— Конечно. Конечно, Ром.
Она встала, суетясь, толкалась рядом с ним в маленькой прихожей, открывала дверь, будто случайно прижимаясь грудью к груди Рома, улыбалась виновато и светленько, шмыгая носом.
Он ухмыльнулся и, похлопав ее по круглой заднице, вышел, насвистывая. В приоткрытую дверь Оля проводила его глазами. Вернулась в комнату и, снимая чулок, выругалась шепотом. Легла навзничь, на то место, где он недавно лежал, и так же уставилась в потолок:
— Вот же скотина. Мог бы и трахнуть, раз пришел.
Села, мрачно водя глазами по захламленной вытащенными из шкафа тряпками спальне. Теперь нужно хорошо подумать, он что сказал, насчет, вали сегодня, куда собралась. То есть, не придет вечером, чтоб остаться на ночь? То есть, можно все-таки поехать с Бозей в кабак и не волноваться? А вдруг Ром передумает?
Она зябко передернула круглыми плечами. Подняла упавшую к локтю лямочку. Подумала вдруг еще об одном. Милый, серьезный Толя Бозя, с его толстыми щеками и маленькими глазками. Он держит весь город. А что если милый серьезный Бозя узнает, что Олька, которой он дарит пояса и чулочки, таскает в кабаки, и хвалит за правильные минеты, вдруг он узнает, про Ромчика? Она же ему наврала, что с Ромом все, кранты. И кого теперь ей больше бояться?
— Вот блиннн, — сказала себе, расстроившись. И пошла к шкафу — выбрать, в чем вечером ехать в кабак.
Июль обосновался в городе, будто он вечный. Залакировал зноем все вокруг, сделав движущееся — неподвижным. Не колыхались ветки деревьев, усыпанные темной и яркой зеленью, не шевелились длинные иглы пушистых сосен. Металлической яростной пластиной лежала вода, обрамленная у берегов застывшими скалами и мысами. Только если подойти совсем близко, к самому краю ее, то видно — живая, поплескивая, катит на гальку мелкие волночки. А отведешь глаза, щуря их от яркого дневного света, и снова все вокруг — будто застыло в белой смоле. Даже люди и машины казались неподвижными.
Инга томилась на остановке, размышляя, не отправиться ли в поселок пешком. Но день еле клонился к закату, еще несколько часов будет стоять жара. И брести вверх по извилистой дороге, дыша выхлопами череды автомобилей, совсем не хотелось. Но и стоять на месте было невмоготу. Она поправила на локте корзинку и огладила бока синего платья. Такое славное платьице, Вива купила ей, и село по фигуре — как родное. Вечером постираю, решила Инга, и заскучала по своим шортам. От города болела голова. Он — маленький, летом забит людьми, и это ее раздражало.
— Привет!
Высокая рыжая девушка встала рядом, старательно улыбаясь. Только круглые глаза с наведенными к вискам острыми стрелками оставались холодными и изучающими.
— Ты меня что, не помнишь, что ли? Я Люды подруга. В библиотеке ж. Оля.
— Помню, — ответила Инга, недоумевая.
— Разговор есть, — рыжая отступила, поманила рукой, сверкнув яркими ногтями.
Инга заколебалась. Не только Люда, не только библиотека. Еще и наглый красавчик Ром. И что его девушке нужно? Вряд ли что хорошее.
А рыжая быстро оглядела томящуюся на остановке небольшую толпу. Сказала тихо:
— От Рома. Он просил передать, тебе. Ну, иди сюда.
Инга мгновенно вспомнила, про дядю в прокуратуре, и разговор о Сереге. Шагнула следом, за пышную зелень вокзального скверика. Вопросительно глядя на рыжую Олю, подавила желание сразу спросить, про Сережу, да?
Та вполголоса сказала сама:
— Ром приезжал, вчера. Оставил для тебя там пару бумаг. В прокуратуре какие-то документы скопировал. Торопился очень. Просил, чтоб я в библиотеку отнесла и тебе там передала. Вот черт, а я иду, вижу, стоишь. Знала б, я тебе принесла сюда, прям. Но он просил, чтоб зря не таскала в сумке.
— Да. Да. А где?..
Оля улыбнулась, касаясь Ингиного локтя:
— Это рядом совсем. Через улицу. Пойдем, я тебе отдам, и на следующем поедешь.
— Да, — у Инги застучало сердце. Сережка должен появиться вот уже через неделю. Больше знать не помешает.
Она быстро пошла рядом с Олей, а та, легко держа ее за локоть, направляла, сворачивая в проход между пятиэтажками.
— Тут проскочим. А я с работы иду, у меня там бабушка дома одна. Вот думаю, блин, стоит. А знала бы, так сразу тебе отдала. Бумажки эти. Ты не рассказывай, оно мне не надо. Я понимаю, то важное.
Пробегая через детскую площадку, искоса посмотрела на спутницу.
— Нравится тебе Ромалэ, да?
— Мне? — Инга улыбнулась в ответ, отрицательно качая головой, — ты про что? Насчет, у меня с ним что-то?
— Ну да.
— Нет. Мы случайно знакомы. Так получилось. Ну, долго рассказывать.
