Асмодей снова откинулся на спинку своего похожего на трон стула. Скрестив ноги, он положил их на угол стола. Они казались невероятно большими, его ноги, с широченными икрами, покрытыми густыми вьющимися волосами, блестящими, как золотое руно, и гигантскими босыми ступнями. Последние были костлявы и жилисты, с мозолями на искривленных пальцах. О, как упивался он привлекаемым к себе вниманием (еще никогда не видела я такого тщеславия)! Он покачался на задних ножках своего огромного стула, послюнил палец, пригладил им брови и со скучающим видом проговорил:
– Так-так-так… так с чего ж мы начнем?
Мы все молча наблюдали за этим представлением. Наконец он обратился ко мне:
– Они, знаешь ли, могут изменять внешность. – Наклонясь в мою сторону, он потянулся ко мне рукой (все ближе и ближе, пока мне не показалось, что он вот-вот достанет до меня и дотронется, хотя сидит ужасно далеко) и прибавил: – Ты бы побереглась. Ведь им достаточно пряди моих волос, – тут он медленно провел рукой по своей львиной гриве, а затем быстрым движением вдруг вырвал из нее несколько прядок, что причинило ему боль, явно доставившую удовольствие, – это все, что им нужно, чтобы предстать перед тобой в моем облике. Дотронуться до тебя. Поцеловать, как поцеловал бы я. Поцеловать раскрытые твои уста. И то, что в тебе так необычно. Впиться губами, потянуть за…
– Асмодей! Casuffit! [65] – не выдержала Себастьяна.
– Ах вот как. Но ведь я только начал. Разве сейчас не мой черед говорить, не моя очередь учить эту ведьму?
– Ну так учи, а не запугивай.
– Но ведь оно не боится, правда? – Он заглянул мне прямо в глаза. Как возненавидела я его. Каким гадким стало для меня простое слово «оно» . – Так и есть. Оно, наверно, уже мечтает о моем ночном визите. Да? Ты хочешь, чтобы я пришел к тебе и поработал на славу, как умею один я?! Отвечай!!!
Пораженная, я только глубже вжималась в сиденье стула. Голос Асмодея сперва заставил меня оцепенеть, а теперь его крик так разволновал меня, что мне показалось, будто я могу вот-вот расплакаться.
– Едва ли стоит о том говорить , – вмешалась Мадлен, – ибо мы не станем удостаивать тебя такой чести. Никто из нас не явится в твоем облике к этой ведьме. Никогда! – Мадлен повернулась ко мне. – Мы в этом клянемся.
– Ага! – откликнулся Асмодей. – Кровоточивая сучка подала свой голосок! А ну расскажи, праведная ты моя, чем тебя не устраивает мой облик?
Мадлен не могла продолжать. Она была слишком взволнована; к тому же она только что говорила чересчур быстро и теперь захлебывалась кровью. Я бессильно смотрела, как при дыхании ее кровь то втягивается внутрь, то с силой выталкивается из разрыва, пересекающего все горло. Прошло несколько долгих мгновений… Я смотрела, затаив дыхание, охваченная ужасной мыслью: вот так, говорила я себе, вот так , должно быть, умирают ведьмы, когда приходит их час и они захлебываются в собственной крови; отец Луи принялся успокаивать Мадлен, и, когда ему это удалось, она продолжила:
– Луи сказал, нам нужно было дать тебе знания. Поэтому пришлось явиться к тебе, приняв соответствующий облик, чтобы ты поверила .
– Мы слишком забегаем вперед, мадемуазель, – раздался голос Себастьяны. – Тебе не кажется? – Мадлен не ответила, и Себастьяна продолжила: – Асмодей, мне хотелось бы знать, можешь ли ты рассказать о духах и призраках, не устраивая тут театр? Можем мы тебе это доверить?
– Не понимаю, почему мое выступление ты назвала театром , дорогая. Разве, может быть, оттого, что мне и вправду сейчас хотелось бы устроить здесь театр военных действий. – Видимо, таким образом он давал понять, что его ответ на вопрос Себастьяны будет отрицательным. И тем не менее ему было предоставлено слово.
Но прежде чем заговорить, он подал знак, чтобы я (да, именно я, не Ромео) наполнила его хрустальный кубок, налив туда еще vinum sabbati. Я это исполнила, хотя и нетвердой рукой. Затем – наверное, поступив глупо, – я предложила выпить отцу Луи и Мадлен; тогда Асмодей вновь стал насмехаться надо мной.
– О, как любезно с твоей стороны, – съехидничал он, – однако им за последние двести с лишним лет не удалось выпить ни капли. – И в столовой опять прозвучал его смех, напоминающий скрежет металла. – Ты ведь стала трезвенницей, разве не так , дорогая?
