Когда жена прибыла, наконец, из далеких туманов Альбиона, Лев Романович тут же у порога и дал ей полный отчет. Что новое жилище им найдено, на его вкус более чем, но пусть Соня посмотрит. Что в оздоровительный центр он записался и внес, сколько велели, а содрали с него три штуки долларов, так что от оставленной ему суммы не осталось и половины. На это жена только досадливо махнула рукой, что мелочи. Тогда Лева набрал полную грудь воздуха и поведал супруге душераздирающую историю о похищении их отпрыска из родного дома и как он, Лева, усиленно сопротивлялся, но куда ему против матери, не тот калибр. А няню он, между прочим, нашел. И, между прочим, переманил от шведского посла, ему в новом фитнес-клубе дали наводку доброжелатели.
За няню и квартиру Лев Романович получил благодарность в виде умопомрачительных часов, вся их протезная контора стоила дешевле, а за Димку – соответственно по шее, причем в буквальном смысле. Но шея пустяки, все же не нос, поболит и пройдет. И что интересно, битие неожиданно выходило менее обидным, чем словесные оскорбления, и Лев Романович в душе согласился на замену. В общем, оно справедливо, заслужил – получи, и никакого зубодробительного нытья на протяжении часов и дней, что обожает его дорогая мамочка и что немало утомляет и ухудшает аппетит.
А за возвращение Димки его жена принялась с такой невероятной стороны, что Лев Романович был прямо-таки ошеломлен столь неадекватным стереотипом ее поведения. Соня попросту пошла в милицию, откуда вернулась с нарядом ОМОНА и настоящим адвокатом, причем все нужные бумаги были уже подписаны. Сколько жена заплатила за подобную услугу, оставалось загадкой, но, видимо, в ее наследстве и впрямь куры денег не клевали, и измерялось оно самосвалами на вывоз. А только для Евы Самуэлевны было устроено представление по высшему разряду с кордебалетом из мужественных Геркулесов, скромно закрывавших лица трикотажными черными масками. Финал оперетты прозвучал в местном отделении милиции, где Еве Самуэлевне по горячим просьбам зрителей было отмерено пятнадцать суток пребывания на галерке вместе с районными хулиганами и уличными проститутками. И надо сказать, что незадачливая поклонница киднепинга отбыла их все до последнего часа. Несмотря на мольбы осиротевшего Романа Израилевича, чуть ли не стоявшего на коленях, и горькие слезы самой похитительницы, которой ее нынешняя компания, целиком состоящая из рецидивных завсегдатаев пенитенциарных заведений, ничуть не пришлась по вкусу. Но Инга-то знала одно жестокое правило, накрепко усвоенное ею не без помощи Сорвино в суровой криминальной школе выживания в Майами. Если хочешь научить врага уму-разуму, наноси удар одним махом, а не по частям, и ни в коем случае не сдавайся милосердию, а иди до конца и отвешивай полной мерой. Иначе вместо страха, который ты пытаешься внушить, получится один смех. А наказанный уверится, что ему и далее сойдет с рук, и попытается достать тебя, как слабодушного слюнтяя.
После этого случая никаких разговоров о Димке, собственном поведении невестки, как и о нравоучениях и вмешательствах не в свое дело, речи уже не шло. Фонштейны были мягки и гладки, хоть шелк из них выделывай, а Ева Самуэлевна охотно состояла у Сони на побегушках, причем с самым умилительным, старательным выражением лица.
Вот и сейчас скачет вприпрыжку с Димкой на руках, хочет показать усердие.
– Софья Алексеевна, может, Димочку переодеть в рубашечку потеплее? В самолете ведь кондиционер? – тут же робко осведомляется у Инги свекровь.
Вот так. Теперь она отныне для нее не кто-нибудь, а Софья Алексеевна. Интересно, еще через пятнадцать суток Левина мама стала бы именовать ее мадам Фонштейн? Как ей самой звать себя, Инга еще не решила, к имени «Соня» она привыкала трудновато. Слишком мягкое и слишком отдает ненужным прошлым. По отчеству уж очень долго и заковыристо. А вот недавний партнер открытой Ингой фирмы по торговле недвижимостью «Прима» (дома у нас и за рубежом, смотри рекламу), забавный французик с Ривьеры, назвал ее как-то раз «Сона». С ударением на последнем слоге. Мадам Сона. Что же, пусть так и остается.
А в Калифорнию она летела неспроста, специально с мужем и с сыном. Именно там у мадам Соны имелся последний счет, который ей безумно хотелось закрыть. Аж руки чесались, и голова кружилась от предвкушения встречи кое с кем – догадайтесь сами.
Калифорния. Июль 1999 г. Несколько разных мест.
