвае и привозил хлеб. Она всегда просила привезти хлеб.
«Не клади в мешок. Просто в сетку. Пусть подсохнет. Пусть! Не важно... Это хорошо. Пусть подсохнет... »
Она ломала его руками. Не торопясь, задумчиво. Она смотрела через мое плечо.
Я сидел тихо, спокойно. Я ждал, пока она поест. Иногда мне казалось: она забыла, что я здесь. Она задумчиво жевала, глядя, не отрываясь, мне за спину.
Мы были с ней в одном городе, но казалось, мы за тридевять земель друг от друга. Так далеко друг от друга... Мне тоже хотелось этого хлеба, но мать ни разу не предложила. А сам попросить я стеснялся. Она и не думала об этом. Может быть, она и не видела меня. Был только хлеб. Ржаная буханка, изломанная в ее руках. Только хлеб. Только хлеб. Да.
Однажды я протянул руку. Хотел отломить кусок. Маленький, совсем маленький! С краешку! Он выступал! Он так и просился мне в руки! А мать?! Она отодвинулась так быстро, что я рот разинул! Так быстро! Она прижала хлеб к себе! К животу! Она схватила его, будто я отниму! Ее глаза! Я увидел ее глаза.
Я чувствовал, как она далеко. Когда она жадно прижала к себе эту разрушенную буханку. Вдавила ее себе в живот! В халат. И жевала, жевала, глядя на меня, будто я сейчас отниму.
За окном шел снег. Очень чистый и белый. Я подумал, что из него можно слепить человека. Снежного мальчика. Перед ее окном. Я подумал, что тоже в башке муравьи завелись. Тоже сошел с ума.
Из этого снега можно было слепить все. Я бы хотел слепить из него мать. Большую мать... Снежную женщину. Просто женщину. Белую-белую... Да. И быть с ней.
Она, открыв рот, оказывается, тоже смотрела туда. Наружу. В белое. В углу рта высыхали крошки. Она смотрела на этот снег. Мы могли бы выйти туда. Да. В самое сердце зимы... Выйти и слепить эту снежную женщину. Вместе. Вдвоем. И там с ней быть. Вместе. Все вместе... В мире. Да. Я опустил голову. Опустил руки. Да. Это было как благодать... Да. Как мир...
Я даже подумал: а что она наденет?! У нее не было варежек? Перчатки? Она сразу промокнет! У нее замерзнут руки! Валенки и теплый халат есть! А вот на руки? Что на руки?
Потом за ней пришли. Мыться. «Мы-ыццца! Де-е- евочки-и-и-и! Все в душ!» — кричит санитарка. Мать встала. Это было хорошее время. Между обедом и полдником. Она была тиха. Казалось, она просто задумалась. Отвлеклась немного. Поэтому... Да. Мне хотелось, чтобы ее никуда не звали. Ни на полдник, ни в душ. Никуда. Чтобы ее забыли. Совсем. Чтобы нас оставили так. В мире.
Мы пошли вместе. Это громко сказано. Вместе... Не знаю, как мы пошли. Я просто видел ее спину. Она спешила! Да! Она спешила быть одной из первых! «Там, как всегда, будет очередь!» Черт! Да она была абсолютно здорова! Здоровее многих! Она была нормальна! Она хотела быть первой в очереди! И теперь она почти бежала! Я едва успевал! И то быстрым шагом!
Она действительно была одной из первых. И кабин было три. Так что — все нормально. Да. Мы с ней могли быть спокойны! Она успела! Черт! Она действительно успела!
У них была еще и теплица. Зимняя, теплая, в ней воздух был густой, зеленый... Рассада помидоров. Кусты смородины. В первый раз я даже не понял, где я. Здесь прекрасный свет. Такой, как бывает летом. Наверное, в июле. Да. В конце июля. Когда в деревне по вечерней пыли гонят коров... Я вошел туда на минуту. Здесь были даже стулья! Как в саду! И постоянное журчание воды. Я подумал, что мы с матерью нашли свое место. Мы могли бы сказать, что мы счастливы. Ей тоже здесь нравилось.
«Это ее облегчает... » — сказал врач. Так странно сказал. Будто он тоже во всем этом как-то участвовал. Будто он был частью нашей семьи... Наверное, он бы не удивился, расскажи я про Ольгу. Да. Не знаю, верил ли он матери. Она ведь рассказывала ему что-то. Не знаю... Как в игре. Тепло-холодно... И, наверное, поэтому я ему верил. И он тоже. Сказал, что я могу приходить и заниматься с ней здесь. В теплице. Он называл ее «зимний сад».
«Вы можете приходить где-то между полдником и ужином. Она почти всегда там. В зимнем саду. Что? Одна? Когда как. Иногда, когда день спокоен, то да. Одна. А бывает, они вдвоем. С подругой. Из палаты. У них там есть все что нужно. Но знаете... Они просто копаются в земле. Даже иногда нет. Просто сидят и смотрят на нее. Что-что? Да. В землю... Там, где она совсем пустая. Без травы, без рассады. Ну, для них это, я думаю, как река. Нет? Вы не находите? Да. Они смотрят как на воду. Как на берегу реки... »
***
Весной я приходил чаще. Я стал здесь своим. Совсем! Меня уже знали даже на станции! А женщины? Они просто расцветали от меня! Серьезно! Мы все оживлялись от весны. До какой степени? До самой крайней! Мы играли в подвижные игры! В догонялки! Кидались землей! Да еще как! Да. В такие дни никто бы не подумал, что у нас что-то не так... Никто.
