Весной все снова стали гулять вместе. В общих играх Фурман с маленькой Олей обменивались понимающими взглядами и, случайно оказываясь в одной паре, часто выигрывали. Фурман чувствовал, что это ради Оли он становится таким азартным и удивляет всех своей ловкостью. «Странно – что это я, влюбился в нее, что ли? – с насмешливым недоумением спрашивал он себя. – Она же еще совсем маленькая! А ты-то сам – уже большой?.. Интересно, как бы к этому отнеслись ребята?.. Но нет, это все-таки было что-то другое: ему просто приятно находиться с нею рядом. Что тут такого? Впрочем, кто его разберет, как это называется. Он ведь и сам в этом еще ничего не понимает… Поэтому он решил пока больше вообще не думать на эту тему.
Был уже конец сентября, а лето все не уходило. Неудавшийся побег из пионерского лагеря и поездка с папой в Палангу заслонились бабушкиной смертью – дома до сих пор каждый вечер воцарялась особенная тоскливая тишина. Пользуясь хорошей погодой, Фурман старался гулять подольше.
Дворовый асфальт был сплошь изрисован полустертыми меловыми квадратами надоевших всем «классиков» и «крестиков и ноликов». Пашку рано загнали домой, и Фурман предложил девчонкам сходить на горку – у тамошних был хороший мячик, и, возможно, они согласились бы вместе сыграть в пионербол через бельевую веревку или в простые вышибалы.
Разномастная «верхняя» компания в полном составе прохлаждалась на своем крылечке, но играть в мяч почему-то упорно отказывалась. Потом кто-то объяснил, что в их закоулке развешено постиранное белье, и если они его случайно испачкают, на них будут ругаться. Поэтому они и сидят на крыльце. Но идти играть внизу они тоже не хотели. В общем, были не в настроении. Старший хромой мальчишка поднялся и ушел в дом, и Фурману по большому секрету рассказали, что на самом деле все уже произошло: они стали играть в мяч, попали в простыню, и старшего наказали – сильно побили ремнем, а мяч забрали. Так что теперь они играть не могут.
Делать нечего, надо было уходить, но тут появился мрачный хромой и вдруг спросил, будут ли они играть в бутылочку. Ирка с Фурманом изумленно переглянулись. Он невольно заулыбался и пожал плечами, а Ирка насмешливо уточнила у хромого: «И кто же тут у вас собирается играть в бутылочку? Эти, что ли?» – она с легким презрением кивнула на малышню. Хромой хмуро ответил, что играть будут все, кто здесь есть. А если они не хотят играть, то никто их здесь не держит.
Игра в бутылочку считалась абсолютно неприличной. Никто в нее и не играл, только слухи про это ходили. Пацаны из дома один, ужасно хохоча, рассказывали, как их старшие играли в бутылочку – не во дворе, конечно, а где-то в походе, в лесу – с какими-то взрослыми деревенскими девками…
Правила были простыми. Все вставали в круг и раскручивали лежащую в середине бутылку, которая служила как бы «стрелкой». Повертевшись, бутылка указывала концами на двоих играющих. Они, независимо от их пола, должны были или поцеловаться, или снять часть одежды, или – в «детском» варианте – совершить какое-нибудь бессмысленное и смешное действие, например громко хрюкнуть. Естественно, существовали и совсем уж неприличные задания.
Хотя хромой и старался не засматриваться на Ирку, Фурман догадывался, что весь его замысел связан с ней. Конечно, она тут была королевой. Но самого Фурмана Ирка в этом смысле не интересовала: подумаешь, целоваться с ней… У него возникла безумная мысль проверить их отношения с Олей. Он сказал, что им надо посовещаться, и в двух словах объяснил Ирке смысл предложения вожака чужой компании. Внимание хромого ей польстило – тем более что, на Иркин взгляд, он был, как она выразилась, «довольно интересным экземпляром», – и она тут же решила его проучить. Оля во время этого обсуждения почти ничего не говорила, хотя саму идею не отвергла. Фурман видел, что все это ее волнует и тревожит, и старался изобразить предстоящий спектакль как можно смешнее.
После длительных и сложных переговоров с демонстративными уходами и уличениями друг друга в нехороших намерениях, условия игры были, наконец, согласованы. Но тут Оля вдруг сказала, что ей пора домой. Фурману пришлось отвести ее в сторонку «поговорить». Он стал горячо убеждать ее остаться: зря, мол, она боится, ничего «такого» тут не будет, он обещает! Они же как раз об этом и договаривались! Среди «заданий» остались только разные глупые и смешные штучки! «А целоваться – это, по-твоему, тоже смешно?» – спросила Оля, серьезно глядя Фурману в глаза снизу вверх. Он смутился. – Нет, это не смешно. Хотя вообще-то и смешно тоже. Но по правилам целоваться кому-то надо будет только на третий раз – если еще выпадет! – и то исключительно с согласия обеих сторон. Кроме того, даже если до этого дойдет, разрешается сделать это не при всех, а «наедине»… Вариантов масса! Оля колебалась, и Фурман, чтобы ее удержать, пошел на последнее средство: признался, что на самом деле участвует в этой игре только из-за нее. Если она сейчас уйдет, все это станет ему совершенно не нужно. Он тогда тоже сразу пойдет домой.
