Все мы вытащенные из воды.
Вернее, из околоплодных вод. Но не все матросы, не все философы. И не всем охота общаться с Богом подобно Моисею. У матросов нет вопросов… И не все свидетели Иеговы… Да и живётся несвидетелям спокойней.
Кеша кутал голову в какой-то бедуинский бурнус, обмотанный сверху, видно, для надежности клетчатой арафатовкой. И упорно не смотрел на лунного бога. Хотя его тянуло в эту жёлтую воронку на дне иссиня-чёрной пропасти ещё посильнее, чем меня.
Мы сидели в самом центре Синая на полуобледенелой Моисеевой горе. Вселенная человеков и прочих божьих тварей была под нами, внизу. Она начиналась с монастыря святой Катерины, что скрывался за крутыми стенами у подножия скал. И растекалась дальше по всем полушариям, градам и весям, пустошам и вавилонам. В монастыре шла всенощная. А у нас было тихо. Никто от общения с Всевышним не отвлекал. Но Всевышний нам не являлся. И не было на нас, как на Моисея, ни неопалимых купин, ни огня, ни грома, ни молний… Была жёлтая дыра в небе. Дыра, в которую истекало всё земное…
Мы сидели под этой дырой.
И нас влекло в неё.
Но уходить пока было рано. И опять у Кеши были вопросы. Эти распроклятые русские вопросы, без которых всякие папуасы и заокеанцы запросто обходятся. Кто виноват? И что, понимаешь, делать? Охранка, вездесущая охранка загнала нас на эту гиблую гору, а мы все решали вековечные вопросы… И опять Кеша хандрил.
Я знал, что это он подсунул Стэну липовую шифровку. Что это из-за него был такой трам-тарарам с последующей всемирной облавой на злобных международных террористов, которых в природе не существовало (кроме нас с Кешей, агента ФСГБ-ЦРУ Бени Оладьина и совершенно оборзевшего Мони Гершензона). Были просто власть имущие, истреблявшие свои и чужие народы аки саранчу, и была саранча, которая плодилась и размножалась.
Наконец Кеша не выдержал, поглядел краешком глаза на безумно влекущий лунный лик. И признался.
— Мои дела, каюсь! — голос у него был глухой, слова звучали неразборчиво, как у Моисея. Но так же запове-данно и весомо: — Не по злобе. От большого ума!
Я сдержал вздох облегчения. Всё было не так плохо, не так безысходно. И страшная жёлтая дыра в небе уже не казалась последней воронкой, в которую истекал мир. Нет, всё проще и добрей, намного добрее: и вселенная человеков есть не мутный поток, сливаемый с глаз долой в звёздную канализацию, а бесконечная живая лента Мёбиуса, исполинской изогнутой восьмёркой вытекающая с нашей бестолковой планеты в одну дыру, но втекающая в другую, не видимую, не зримую мной сейчас… но сущую. Иначе и быть не могло. Иначе бы мы все вытекли к дьяволу ещё при Моисее.
— Но зачем?! Кеша, я понимаю, что этих засранцев-заокеанцев никто не любит… Но на хера было сносить треть Америки?!
Кеша выглянул из-под капюшона своего бедуинско-арабского бурнуса, в котором его и впрямь можно было принять за международного террориста, и пояснил:
— Во-первых, эту херову треть снёс Стэн. Лично я ему такой установки не давал. И план ихний был. Мои хакеры его только вытянули из Лэнгли, понял?! Я во внутренние дела чужих стран не лезу!
— А во-вторых?
— Во-вторых, я рассчитывал, что они в ответ раздолбают Кремль и все эти резидентские президенции по всей Россиянии! Чтоб наверняка! Я не могу больше! — он готов был разрыдаться или завыть на сумасшедшую луну. — Я уже устал охотится за этими бессмертными кощеями!
— Ты просто спятил! — я встал с обледеневшего валуна и принялся ходить по узкой площадке над земной пропастью. — А если бы они долбанули?!
Кеша удивлённо поглядел на меня.
— Так они и долбанули, — сказал он, всё ещё не веря, что я не знаю продолжения этой жуткой истории. — Долбанули… только все их ракеты в океан попадали, ни одна не долетела. Это тебе не Голливуд…
Я и на самом деле не знал многого. Кеша вырвал меня с раскопок в долинах Инда, где обнаружили ещё один город русов, заложенный семь тысячелетий назад. Меня туда пригласили как специалиста по всем этим тёмным для профанов делам. Делам, не связанным с нашей перпендикулярно-параллельной жизнью номер восемь… и я в очередной раз пропустил главное. Зарылся в прошлое. И мог бы в нём так и остаться… на радость многим. Но Кеша разыскал меня, срочно вызвал сюда, в безлюдные и глухие горы для каких-то «важных конфиденциальных переговоров» с глазу на глаз, вдалеке от россиянской охранки, Интерпола и поближе к Богу. Поближе к жёлтой дыре в бездну…
— Хрен с их ракетами, они их стряпают в одном цехе со шникерсами! Но мы ж лет пять назад продали этим уродам сто «протонов»… за вагон подкладок и памперсов.
