Грач саркастически хмыкнул и, уронив голову, ответил с достоинством:
— Ты вперед меня сдохнешь. И черви тебя сразу — ням, ням — съедят. А меня, сколько лежать буду, ни один червь не тронет.
Человек в майке выпрямился, отряхнул руки, попятившись от рыжего облачка. Стараясь не запачкать костюм, достал двумя пальцами из кармана сигарету и коробку спичек. Закурил. Оглядел кладбище.
— Кому-то еще могилу роют, — сказал он без печали, обдувая себя дымом.
Хорошо на кладбище. Спокойно, безветренно, зелено. Кукушка, усевшись на крест, щедро считала годы. В этом городе не знали зависти. Каждый был доволен своей судьбой.
Не поднимая головы, Грач сказал:
— Это Руслан Козлов могилу отцу роет.
— Сын отцу? — удивился человек в майке. — Родственникам вроде бы не положено могилы копать.
— Положено, не положено, а кому-то могилы рыть надо.
Человек в майке пожал плечами: какое мне до этого дело.
— Вот ты говоришь: не пей. Так? — Грач изобразил губами крайнее презренье. — Возьмем Козлова. Пить бросил — раз, курить бросил — два. И помер.
— Ну, положим, умер он не оттого, что пить бросил, — возразил человек в майке, — а оттого, что раньше пил.
Грач наморщил лоб, обдумывая слова брата.
— Не спорю, — согласился он, — но факт есть факт. А ты знаешь, какой человек был Козлов?
— Откуда мне знать?
— О! — важно сказал Грач и обвел непослушной рукой кладбищенское пространство. — Он здесь главный могильщик был. Каждая вторая могила его. Со старушек денег не брал. Яички там, выпить-закусить — это да. Не такой это был человек, чтобы старушек за деньги хоронить. А знаешь, как умер? Копал могилу бабке Красотиной и умер. Приходят, а он в могиле сидит. Думали — устал, отдыхает. А он умер. Могилу докопал и умер. А ты думал легко могилы рыть?
— Да, — сказал нездешний человек, — история… — Затушил послюнявленными пальцами окурок, оглянулся — куда бы его выбросить. Но выбрасывать не стал. Втиснул в спичечный коробок, а коробок положил в карман пиджака. Поднял наждачную бумагу и зашуршал ею по ржавому металлу.
Пацан у безымянной могилы снова встал столбиком, прислушиваясь к странному звуку, не переставая жевать.
Острое лезвие лопаты с тихим, приятным шелестом врезалось в грунт. Руслан работал размеренно, сосредоточенно. Ничего нельзя было прочесть по его лицу, а то, что творилось в душе, никого не касалось. Пот заливал глаза, но сама мысль об отдыхе страшила его. Он хотел лишь одного: чтобы эта работа никогда не кончалась, потому что не знал, что делать, когда могила будет готова. Он копал и копал — аккуратно, не оставляя на дне комьев. Выбросит наверх и тщательно, до крошки, подберет осыпавшуюся землю. Он готов был зарываться в эту податливую почву до самого огненного центра планеты, но любое дело, как и печальный труд могильщика, рано или поздно приходит к своему завершению. Пришло время обтесать стены.
Лезвие лопаты заскрежетало. Ладонью он очистил темную выпуклость. Это была кость. Старая потемневшая кость, впитавшая в себя цвет земли. Для человеческой она была слишком массивна. Руслан обцарапал ее по краям. Стена обвалилась пластом, обнажив бивень. Задолго до того, как это поле выделили под кладбище, здесь уже была могила мамонта.
Руслан сел на рыжее дно ямы, прислонившись спиной к прохладной стене.
Неутомимая кукушка обещала бессмертие. Пахло солнечной пылью, полынью и сырой глиной.
Не мигая, смотрел он на современное небо из далекого времени мамонта. Тысячи и тысячи лет забвения разделяли его с одиноким белым облаком.
Запах свежей земли напомнил ему вкрапления обреченных на снос деревень в черте родного города. Узкие кривые улочки, толевые крыши, глухие заборы, теснота домов и деревьев, стиснутых, раздавливаемых высотными зданиями. Вот так же всепланетный город, разрастаясь, поглощает страны-деревни с дикой природой и искренними, непредсказуемыми людьми. Скоро живого человека можно будет встретить лишь там, где на сотовом телефоне высвечивается надпись: «Нет сети». Но все меньше таких мест. Придет время — и вся планета будет одним городом, где все продумано, просчитано. Рационально. Но в этом городе не будет живых людей, а только двуногие компьютеры, включенные в одну Всемирную сеть. Одинаково правильные и предсказуемые. Война уже началась. И неправильные живые люди с их ошибками, любовью и ненавистью, дикой природой уже обречены в неправильных городах и деревнях на вымирание.