Я стояла рядом с Мадлен, чувствовала ее холод, но ощущала и тепло очага, пламя которого было сравнимо с пламенем бушевавшего во мне гнева. Хрустальный графин казался мне каменным, так сильно тянул вниз он мою руку.
– Как ты сама теперь можешь видеть, – пояснил отец Луи, мы всего-навсего бесплотные духи, лишь временами обретающие тот вид, который имели при жизни, и тогда мы являемся… в телесном обличье ; но и в этом случае мы, хотя и можем сойти за живых людей, совсем не нуждаемся ни в питье, ни в пище.
– Ага, – произнесла я, – понятно, – и села.
Даже Ромео заулыбался.
– Ты проявила доброту, предложив им вина, – отметила Себастьяна.
– И глупость, – добавил Асмодей. – Доброту и глупость.
– То, что ты видишь перед собой, только напоминает наши земные тела. Точнее говоря , – тут в голосе Мадлен прозвучала нерешительность, и она посмотрела на отца Луи, – напоминает наши тела в момент смерти .
– Когда симпатягу кюре объяло пламя, а из глотки самоубийцы был вырван язык, который…
– Асмодей, пожалуйста… – И Себастьяна постучала по столу кроваво-красным камнем на перстне. – Будь так любезен, останавливайся, когда почувствуешь, что подобные речи подступают у тебя к горлу, словно рвота!
Мадлен посмотрела на меня страстным, отчаянным взглядом, который настолько перевернул мне всю душу, что я сама не понимаю, почему не отвела глаз.
– То, что он говорит, правда , – прохрипела она. – Я сама лишила себя жизни. Но и такая смерть мне совсем не в радость, и мне никуда не уйти от нее, пока ты …
– Обожди! Прошу тебя! – И Себастьяна вновь постучала по столу. – Всему свое время.
Мадлен села. Она казалась такой послушной, грустной и нетерпеливой.
Я не смогла удержаться от искушения спросить Себастьяну, не может ли Мадлен принять более… принять другой облик. Я имела в виду, конечно, более пристойный. Зачем все время страдать от кровотечения, если…
– У меня нет сил удерживать другой образ надолго. Совсем нет .
– Это, как многое другое, прежде всего вопрос воли, – добавила Себастьяна. – Силы воли.
Отец Луи объяснил, что он и Мадлен могут порой накопить достаточно сил, чтобы на время принимать другие обличья, как было, когда его подруга явилась к сестре Клер. Но, за исключением таких «выкрутасов» (это словечко подкинул Асмодей), они привязаны к прежней своей форме. А кроме того, они привязаны к воде, ибо как раз из нее и черпают силу, чтобы хоть иногда становиться видимыми. Именно этим объясняется то, что в помещении, куда они входят, сразу холодает.
– Мы порождение стихий, – сообщил кюре. – В том облике, в каком ты нас видишь, мы состоим из воздуха и воды.
– Как лед и как снег , – добавила Мадлен.
Мне стало интересно: если Мадлен появляется в том образе, в каком ее застала смерть, то почему края ее раны шевелятся и почему отец Луи вовсе не выглядит, ну… обожженным, обугленным, что ли? Я спросила об этом Мадлен. Поскольку отец Луи, ответила та, сгорел до костей и даже до пепла, то он не в состоянии принять вид, в точности соответствующий его предсмертному состоянию. Ему пришлось вернуться примерно к тому облику, который он имел на протяжении последних лет его жизни, и, надо сказать, это оказалось нелегко.
– Ему понадобилась куда большая сила воли, чем мне, – добавила она. И вообще ей повезло: ведь у нее осталась надежда.
Помнится, я задала еще один вопрос.
– А кровотечение, – спросила я, – оно когда-нибудь прекратится? – Я не в силах была понять, как у порождения стихий может постоянно идти кровь. А может, и она является одной из стихий, одним из основных кирпичиков мироздания, таких, как вода и воздух, огонь и земля?
– Я вынуждена снова призвать всех к порядку, – вмешалась Себастьяна, прежде чем кто-либо успел раскрыть рот. – Следует отвечать лишь на то, что написано на этих листках, – она взяла в руки поднос, – и ни на что другое. – Ты сама должна понимать, милочка, – обратилась она ко мне извиняющимся тоном, – что, если не будет порядка, нам придется сидеть тут вечно, перебрасываясь бесчисленными вопросами, перескакивая с одного на другой, и…
Перебив Себастьяну, Мадлен стала отвечать:
– Кровь не останавливалась с тех пор, как я перешла из обычной жизни в свое нынешнее состояние. Ни разу. И остановится ли когда-нибудь, не знаю. Но я надеюсь, очень сильно надеюсь. У нас есть план, и ты…