Кеша высунулся из капюшона. Улыбнулся.
— Продали, — согласился он, — им «протоны», а китайцам начинку от «протонов»… как у нас продают, сам знаешь!
Я промолчал. Что тут скажешь… Амэурыка, Амэуры-ка…[63] А про себя подумал, неужели этому гаду Кеше ради какого-то временщика не жалко было разбомбить Кремль? наш Кремль! святыню?! Нет, что-то с нами со всеми случилось! И мы просто уже не знаем, как нам обустроить Россиянииу Ну как её ещё обустроить, суку! И не у кого было спросить. Ведь здесь, на голой вершине под безумной дырявой луной не было с нами рядом ни Аб-рашки Терца, специалиста по сукам, ни Синиэля с Далявским, ни мудрого вермонтского отшельника, обустраивателя россий и россиян, ни Мони Гершензона, ни даже Растроповича с его автоматом.
Был только полубезумный Кеша, которого каждую ночь терзал чёрный человек, требующий выполнения заказа. И я, терзающий себя сам. И ещё дыра, в которую лентой Мёбиуса утекало всё: и богатые заокеании, и глупые Россиянии, и пустые «протоны», и гениальные растроповичи с автоматами. Просто каждый утекал в свой срок. А срок наших кремлей ещё не подошёл…
Впрочем, сроки определяем не мы.
— Ладно, — обрубил я спутанный клубок вечных вопросов, на которых нет матросов, решающих все вопросы в духе юного Саши Македонского и его узла. — Зачем звал?
Кеша натянул капюшон бурнуса на самый нос. И оттуда глухо прозвучало:
— Треть Заокеании шарахнули. А ихний-то ушёл…
— Кто?!
— Президент! Я долго думал… Он умолк. И молчал ещё дольше.
— И что надумал? — подстегнул его я.
— Не тех бьём! — ответил Кеша голосом заговорщика. — Не тех!
Мне стало плохо. Я снова опустился на обледеневший валун, зная, что утром он оттает, а к полудню даже нагреется на февральском солнышке… но теплее от этого не становилось, каменный холод сковывал мои члены.
— Я его умочу! — твердо сказал Кеша. — Гадом буду! С головы начинать надо… рыбу с головы чистят… а главная голова — он! наши — мелочь, холопишки! он хозяин!
— Тебе это чёрный человек сказал?
— Нет! — Кеша обиделся. — Я же говорил, никаких имён-фамилий! всё на соображение, на ум и интуицию!
— Вот ты и проинтуичил?
— Да.
— А наши ироды?
— Важно ствол срубить! Ветки сами осыпятся! Желтая дыра над головой становилась всё шире. Мы уже летели в неё. Раньше всех прочих. И остановиться было невозможно.
— Ни один из твоих гениальных планов не сработал, — сказал я Кеше жёстко. — Моню уже взяли. И Беня Оладьин в казематах демократии пишет на себя обвинения… ты чего добиваешься?!
— Этот план сработает! — заверил меня Кеша. И забыв про конспирацию, откинул капюшон. — Или пан! Или пропал! У меня на МКС свои ребята…
— Где?
— На международной космической станции, понял! И шаттл[64] уже стоит наготове, заправленный!
Кеша достал из-под полы длинного шерстяного бурнуса спутниковый телефон, вытащил сферическую антенну. И я понял, его не остановишь.
— Погибнут люди!
— Нет, — успокоил он, — ребята катапультируются, когда челнок выйдет на цель. Их двое, наши, «легенда» разработана — неисправности в системе управления, хвостовая тяга… короче, никто не докажет. Все ёмкости залиты горючим из «прогресса» — знаешь эту адскую смесь?! Наш заокеанский дружок из ада в ад прыгнет!
— Хрен с ним! Люди вокруг, внизу тоже погибнут! — пояснил я. — Невиновные люди… Они причём?!
— На войне, как на войне, — невозмутимо ответил Кеша, прилаживая антенну, — неизбежны издержки и потери. Они сами так нас учили и в Боснии, и в Косово, и в Сербии, и в Афгане с Ираком — мол, издержки неизбежны! Вот и у них будут всего лишь неизбежные издержки…
Я схватил его за руку, сжал.
— Зачем ты равняешь себя с этой сволочью! с этой мразью поганой!
Кеша спокойно поглядел мне в глаза. И сказал так же спокойно и внятно:
— Перечитай свой роман. Это ты пишешь его…
— На войне как на войне… — повторил я вслед за ним, вслед за ветераном тридцатилетней аранайской войны, беглым каторжником-рецидивистов, русским скитальцем, который являлся мне из двадцать пятого века, чтобы сказать одно: не всё ещё потеряно.