Ах так!.. Они были в ударе! Кидаться землей?! Вам захотелось покидаться?! Поиграть?! Ну-ну! Полные горсти?! Без правил?! В глаза тоже можно?! Да? Ах так! Ну, держитесь! Чертовки! Я вам устрою! Ха! Черт! Оп! Эй! Не так часто! Оп-па! Бьют кучно, заразы! Ну и руки у них! Как лопаты! Да! Две лопаты! По две на каждую! Представили? А колдуний семь! Семь! Да это целая толпа! Шабаш! И четырнадцать лопат сразу! Черт черт черт! Они меня закопают! Да! Если так пойдет дальше — они меня зароют! Не успею глазом моргнуть! Тут они меня и прикопают! Серьезно! Надо моргать заранее! Конечно! Ха! Легко сказать! Теперь уже поздно! Я уже по колено в земле! Теперь уже — все! Ну и рожи! Они совсем не играют! Ну и хари! Старушки?! Да эти бандитки вкалывают без перекура! Мыши-землеройки! Свихнувшиеся кроты! Да им надо рыть фундаменты! Три минуты и все! Даже меньше! Ну и скорость! Ну и ну! Надо двигаться! Шевели булками! Иначе завалят! Черт! Бегать бегать бегать! Ни секунды на месте! Туда-сюда-обратно! Как мишень! Да! Уууфууу! Я стал как мишень! Абсолютно! Живая мишень! У них стрельбы! Мишень «бегущий кабан»! Снайперши! И они еще ржут! Да! Смеются! Беззубые рты! Ведьмяры! Старые вешалки! И моя мать во главе! Только посмотрите! Уложить их в гроб?! Ха-ха! Да легче дождь загнать обратно в тучу! Перо упавшее воткнуть обратно в куру! Они давно не бегали! Застоялись старые кобылки! Духа человечьего не нюхали! Давно такую мишень не видели! Конечно! Это их взбодрило! Не то слово! Старые пердуньи! Чокнутые бздюшки! Старушки-снотворнушки! И мамаша моя впереди! Да! Атаманша! Без нее никуда! Где пахнет жареным — она тут как тут! Ха! Пять раз ха-ха! И еще пять по пять! Мне не до смеха! Полные глаза земли! Но это ладно! Это — ничего! Ничего не говорю! Это была игра, нет? Игра! Просто такая игра и все! Да! Просто побегать! Почему нет?! Размять косточки! Разогнать кровушку! Все нормально! Мирно! Никто никого не укусил! Ни разу! Никто никого не напугал! Я подчеркиваю — никто никого! Все в пределах правил. И даже когда мы начали играть в другую игру — все шло нормально. Даже эти хорьки медбратья высунули носы! Им было интересно! Вы только подумайте! Им было интересно! И еще! Они забыли о себе! О жратве! И не только! О футболе по телеку! Они высунули свои тупые плоские рожи и смотрели! Ха! Они даже забыли мигать! Можно было вынести всю аптечку! Зайти сзади и все! Приделать ноги всему запасу снотворных! Точно! Это был потрясающий момент! Вы только представьте себе эти рожи! Только решитесь на это! Игра стоит свеч! Щеки! Подбородки! Даже лбы! О боже! Я никогда не видел жирных лбов! Серьезно! Никогда и даже еще реже! Они толстели лбами! Эти животы на головах лоснились, как потное коровье вымя! Именно! С их лбов можно было соскоблить жир и согреть все Приморье! Да! Они бы там просто схлопнулись от жары! Замахали бы руками: «Откройте форточки!.. » Такая энергия на лбах! Такой слой тепла! Я не преувеличиваю! Вокруг люди склеивают ласты от холода! А эти?!.. Да просто соскоблить ножом со лба! Пару движений! И мы спасены! Ха-ха! Я не смеюсь! Нисколько! Ведь я на другой стороне! Да! По другую сторону! Среди старух! Девчонки! Мои прибздешки! Не забывайте об этом! Я серьезен! Да! Все очень и очень серьезно! Все зависит от ритма! От ритма! Ни больше ни меньше! Ритм, в котором думаешь! Не важно о чем! Ритм — это все! Любую трагедию можно превратить в смех! А потом вывернуть снова! Туда-сюда! Не важно, где лицо, где изнанка! Потом уже не важно. Достаточно думать в другом ритме! Это билет в два конца! Туда и обратно. Всегда! Даже в самый далекий плач! Всегда есть билет обратно! Кроме шуток! Я серьезно. Да. Вот сейчас все серьезно. И любой смех станет слезами. Все в ритме. Я уже говорил? Да? Неужели! Не важно... Ритм и ничего кроме ритма! Все от него. Да. И вот я думал в серьезном аллюре. Мы здесь вообще все серьезны! Начнем с этого! Здесь вообще редко кто хихикнет в нормальном ритме. У всего здесь сломан ритм. Да. Я нащупал вывих. Именно в этом все дело. Здесь у всех сломан ритм! У всех и у всего! Начиная с людей и кончая ими же! Через деревья, через травы, со всеми остановками! Даже у штукатурки что-то не то с ритмом! Про деревья и говорить нечего. А земля? Сама земля... У всего что-то сломалось. Что-то внутри. Что-то проворачивается впустую! И этот вывих кричит! Да! Во все горло! Все здесь орут молча! Одновременно! Каждый поет свою песню боли. Свою. Никто ничего не слышит. Все шито-крыто. Да. И что? Но внутри у существ все плачет! Рыдает! Боль кричит диким голосом!
