А до Ярославля легко можно было добраться машиной, автобусом или поездом.
— Ну, конечно, машиной. — Семен был согласен на все. — Так проще всего. Не надо за билетами ехать, в очереди стоять, время терять. Лишь бы не было пробок. Но только где мы там оставим мой «Ниссан»?
— На платной стоянке. Думаю, она существует в каждом городе.
— Ты просто гений, Машенька! Но целовать тебя я не буду. Пока ты не проверишься. И я не подлечусь, — настроение у Семена явно улучшилось. Он прислушался к себе. Все нормально. В другое время он сказал бы, что чувствует себя великолепно. А сейчас… Ладно, разберемся… — Завтра с раннего утра — в путь. Так что ты ночуешь ты у меня. Повторяю — выезжаем рано утром. Я ложусь на диване. Воздержание и еще раз воздержание! Это я себе говорю.
— Тогда я позвоню родителям, предупрежу, что у нас такой форс-мажор.
— Хочешь, я сам с ними поговорю? Скажу, что прошу руки их дочери. Тогда они поймут, что у меня серьезные намерения, и не будут нервничать. Хотя о чем я говорю, ведь я теперь конченый человек…
— Сема, ты от этих потрясений совсем сошел с ума, по телефону руки не просят. Так ты можешь только все испортить. Я уж сама найду нужные слова. А ты ступай-ка в ванную. Когда плохо варит голова, ее рекомендуется подержать под струей горячей воды. Очень помогает.
Семен, что-то ворча себе под нос, послушно направился в ванную, а Маша без лишних свидетелей взялась за сложные переговоры с родителями.
Легли они порознь и утром встали с первыми лучами солнца.
На следующий день на борту теплохода, который собирался отшвартоваться от пристани Ярославля и взять курс на Рыбинск, появились два новых пассажира. Они заняли пустующую каюту рядом с Гаврилычевыми и, побросав вещи, постучали к соседям.
— Пойдемте, пообедаем! — улыбаясь, сказала Маша, стоя в дверях каюты Сергея и Анны и щурясь от солнца, — конечно, для обеда еще рановато, но мы с Семой голодны, как волки…
Под радостные крики Гаврилычевых сдержанная Маша и насупленный, хмурый Семен прошли в ресторан и устроились у окошка, за которым плавно бежали волжские берега, тихо плескались волны, на которых весело играли солнечные блики.
Семен совсем не удивился, когда уже в ресторане к ним подсел его брат. Неведомо, какими путями Александр оказался на теплоходе, и даже более того — его каюта находилась по тому же борту, что и каюта Гаврилычевых. Александр был, как всегда, бодр, ироничен, доброжелателен.
Семен, погруженный в свои гнетущие, тяжелые мысли, действительно уже ничему не удивлялся. В другом состоянии он бы с любопытством разглядывал все вокруг, интересовался всевозможными деталями путешествия, буквально впитывал бы все — от теплоходных запахов до формы облаков над головой, от гула теплоходного двигателя до мелкого дрожания палубы, и весь этот богатый материал лег бы в основу его нового романа. Но на этот раз у него было одно-единственное желание — поскорее признаться во всем, получить прощение, а может, и не получить его… Но все же сбросить в конце концов со своей души огромную тяжесть. А там — будь что будет. Хорошо, что они собрались все вместе, пусть вместе его и казнят или помилуют. Он, чувствуя свою вину перед всеми, был готов к любому исходу.
Когда все расселись за столом, наскоро обменялись своими впечатлениями, полюбовались бегущим за окном пейзажем, над столом повисла неопределенная пауза, Семен понял — настал его час.
Он произнес длинную, со многими отступлениями и пояснениями, покаянную речь, и если бы вокруг не было посторонних, встал бы на колени перед Анной и Сергеем. Да и пред Машей с Александром тоже. Он даже порывался сделать это, но они его удержали. Семен говорил и говорил, обращаясь к ним всем вместе и поочередно к каждому.