Оля переспросила, правда ли это, – она-то думала, что его интересует Ирка. «Да зачем мне Ирка?! – вскричал Фурман. – Если по правде, то я все это затеял только из-за тебя! Ну, из-за нас с тобой…» Оля смотрела ему в глаза, и ему внезапно показалось, что он «переиграл» самого себя. Чего он хочет от нее? Он вдруг почувствовал себя полностью опустошенным и беззащитным перед стоящей так близко маленькой девочкой с узким личиком и гладкими блеклыми волосами, которая была ему совершенно чужим человеком. «Дурак! Опять!..» – подумал он, но все же постарался взять себя в руки.
– Ладно, я тебе все уже сказал. Решай сама. Только побыстрее.
– Ничего, подождут. Давай договорим, раз уж начали.
Ее взрослая настойчивость тоже была чужой. Она помолчала.
– Скажи, я тебе хоть немножко нравлюсь? – Он сглотнул и кивнул. – Ты правда хочешь меня поцеловать?
– Правда. – Терять ему было уже нечего.
– Но ведь это можно сделать и без всякой игры! Если бы ты мне раньше об этом сказал… Я готова.
– Да?.. – глупо раскрыл глаза Фурман. – Ты что, сама хочешь со мною поцеловаться?!
Оля убежденно кивнула.
Игра шла довольно весело, но Фурман думал только о себе и о маленькой Оле. Неужели все это происходило с ним? А она что же – любит его?.. Но за что?..
Задумчиво покрутившись, зеленая лимонадная бутылка – уж какая нашлась – смилостивилась и указала на них в третий раз. Они дружно продемонстрировали всем свое удивление и шутливое отвращение, потом, сопровождаемые общим смехом, ушли за единственное здесь большое дерево и быстро прикоснулись друг к другу теплыми губами. «Я уже сейчас уйду, ладно?..» – шепотом предупредила она. «А ты завтра выйдешь гулять?» – хрипло спросил Фурман. Нет, завтра ее не будет до самого вечера – у нее занятия в музыкальной школе: «До послезавтра. Ты придешь?» Он обещал и почувствовал, что его глаза почему-то наполняются слезами. «Не хочется от тебя уходить…» – выдавил он. Оля мягко сжала его руку в ответ.
В следующие полминуты Фурман с небывалой ясностью понял две вещи: что означают слова «до свиданья» и чудесный смысл воздушного поцелуя.
Послезавтра наступило. Привыкая, они сели на свою белую скамейку и попытались разговаривать о чем-то необязательном. Беседа как-то не клеилась. «Пойдем?» – наконец произнес Фурман. Она зачем-то стала притворяться, что не понимает, и вообще, что это он себе позволяет… Фурман ужасно растерялся и обиделся, начал задавать глупые горькие вопросы, потом тяжело поднялся и сказал, что уходит. Но оказалось, что это такая игра. Оля силком усадила его, попросила прощения и вскоре почти вернула себе; осталось совсем чуть-чуть, – они пошли в соседний двор и там, в грязном железном закутке на задворках швейной фабрики она сделала все, о чем он просил. И сама поцеловала его в губы.
Потом был какой-то золотой вечер, тихий и долгий. Фурман с Олей сидели на старой лавочке в дальнем конце сада, посматривали на холодеющее солнце и обсуждали свою будущую семейную жизнь: где им лучше всего поселиться, сколько там будет комнат, какую они купят мебель, как назовут своих детей и какими постараются их воспитать. Повздыхав, они пришли к выводу, что дело это очень и очень нелегкое…
В саду было уже почти темно. Фурмановская куртка больше не могла согреть Олю, и они решили пойти по домам.
На сумеречной пустой улице счастливого испуганного благодарного Фурмана вдруг охватила бессловесная синяя печаль. Что-то одно сегодня закончилось, что-то другое начиналось на родной улице; внутри у него – он чувствовал – теперь была мягко и незаметно, почти ласково раскрывшаяся глубокая черная дыра неизвестно куда, в другой мир, – а снаружи все осталось неизменным.
8 ноября, на второй день праздников, большой компанией сговорились с утра пойти в «Россию» на новый американский фильм. Все были уверены, что билеты удастся купить прямо перед началом сеанса – все-таки к десяти часам народ еще вряд ли успеет как следует очухаться и побежать в кино…