Тоска сменилась печальным покоем.
Хороший сосед у Козлова. Здесь, на краю старого кладбища, никто не потревожит их кости. Они будут лежать рядом тысячелетие за тысячелетием, два существа с одинаковой судьбой. Последний житель мертвого города, мрачный человек с добрым сердцем, честно вымер, когда пришли другие времена, лишившие его привычной среды обитания. И никто не догадывается, как тяжела эта потеря.
Этому жестокому миру так будет не хватать мамонтов, загубленных им.
В раскрытую могилу заглянул ангел с лицом, испачканным земляникой.
— Эй, — сказал он в изумлении, — а что ты здесь делаешь?
— Живу, — хмуро ответил Руслан.
— Ага, бреши, — не поверил ангел, — в могилах не живут.
Пришло тепло, и отпала необходимость топить печь. За месяц до приезда Мамонтовых Руслан попрощался с бабой Надей и гоферовской березой под радугой. С призрачными душами, окружавшими ее. Пришла пора выбирать: жить на кладбище или сажать деревья в пустыне.
Сложил в дорожную сумку одежду, постоял перед полкой с книгами Козлова. Долго вертел в руках зуб мамонта.
Зуб лежал на старой амбарной книге со стертой и засаленной обложкой. Руслан подошел с ней к окну и долго листал. По серой бумаге металась легкая тень: за окном стоял прозрачный человек и пытался разглядеть через стекло страницы.
В амбарной книге грубой рукой профессионального строителя были нарисованы дома. Многоквартирные и особняки. Поселки и маленькие города, увиденные сверху. На одной из страниц в шариковой ручке кончилась паста, и бумага была изорвана до дыр. Набросок дорисовывался обожженной спичкой.
Бессонными ночами скучавший по настоящей работе Козлов строил дома. Как говорил покойный, даже кастрированного кота тянет на чердак.
Руслан представил, как в метельной ночи перед открытой дверцей буржуйки сидел последний житель мертвого города с этой замусоленной тетрадью на коленях, и замычал, пытаясь заглушить жалость к большому, сильному и беззащитному человеку.
— Что с тобой? — испугалась баба Надя.
— Зуб болит.
— Как же ты поедешь больной? — забеспокоилась баба Надя.
— Пустяки. Не смертельно.
У калитки Руслан обнял старушку.
— Не провожайте меня, баба Надя.
— Да как же? Вся жизнь наша — встречи да проводы. Не по-людски будет не проводить-то, — часто заморгала она. Крепилась. Слезы на дорогу — плохая примета.
— Мне еще в одно место зайти надо.
— Попрощайся с отцом, попрощайся. Хороший был человек. Безотказный. Говорила я ему: «Не ходил бы ты могилу копать, поберег бы сердце». А он: «Ничего, тетя Надя, скоро у меня свой врач будет».
Непослушные слезы самовольно потекли из глаз, не дали договорить. Старики умирают, молодые уезжают. Который уж год в мертвом городе не рождались дети. Который уж год он не становился родиной ни для одного нового человека. Грустно-то как. Скоро не останется рядом ни одного близкого человека. И она уедет или умрет. А дом останется пуст. Чужие люди разберут крышу, выломают окна. А потом порушат сруб на дрова и сожгут в печи. В последний раз согреет он своим теплом чужих людей. И останется от старого дома, от родных людей, живших в нем, одна пустота.
Уезжать тяжело, а провожать близких людей еще тяжелее.
Маленькая старушка долго сквозь печальный туман, застилавший глаза, смотрела вслед одинокому человеку, навсегда уходившему из ее жизни. Спохватившись, поспешно перекрестила в спину. И как раз вовремя. Через миг опустела вдовья улица.
Дорога на кладбище проходила через мертвый город. Руслан остановился перед домом с замурованными подъездами и долго вглядывался в пустые глазницы окон козловской квартиры. Безветрие. Чужой сумрак знакомой квартиры. Тишина пустоты. Тишина предчувствия. Запретная зона после взрыва нейтронной бомбы: есть город, есть дома, а людей нет. В этом было что-то неприятно жуткое, словно только что на твоих глазах домашний пес сожрал маленького белого котенка.
На этот раз мертвый город действительно был мертвым: последний житель покинул его. Ушел в страну мамонтов. Он был нелепым, неуклюжим, лохматым, суровым и слишком большим, чтобы пресмыкаться перед каждой тварью.
Над тоскливым безмолвием пустых коробок затрепетала «Песнь жаворонка». Руслан поднял голову, пытаясь среди белых облаков разглядеть небесное фортепиано. Чья-то живая душа радовалась жизни в брошенных развалинах.