В конце своего искреннего покаяния он призвал в свидетели брата, и тот подтвердил, что сам Семен теперь тяжелобольной человек и отказывать ему в прощении по-человечески нельзя.
Маша сидела, скорбно потупив глаза, а Анна и Сергей, как заранее просил их Александр, бурно выразили удивление, негодование, радость. Они закатывали глаза, воздевали руки, радостно обнимались. Словом, довольно убедительно разыграли всю ту сложную гамму чувств, которую могли испытывать обманутые пациенты. Поскольку радость в их словах звучала вполне неподдельная, Семен, получив от них отпущение грехов, заказал бутылку вина, и когда они наполнили бокалы, Александр Борисович произнес тост:
— Разрешите мне как старшему в нашей компании да и единственному настоящему, — он выразительно посмотрел на Семена, — врачу, сказать несколько слов. Первое: поздравляю вас, дорогие Анна и Сергей. Анализы со всей очевидностью подтвердили, что у вас будет ребенок.
Сергей от этих слов пустился бы в пляс вокруг стола, если бы его не сдержала Анна, обняв за шею и прильнув к его плечу.
— Второе. Надо бы было повременить с этим, но ты, Семка, знаю я твою творческую натуру, всех достанешь своим умирающим видом. Довожу до твоего сведения: мы тебя разыграли. Ты не инфицирован опасным вирусом. Импотенция, — он округлил глаза и, помолчав, закончил: — тебе в ближайшие десятилетия не грозит. Это наш ответ тебе, человеку без стыда и совести. Считай, мы квиты. Ты обманывал всех нас, мы разыграли тебя.
Семен сидел, как громом пораженный, и не мог поверить словам брата. Наконец он очнулся, неуверенно заулыбался и воскликнул:
— Ну, Сашка, ты и даешь! Неужели это правда?! Что вы со мной сделали, друзья мои! Разве можно так поступать с живым человеком? Я уже собрался с жизнью расставаться. Хотел на себя руки наложить. Может, этой ночью сиганул бы с борта теплохода в холодную пучину речных вод! Если бы не Маша, мое сокровище, я бы точно пошел на самые крайние меры и сейчас бы моя душа в глубокой тоске наблюдала бы с небес за праздником вашей жизни! Но я все понимаю… Я заслужил такую кару. И все-таки как хорошо, что все это неправда. Как удивительно хороша жизнь!
— Красиво говоришь, Семен, уже опять воспарил в свои высоты. Смотри не забудь, потом в своей очередной книге все опишешь, — иронично посоветовал старший брат. — Теперь-то ты точно знаешь, что чувствует человек, когда ему выносят чуть ли не смертный приговор. Уж теперь ты напишешь такой роман, что все ахнут, насколько реально ты воссоздаешь состояние умирающего человека. Ведь сам испытал, что может чувствовать человек, стоящий на краю бездны.
Все засмеялись, почувствовав долгожданное избавление от тяжести. А Семен действительно испытывал состояние эйфории, ведь он, можно сказать, вновь обрел жизнь, и она казалась ему как никогда прекрасной. Теперь он будет относиться к ней, как к бесценному дару. Маша посылала ему многообещающие взгляды, и он потихоньку оттаивал, напряжение последних дней отпускало его, наконец-то он опять почувствовал себя счастливым.
Они впятером еще долго сидели за столом и так увлеклись разговором, что не замечали, как теплоход швартовался к промежуточным пристаням, как по трапу спускались и поднимались пассажиры, как звенели бутылки на полках бара, как дрожали бокалы с вином на столе. Им было о чем поговорить. Шумная компания красивых молодых людей привлекала внимание малочисленных пассажиров первого в этом сезоне круизного рейса по городам Золотого кольца России. Счастливые люди, приятно посмотреть на них.
Яркое солнце стояло над широкой рекой, и его прямые лучи рассыпались на водной глади ослепительными искорками. Впереди ждали старинные русские города, новые встречи и новые впечатления.
Впереди была целая жизнь.
