Узнав, что Сунь получила приглашение, Фан стал расспрашивать сослуживцев и выяснил, что все, даже иностранка, супруга Хань Сюэюя, уже получили приглашения, и лишь он один, как бесхвостая лисица из басни Эзопа, находится в идиотском положении. От злости у него пылала голова, леденели руки и ноги. Красивым фразам, которые он заготовил, теперь суждено было плесневеть в его душе. Он чувствовал себя хуже того студента, которому сообщили об отсрочке экзамена, когда он уже вызубрил все билеты. При встречах Гао Суннянь улыбался Фану во весь рот и делал вид, что ничего не произошло.
У администраторов есть свои методы общения с людьми: среди своих можно показывать дурной характер и капризничать, с теми же, кто вызывает подозрения или ненависть, следует обходиться как можно вежливее и любезнее. Гао Суннянь еще не очень поднаторел в этом искусстве — фальшь его улыбок можно было видеть издалека, как следы топорной работы на поддельном «предмете старины». Фану хотелось задать ему прямой вопрос, но он каждый раз сдерживал себя: во время ссоры верх одерживает не тот, кто первым откроет рот, а тот, кто последним его закроет. Хотя ректор не подает вида, он уж наверное продумал план действий; неосторожные слова Фана могут сделать его посмешищем в глазах людей, которые будут считать его самого виноватым в том, что он лишился чашки риса. Лучше платить ректору деланным равнодушием, всем своим видом показывая, что проблема заработка его не волнует, — это единственный способ «сохранить лицо.
Труднее было сносить предупредительность коллег. Они явно знали о его предстоящем увольнении, но, поскольку официально об этом не сообщалось, их сочувствие было как бы упрятано в пакет и извлекалось оттуда лишь украдкой. Люди, с которыми Фан раньше почти не общался, наносили ему неожиданные визиты. Он подозревал, что они являлись для того, чтобы выведать его настроение, и потому молчал. Но как Санта Клаус должен положить в чулок подарок, так и визитеры считали своим долгом не уходить, пока не выразят словами или по крайней мере взглядами своего сожаления по поводу случившегося. Такого рода сочувствие было еще тяжелее, чем откровенные насмешки. Едва гости показывали свои спины, Хунцзянь скрежетал зубами и проклинал всех скопом: «То hell! Катитесь вы все в тартарары!»
До помолвки Сунь Жоуцзя часто навещала Фана, однако теперь ее посещения почти прекратились, и жениху приходилось самому ходить к ней. Прежде она казалась Фану девочкой, нуждающейся в советах и руководстве, но теперь он убедился, что у нее есть свои взгляды, к тому же весьма твердые. Узнав о его намерении отказаться от работы, она сказала, что не следует поддаваться минутному раздражению, ибо найти место нелегко, разве только у него уже есть надежные гарантии.
— А тебе разве хочется оставаться здесь? Ты же с самого начала говорила, что мечтаешь вернуться к родителям!
— Теперь другое дело! Теперь мне все равно, где жить, лишь бы мы были вместе.
Фан, конечно, радовался такой рассудительности и преданности своей невесты, но не собирался слушаться ее советов. Он все еще относился к ней как к человеку не слишком близкому. Раньше у него не было сходного опыта — эпизод с дочерью банкира нельзя принимать в расчет, — и он мучился вопросом: неужели и после свадьбы не ощутит он какого-то особенного эмоционального подъема? Раньше ему казалось, что помолвка должна знаменовать собой самый разгар страсти, а после женитьбы все кончается. Теперь он отдавал себе отчет, что чувство его вовсе не переливается через край, что есть еще место для его развития, и был доволен этим.
Ему вспомнилось, как на лекции по этике в Лондоне козлобородый философ вещал о том, что существует два типа людей: одни выбирают из виноградной кисти лучшие ягоды и съедают их в первую очередь, другие оставляют их напоследок. Первые кажутся оптимистами, потому что они все время едят лучшие ягоды из тех, что остались. Другие — пессимистами, они постоянно выбирают из оставшихся самые плохие. На самом же деле, у вторых всегда остается надежда, первым же приходится довольствоваться воспоминаниями. Вот и в супружеской жизни бывает лишь один яркий период. Так разве плохо отодвинуть его на более поздний срок?
Он поторопился рассказать о своих размышлениях Сунь, но та ничего не ответила. И вообще в разговорах она чаще отделывалась междометиями. Он спросил, чем она недовольна.
— Я не недовольна.
— Меня не обманешь!
— Ну, догадался — и ладно. Мне пора в общежитие.
— Нет, я не отпущу тебя, пока не объяснишь, в чем дело.
— А я все равно уйду!