Они расположились по-семейному в апартаментах «Билтмора», никуда не спешили. Лева целыми днями катал сынишку в арендованной лодке под парусом. В заливе «погоды» стояли идеальные, солнце припекало, пальмы цвели. Но самой Соне было не до моря. Во-первых, дела. Да и не валяться на пляжах она сюда ехала. Кое-что посмотреть, кое-что, возможно, и купить, чтобы с выгодой перепродать уже через «Приму» состоятельным соотечественникам. Очень способствовал и удачно грянувший дефолт, кинулись граждане спасать капиталы за границей. А кто лучше бывшей миссис Бертон разбирался во всех отношениях между законом и покупателем, особенно в Америке? Успех сам летел в руки, да и ничуть Сону не волновал, дело привычное, а свою коммерческую состоятельность она доказала уже не раз. Удвоить сто миллионов к тому же значительно легче, чем заработать для начала хотя бы один. Первое правило больших денег.
Но не доходы и не «Прима» были на сей раз ее изначальной целью. А как раз Соне очень желалось повидаться с кое-какими родственничками. Но, отвергнув робкие намеки Левы, что из приличий следовало бы нанести визит первыми, Сона поступила именно так, как не однажды уже мечтала в последнее время. Адреса как бабки, так и дурного дяди Кадика ей хорошо были известны, но намеренно свое послание она передала по факсу непосредственно в лабораторию молекулярной химии, где ложкомойничал ее бездарный родственник. Одно название отеля в Санта-Барбаре дорогого стоило, да и не может быть, чтобы слухи о Сониных успехах, хотя бы через ту же Одессу, не дошли до некоторых любопытствующих ушей в Лос-Анджелесе. Ведь нет штуки более надежной и исправной, чем эмигрантский еврейский телеграф, особенно когда речь идет о чужом преуспевании. К тому же родная ее мать, несколько подрастерявшаяся от нового уровня жизни дочери, пару раз как бы издалека попросила о некоторой денежной помощи в Калифорнию. На что и получила вполне конкретный и окончательный ответ: для родителей она, Сона, готова сделать что угодно, хоть бы и личный теплоход подарить. Но вот «заокеанские уроды» от нее не дождутся понюхать и запаха краски, которой разукрашены зелененькие доллары. И пусть отныне мама не смеет об том и заикаться. Никто из Рудашевых, однако, после первой попытки более с Калифорнией к Соне и не лез. К ее предпринимательским талантам, вдруг проснувшимся, в первую очередь отец, Алексей Валентинович, отнесся очень настороженно. Хотя и было понятно, что дочерью он гордится. Правда, от вновь обретенных родителей Сона очень многое и скрывала, что получалось как раз естественно, если учитывать не совсем обычную линию ее жизни.
А что Кадик весточку получил и поделился новостью с бабкой, скоро, почти на другой день, стало уже очевидным. Но что мамаша, что сынок Гингольды остались верны старому репертуару. А именно: немедленно задрали носы и дали понять, что так и быть, уж позволят внучке и племяннице подарить им кучу денег. И потому, вместо того, чтобы попросту позвонить в «Билтмор» и попросить соединить с нужным номером, бабка поступила в присущем ей хамском духе. На стойке Фонштейнов ожидало обширное послание, переданное портье, где их семейство уведомляли о том, что старая карга изумлена, отчего это ее негодная Соня не явилась немедленно на порог, трепеща в покорности, чтобы ее впустили, но уж ладно, сегодня же вечером ей будет оказана милость. Но пусть Фонштейны приезжают ровно к семи и без опозданий, и, конечно, Соня обязана сделать так, чтобы не пришлось краснеть перед соседями. В смысле с подношениями в большом количестве.
Надо ли говорить, что Сона со зловещим смехом разорвала паскудное уведомление прямо в холле отеля. И более никак с родственниками не сообщалась. Она ждала, и она знала, чего именно. А к Фонштейнам уже зачастили эмиссары. Засланцы от бабки и сами по себе. И все до одного получили разворот на сто восемьдесят градусов. И те, кто открыто просил денег под неосуществимые прожекты, и кто передавал гневные недоумения от Гингольдов, а по сути тоже занимался вымогательством в скрытой форме. Но очень скоро засланцы те визиты прекратили. Одной минуты общения с Соной, как правило, хватало, даже самым тугоумным из них, чтобы понять, с кем они имеют дело. А Сона выжидала. Никак бабка не сможет упустить такую возможность, да и Кадик ей не позволит. Миллионы гуляют поблизости, и любой из них может избавить Гингольдов от унизительного прозябания. Оставалось только дать им дозреть настолько, чтобы бабка и дядя готовы были ползти за ними хоть и на коленях.
