Перебив Себастьяну, Мадлен стала отвечать:
– Кровь не останавливалась с тех пор, как я перешла из обычной жизни в свое нынешнее состояние. Ни разу. И остановится ли когда-нибудь, не знаю. Но я надеюсь, очень сильно надеюсь. У нас есть план, и ты…
Себастьяна, недовольная, что ее не послушались и к тому же не дали ей договорить, в свою очередь прервала речь Мадлен:
– Вижу, для того, чтобы ты действительно поняла, что представляют собой эти существа , говорить о них должна я…
– Ну так и говори, – поддразнил ее Асмодей. – Пожалуйста: вся эта пустая болтовня уже утомила меня, все эти тайны загробного мира и апокрифы… Лучше бы дали позаниматься с нашей ведьмочкой мне. Я ведь, знаете ли, умею быть забавным. Расскажи, – проговорил он, наклоняясь поближе к священнику, – что ты почувствовал, когда просунул свой… – Себастьяна остановила изверга стуком серебра по хрусталю. – Ах! – воскликнул тот. – Сколь, оказывается, мы целомудренны, дорогая S. Но меня не одурачишь.
– Вот именно, – парировала его выпад хозяйка замка, – одурачить дурака попросту невозможно.
Асмодей замолчал. Он катал виноградины между пальцами, давил их и высасывал, расплевывая косточки направо и налево. И, занимаясь этим, не сводил с меня глаз. Наконец он стал плеваться косточками в меня. Несколько их упало совсем рядом. Они матово поблескивали на мраморе стола.
Не обращая на Асмодея внимания, Себастьяна заговорила о призраках.
– Видимо, природа их чем-то схожа с нашей, – сообщила она, – то есть с природою ведьм и демонов. Рассказы об инкубах и суккубах встречаются у древних евреев, египтян, греков, римлян, ассирийцев и персов… Практически каждая из цивилизаций прошлого оставила тексты, повествующие о подобных существах, которые «рождены от нечистого семени».
– Черт его знает, на что бы оно могло быть похоже, – удивился Асмодей. – Мое, например, чистое, как сотовый мед. – Он провел правой рукой, на которой не было колец, по груди, затем опустил ее ниже, к бедрам, и, не стесняясь, заработал ею вовсю; на лице его застыла маска блаженства, и я была вынуждена отвернуться.
– Некоторые полагают, что эти существа рождаются из семени совершающих «грех Онана» либо из «нечистых помыслов», этого, так сказать, «умственного эякулята».
– Себастьяна, – пропел Асмодей, – мне пришла в голову блистательная идея: почему бы не попросить эту парочку порезвиться друг с дружкой прямо тут, перед нами. А еще лучше, пускай позабавятся у нас на глазах с этой ведьмочкой!
Себастьяна продолжила, словно не расслышала ничего, сказанного Асмодеем.
– Некоторые говорят, что призраки рождаются от женщин. Что суккуб принимает семя, а затем передает инкубу, который извергает его в утробу смертной женщины. Другие придерживаются того мнения, что суккуб исторгает семя у недавно повешенных и хранит его в своем лоне, пока…
– Ну разве это не замечательная картинка? – спросил саркастически Асмодей. – Расскажи-ка, Мадлен, тебе приходилось бродить между виселицами в поисках такого рода утех? Это правда, что тела мертвецов становятся одеревеневшими и такими твердыми, что извлекать из них семя можно сколь угодно долго, пока оно не иссякнет? А ну-ка, поведай!
Себастьяна продолжила без комментариев:
– Христиане зовут их «лилим», то есть детьми Лилит.
– Вы хотите сказать, – начала я, – что сами не знаете…
– Мы ничего не знаем наверное, – ответила Себастьяна и продолжила, высказав мысль, которая, однако, не произвела на меня особого впечатления: – Но именно вера в то, что мы ничего не знаем, помогает поверить во все или хотя бы во что-нибудь.
На этом мой мозг отказался работать дальше, и наступила звенящая тишина, которую вскоре нарушил, конечно же, Асмодей:
– Разумеется, и ничто из всего вышесказанного не помешает нам верить как в полные всякой жути россказни об инкубах, чей петушок вырезан из рога и покрыт льдинками, так и в сладкие повести о суккубах с холодным и ненавистным лоном, из нижних уст которых вечно сочится…
Себастьяна постучала кольцом:
– Замолчи, скотина!
– Не я начал , – возразил Асмодей, – и вообще все это не мною придумано.
– И запомни, что я и есть та самая «жуть»; да, я родом как раз из этих легенд, преданий и не чужда им . – Мадлен была в бешенстве.