Провожая девушку, Фан долго обхаживал ее, пока не услышал:
— Тот сладкий виноград, о котором ты мечтаешь, уже кончился. У нас с тобой остался только порченый, смотри, не расстрой себе желудок.
Фан от неожиданности подскочил и стал уверять ее, что это неправда. Но она тянула свое:
— Я давно поняла, что попросту ты меня не любишь. Иначе откуда бы взялись у тебя такие странные мысли?
Он долго и терпеливо убеждал ее в обратном. Наконец черты ее лица смягчились, и она с лукавой улыбкой произнесла:
— Я такая мнительная, тебе скоро надоест…
Фан поцелуем прервал ее речь, а потом сказал:
— Сегодня ты действительно была как кислый виноград.
Сунь захотела, чтобы Фан рассказал ей о своих прежних романах. Он долго отнекивался, но все же кое о чем поведал. Она требовала еще, и Фан, словно злоумышленник под пыткой, выдал еще часть своих секретов. Но ей показалось, что в рассказах он уходит от подробностей:
— Странный ты человек! Неужели ты думаешь, что я стану ревновать по прошествии стольких лет? Мне же просто забавно!
Но Фан заметил, как она краснеет, как улыбается через силу. Он поздравил себя с тем, что вовремя почувствовал опасность и скрыл многое, о чем мог бы еще поведать. Ей захотелось взглянуть на фотографии Су Вэньвань и Тан Сяофу, и Фану стоило больших трудов заставить ее поверить, что он не привез их с собой.
— Но дневник ты с собой захватил? Наверняка в нем есть немало интересного!
— Что ты! — вскричал Фан. — Разве я похож на тех писателей, которые так нравятся Фань И? И с какой стати влюбленный будет тратить время на дневник? Не веришь — сходи ко мне, посмотри сама.
— Говори потише, люди слышат! И с чего это ты стал мне грубить? Таким тоном можешь разговаривать со своими Су и Тан!
Фан сердито замолчал. Сунь пристально посмотрела на него и усмехнулась:
— Сердишься на меня, а смотришь в другую сторону! Хорошо, я виновата, все цепляюсь к тебе. Прости, пожалуйста!
Словом, спустя месяц после помолвки Фан почувствовал, что у него появилась хозяйка. Сам он не сумел приручить Сунь и только дивился ее искусству дрессировки. Нет, Чжао Синьмэй не ошибался, когда утверждал, что эта девушка себе на уме. Будучи на шесть лет старше и гораздо больше повидав в жизни, Фан поначалу не относился к ней серьезно, во всем ей потворствовал. Когда пошли разговоры о перезаключении контрактов, Сунь сказала:
— Я, разумеется, откажусь от приглашения, но почему бы тебе не поговорить с Гао Суннянем начистоту? Может быть, он просто забыл о тебе? Самому спросить неудобно — можно попросить кого-нибудь.
Фан не послушался, да и она сама вскоре поняла, что дело было не в забывчивости ректора. Фан пошутил:
— Видно, не удастся нам пожениться — я лишаюсь работы и не смогу прокормить тебя.
— А я и не рассчитывала на тебя. Вернемся в Шанхай, я попрошу папу — он что-нибудь придумает.
Однако Фан не хотел возвращаться в Шанхай, а предлагал ехать в Чунцин, где Чжао устроился на работу в Комитете обороны. От него пришло такое радостное письмо, что казалось, будто его написал вовсе не тот человек, который недавно в полном смятении чувств бежал из городка. Неожиданно она наотрез отказалась:
— Синьмэй ничем не выше тебя, просить его о помощи унизительно. И потом, кто как не Чжао рекомендовал тебя в университет! И вот результат: профессором ты не стал, доцентство не сохранил. Так можно ли полагаться на его рекомендации?
— Послушать тебя, так хуже моего положения и не придумаешь. Ты все-таки выражайся поосторожнее.
— В любом случае я должна повидаться с родителями, да и тебе следовало бы познакомиться с будущими тестем и тещей.
Фан предложил сыграть свадьбу здесь — оно и проще, и в пути будет удобнее, но Сунь промолвила со вздохом:
— Я и так не спросила согласия родителей на помолвку. Хорошо еще, они меня любят и не обиделись. Но со свадьбой так не выйдет, надо оставить последнее слово за ними. Да ты не бойся, у меня папа не злой, ты ему сможешь понравиться.
— Кстати, — вспомнил Фан, — а где то письмо твоего отца, которое послужило толчком к нашей помолвке?
Сунь посмотрела на него непонимающими глазами.
— Ну, как же, неужели забыла? То, что пришло в ответ на анонимку! — и с этими словами он легонько дернул ее за нос.
