Я с облегчением рассмеялся.
— Нет, не могу.
Он облизнул губы.
— По-твоему, слишком много?
— Признаться, да. Ты и так должен мне почти две тысячи. — Я решил потихоньку перейти в наступление: — Ты бы никогда не получил их, не будь ты отцом Йенни.
— Полагаю, она того стоит, — протявкал он в ответ. — А вот ты мне скажи, где ты провел ночь на третье марта?
Я всерьез заинтересовался, что ему надо, мне было любопытно.
— Раз ты говоришь, что я приехал в отель третьего, значит, я ночевал на борту «Черного принца».
— Там ты не ночевал.
— Тогда, значит, здесь.
— И здесь тоже не ночевал. Ты был в Йорстаде.
Мы долго не спускали друг с друга глаз.
— «Черный принц» прибыл в Осло второго марта, а в отель ты приехал третьего.
— А что я делал в Йорстаде?
— В ту ночь был убит Антон Странд, — невозмутимо ответил он.
Мне не раз уже казалось, что я был где-то, где меня никогда не было. Это случается. Мгновение я растерянно смотрел на Бьёрна Люнда, он усмехнулся с облегчением. Но тут я расхохотался, и он вспылил.
— Так что же тебе сказал портье? — спросил я.
— Он сказал, что ты приехал сюда третьего марта. Он проверял.
— И про «Черного принца» тоже он сказал?
— Я не спрашивал, узнал без него.
— И теперь ты желаешь получить пятьдесят тысяч?
Он опустил руку в карман, помедлил, а когда вытащил, я увидел, что он прячет в кулаке бумажку. У него были выписки из протокола суда!
Я засмеялся ему в лицо и спросил, зачем мне было убивать Антона Странда.
Он кинул на меня блестящий звериный взгляд.
— Зачем? Мы-то с тобой знаем зачем!
Я уже видел, как его разозлил мой смех, и потому рассмеялся снова.
— Смейся, смейся, — сказал он и выложил мне историю про то, как Йенни стояла со стеклянной трубочкой у кресла, в котором сидел Карл.
Тут мне пришла в голову одна мысль. Сам не знаю, зачем я это придумал и сделал. Ребячество, конечно, но мне захотелось посильнее разозлить его.
— Одну минутку, — сказал я и вышел в ванную.
Там я написал портье записку, что у нас с Бьёрном Люндом вышла размолвка из-за того, когда я приехал в Осло. Я придал своим словам иронический смысл и добавил кое-какие распоряжения.
Вернувшись, я позвонил горничной, заказал виски с содовой, передал ей записку за спиной у Бьёрна Люнда и выпроводил ее.
— Ну, что ты теперь скажешь?
— Скажу, что ты дурак.
— Ого! Неужели? Если тебе известно про стеклянную трубочку, значит, ты подглядывал в окно. И не морочь мне голову своей мистикой. Я вовсе не думаю, что так уж легко объяснить, почему ты в ту ночь поехал на машине в Йорстад, хотя, в общем-то, понимаю это. Разумеется, ты поехал не из-за Антона Странда, ты даже не знал о его существовании. Он родился через два года после того, как ты уехал в Штаты.
— Давай представим себе, — сказал я, — что в ту ночь меня не было в отеле. Но, по-моему, слишком… слишком поспешно делать из этого вывод, что я был в Йорстаде и застрелил там человека?
— Стеклянная трубочка!
— Далась тебе эта стеклянная трубочка! Йенни рассказала тебе мой сон: я видел самого себя в кресле, а она стояла надо мной с этой стеклянной трубочкой. Что тут такого? Я был у нее в Йорстаде, в этой самой гостиной, сидел в этом самом кресле и видел, как Йенни подпирала цветы стеклянной трубочкой. Кажется, материала достаточно для такого сна? А сейчас прости, я уже говорил, мне некогда…
Он мрачно поглядел на меня.
— Ты хорошо притворяешься, но…
— Но пятьдесят тысяч лучше, да? Ладно, пошли, мне тоже надо спуститься вниз. Может, ты нашел и шофера, который возил меня в Йорстад?
В точку. Он взялся за шляпу.
— Ты слишком много пьешь, — сказал я, — слишком увлекаешься девушками. Это вредно!
Наконец-то я вывел его из равновесия.
— И ты еще говоришь про женщин? А сам! Что ты сделал с моей дочерью? Наградил ребенком девушку, которая тебе во внучки годится? А кто губит Гюннера Гюннерсена и платит ему за это? Сколько он тебе должен? Сколько этот наивный дурень получил от тебя в последний раз, чтобы уехать, чтобы не мешать тебе забраться в постель к Сусанне? Кто сделал Гюннера альфонсом Сусанны? И ты еще будешь читать мне мораль!
Он не просто хотел сказать мне гадость. Я уже не раз замечал, что этот гангстер Бьёрн Люнд надменно, по-своему, любит Гюннера Гюннерсена.