— Не надо мне. Все, пришли.
Цокая каблуками, вбежала в темный подъезд, вынимая из сумочки ключи. Белое платье туго обрисовало в полумраке круглые бедра.
— Заходи. Я щас.
Инга зашла в маленькую прихожую. Встала, стесненно прислушиваясь и поправляя глубокий вырез платья.
— Проходи, — Оля скинула босоножки, — чего встала? Я достану сейчас, они на полке, в комнате.
— Нет. Я тут. Подожду.
Оля кивнула. И босиком ушла в комнату, крикнула оттуда:
— Бабуля, я счас. Мне тут девочке надо…
И снова, уже с легким раздражением, позвала Ингу:
— Помоги, а? У меня тут падает.
Инга скинула босоножки, и оставив корзинку на столике у телефона, прошла в комнату. А Оля пронеслась мимо нее обратно, говоря на ходу.
— Ага. Стой. Я щас. Минуту. Щас.
Из кресла напротив светлого окна, укрытого по бокам тяжелыми шторами, поднялся мужской силуэт. И одновременно Инга услышала щелчок замка за спиной в прихожей. Сказала с внезапно кинувшейся в голову тоской:
— Оля?
Уже понимая — та не откликнется.
— Привет, малая, — усмехнулся Ром. И так же, как когда-то апрельской ночью, метнулся мимо, захлопывая двери в спальню, схватил за руку, швыряя на неубранную постель.
— Оля! — закричала Инга, вывертываясь и судорожно отпихивая его руками. И замолчала, когда из-за открытой дверцы шкафа вышла еще одна фигура. Коренастый незнакомый парень, гыгыкнув, схватил ее волосы, запрокидывая голову. А Ром сидел, облапив поверх локтей железными руками, смеялся, тыкаясь лицом в плечо и шею.
Отсмеявшись и по-прежнему сжимая ее, сказал, дыша в ухо:
— Короче так. Оли нет, свалила Оля. Окна закрыты, можешь орать. И двери тож. Будешь слушаться, отпущу. Поняла?
Она дернулась, и он тряхнул ее, как куклу, повторил с угрозой:
— Поняла?
— Да, — ответила со злыми слезами в голосе, лихорадочно соображая, что сделать. Кинуться к окну? Надо сперва, чтоб отпустил. Первый этаж, да. Но кричать без толку.
— Щас ся-адем, — горячее дыхание обдавало шею, — у нас шампусика пара ботлов, и нарезочка. Накатим. Поболтаем. Мы не звери какие, кисонька. Не боись, трогать сразу не будем. Чуток выпьешь, расслабишься. И тебе хорошо. И нам приятно.
Она молчала. Ром покачал ее, все еще обнимая. Сверху нависало круглое лицо второго.
— Ну? Сядешь с нами, как умная девочка?
— Да, — хрипло ответила Инга.
Железные руки отпустили локти и она откачнулась. Коренастый снова гыгыкнул, расставляя лапы, чтоб поймать, если рванется. Но она, опершись рукой о постель, сидела, неудобно наклонясь.
Ром встал, поправляя белую футболку. Приказал:
— Киндер, сядь. Она девочка честная. Сказала, посидит с нами, значит, посидит. А познакомьтесь, кстати. Это Инга, с поселка Лесного. Горчи летуна телочка. А это Славик Киндер-сюрприз.
— Ыгы, — представился Славик, отходя и валясь в кресло у окна. Ром поклонясь, подал руку.
— Прошу к столу, миледи.
Инга встала, следя, чтоб не качаться на ходу, пошла к другому креслу, из которого поднялся Ром, думая обрывочно, оно у окна стоит. Если взять бутылку, то можно… в стекло ее…
Но предусмотрительный Ромалэ обошел ее и, подняв кресло за спинку, перетащил от окна, отпихивая ногой табуретку.
— Вот тут, чтоб мы тебя видели. Любовались.
Она села, сложив на коленях руки. Глаза быстро двигались под полуопущенными ресницами. Две бутылки шампанского, тарелки с какой-то снедью. Вилок нет, ножика тоже.
Ром плюхнулся на табуретку, подцепил темную бутылку и, открутив проволочки, бахнул пробку в ладонь. Выпуская из горлышка дымок, налил в подставленный Киндером стакан. Тот, ухмыляясь, выпил сразу, в три глотка, давясь и шумно хлебая. Нахлопал открытую пачку сигарет и закурил, откидываясь и вытягивая толстые ноги в шортах. Ром подал Инге прохладный стакан. Взял свой.
— Чин-чин, кисанька?
И тоже выпил, медленно, но до дна. Инга отпила небольшой глоток. Поверх края стакана вдруг поняла, с темным испуганным отвращением — да они оба уже пьяны. Поставила стакан на колени, держа обеими руками. Думала тоскливо, если бы умела врать. Сейчас уболтала бы этого наглого козла. Сперва что им не нужен Киндер, да ну его, Ромчик. Потом постаралась бы Рома напоить вусмерть, слушая и поддакивая, глядя влюбленными глазами и подливая в стакан. И тогда уже — бутылкой.