– Это твоя проблема, душенька, – заявил Асмодей, отмахиваясь от девицы-суккуба, как от назойливой мухи; это могло послужить прелюдией к настоящей схватке, но отец Луи поспешил предотвратить их стычку словами:
– Сейчас же остановись! Я приказываю! – Он обращался не к Асмодею, а к Мадлен. – Почему, – вопрошал он, – почему ты должна вечно принимать эти муки, эти страдания? – И, перейдя на шепот, долго еще говорил что-то Мадлен.
Я не могу записать здесь, о чем именно, ибо сама не все расслышала, но по его тону могу судить, что он ее успокаивал. Ее гнев утих, и, кивнув мне, она исчезла. Пропала. Поскольку я не слишком сведуща в свойствах тумана, паров, снега и дождя, то лишь скажу, что вот она только что сидела за столом напротив меня – и вдруг ее не стало.
Я приподнялась со своего места и посмотрела на пляшущие языки огня.
Какое-то время я наблюдала за ними, пока те не замерли в своем танце, и Ромео, взяв меня за руку, не подвел меня к прежнему моему месту. Ясно, что, даже будучи обыкновенным смертным, он успел насмотреться подобных чудес и стал к ним равнодушен. Подойдя к столу, он тут же вспомнил о своих обязанностях и принялся собирать на поднос хрусталь и грязные тарелки.
– Уже поздно, – сказала Себастьяна, – даже ведьмы нуждаются в сне, так же как, впрочем, полудемоны и юные бретонцы.
Поскольку она не упомянула о призраках, я взглянула на отца Луи… вернее, на то место, где еще недавно сидел отец Луи, потому что он тоже испарился. Оживший огонь подтвердил мою догадку.
Себастьяна пожелала спокойной ночи отсутствующим привидениям и снова позвонила в латунный колокольчик. По-видимому, это входило в некий ритуал, который сопровождался еще каким-то быстрым речитативом – должно быть, чтением заклинаний. Последние привлекли было мое внимание, но Себастьяна напомнила мне:
– Остаются еще два вопроса. Позволь ответить на них мне самой.
Она взяла первый из сложенных листков и прочла вслух:
– «Почему меня спасли?» – Ответ был дан без промедления: – По двум причинам, милочка. Во-первых, ты ведьма, и притом весьма необычная и, думаю, очень талантливая, а потому заслуживаешь того, чтобы тебя защищали. Во-вторых, если бы мы не спасли тебя, ты была бы… ты бы нашла в монастыре печальный и несправедливый конец. – (Я вспомнила о сестре Клер, и сердце мое сжалось, будто кулак.) – Но была и третья причина: мы хотим, чтобы ты кое-что сделала, а некоторые из нас хотят этого особенно сильно, потому что на это способна лишь ты одна.
Дальше она объяснять не стала, сделав это несколько позднее. Выпрямившись, она принялась разматывать обвивавший ее шею синий шелковый шарф. Он соскользнул, обнажив одну из ее полных грудей, высокую и тяжелую. Себастьяна даже не сделала попытки ее прикрыть.
– Последний вопрос.
Одна я сидела, причем как на иголках. Ромео сновал между столом и кухней, унося фарфор и серебро. Асмодей голыми руками брал из камина пригоршнями золу и посыпал ею язычки пламени, пробивавшиеся тут и там из-под непрогоревших поленьев.
– «Как я буду жить?» Гм, тема довольно широкая. Но раз вопрос задан, на него нужно ответить. В студии ты найдешь, когда туда вернешься, две книги. Черная принадлежит мне. Вернее, я ее написала. Это моя «Книга теней». Проще говоря, там записаны те уроки, которые я извлекла из своей жизни. В ней история моего ученичества, моего, так сказать, «неофитства». Другая же книга, в красном переплете, твоя. Она чистая; тебе предстоит ее написать. Это твоя «Книга теней», потому что за свою жизнь каждая ведьма должна написать такую книгу или даже несколько таких книг. Прочти мою. Перепиши из нее все, что сочтешь полезным. Постарайся воспользоваться ею с толком, чему-нибудь научиться. Доверься и научись. В ней все, что я знаю сама… А теперь всем доброй ночи.
И она проворно выскользнула за дверь, призвав Асмодея «к ноге» каким-то особенным тихим свистом, а может быть, шепотом. Тот же, словно не в силах удержаться, встал и, прежде чем откликнуться на зов Себастьяны, торопливо подошел ко мне сзади и огромной своею ручищей потянулся к моей груди; пальцы его воровски зашарили по ней, я почувствовала щипки и услышала его смех, но Себастьяна шикнула на него, пугающе и протяжно, и он перестал… Я почувствовала, как что-то твердое уткнулось в мою спину, но не могла понять, что это, пока не обернулась и не увидела… выпуклость там, где свободная полотняная рубаха Асмодея слегка нависала над его черными панталонами. Я еще долго сидела в прострации, молча глядя на дверь, через которую они вышли.