Я отворил дверь, и он вышел впереди меня. Губы у него дрожали, он был очень бледен. Мы спустились вниз. У стойки портье я остановился:
— Скажите, пожалуйста, когда я приехал к вам первый раз? Прошлой весной?
— Да, я как раз думал об этом. — Портье виновато глянул на Бьёрна Люнда. — Я вспомнил об этом и даже проверил по книге. Второго марта.
Бьёрн Люнд не спускал с него глаз.
У входа мы расстались. Я обошел вокруг квартала и вернулся в отель.
Наверно, Йенни в раздражении намекнула ему, что я убил Антона Странда. Ведь полиция связывала меня с этим делом!
Теперь, в Сан-Франциско, вспоминая систему доказательств Бьёрна Люнда, я думаю, что сам мог бы доказать это гораздо убедительнее. Я просмотрел свои записи и цитирую самого себя. Отсюда и до стр. 334[50] можешь не читать, ты уже читал все это раньше:
«Это история об Агнес. Она была темным подводным течением во всем, что случилось со мной с тех пор. Не будь этой детской любви, моего брата не осудили бы за убийство более чем тридцать лет спустя».
_________________
«Я буду писать о любви, которая не умерла, но жила в темных тайниках, и никто не знал об этом, о пережившей все ненависти, о которой я не подозревал, и о том, как человек обманывает самого себя».
_________________
«Это рассказ о поездке из Сан-Франциско в Норвегию, о том, как чужестранец видит другую страну — только снаружи, как бы через окно, и никогда изнутри. Это рассказ об убийстве и о плохом сыщике».
_________________
«Послушай, Юханнес, и чего тебе далась эта Агнес? — сказал мне однажды Ханнибал и с гнуснейшими подробностями рассказал о пьяной оргии, которую они с Хенриком Рыжим, Агнес и еще одной девушкой устроили на какой-то квартире.
Я знал, что Ханнибал говорит правду. Он всегда говорил только правду. Это был смертельный удар. У нас царили жестокие нравы».
_________________
«Мне надо было уехать на работу еще накануне вечером и теперь предстояло тащиться на велосипеде в темноте под проливным дождем, но все-таки я завернул на кладбище и там, опершись на велосипед, долго стоял у могилы Хенрика Рыжего. Дождь лил как из ведра, с земляного холмика сбегали глубокие ручейки. Когда я ехал с кладбища, из-под колес фонтаном летели брызги».
_________________
«Когда мои наследники найдут эти записки, ведь я могу скончаться скоропостижно, не успев сжечь эту головоломку, они, возможно, спросят: „Так кто же все-таки убил Антона Странда?“
Я могу ответить, что это совершенно не важно и что Хенрик Рыжий тоже давно мертв. В молодости я ненавидел уклончивые ответы. Теперь сам не могу давать иных».
_________________
«Через неделю, в следующее воскресенье, отцу доложили о моем посещении кладбища, кто-то видел меня там. Он остался недоволен моим объяснением необъяснимых вещей. Я не мог объяснить того, чего не понимал сам, а именно этого от меня и требовали.
Хенрика Рыжего я знал только в лицо».
_________________
«Потом у меня в памяти идет какой-то странный провал. Я долго не знал, что же тогда произошло со мной. А теперь, кажется, знаю. Просто на время забыл. Но теперь это самое яркое и отчетливое из всех моих воспоминаний: наклонившись вперед, я постучал в стекло и дал шоферу новые указания.
Остальное еще скрыто туманом, мглой, и оттого я чувствую себя больным».
_________________
«Много времени спустя я вспомню, что сидел и удивлялся, отчего у меня грязные башмаки».
_________________
«Одна из этих женщин была танцовщица, ее звали Мэри Брук. Почему всегда при воспоминании об этой красивой женщине словно тень набегает на солнце?»
_________________
«В этой истории было несомненно одно: Антона Странда застрелили, и сделал это не мой брат».
_________________
«Когда в отеле в Осло я поднялся к себе в номер и принялся разбирать вещи, я нащупал в одном из карманов чемодана что-то тяжелое. Вытащив пакет в серой оберточной бумаге, я никак не мог вспомнить, что это такое.
В пакете лежала старая подкова.
Можно, конечно, возить с собой и подковы, и я, признаться, люблю реликвии. Но у меня всегда была хорошая память, а тут я решительно не помнил, когда и каким образом попала ко мне эта подкова. Должно быть, совсем недавно.
Чем больше я размышлял об этом, тем больше терялся. Не брал я с собой из Штатов никакой подковы!
Я отложил ее в сторону и долго стоял, не спуская с нее глаз. Меня душило волнение, что-то темное коварно надвигалось на меня. Господи, думал я, ведь может же человек забыть какое-нибудь незначительное событие? Конечно, может, но только у меня не было никакой, даже самой крохотной возможности подобрать где-нибудь эту подкову! Старые подковы не валяются на пароходах, а тем более в такси!
