— И вот, все эти прозревшие люди, должны идти на улицы! — настаивал парень.
— Ну, может, кто-то и должен, да, — кивнул Тима, разводя руками. — Во Франции митингуют постоянно, это часть их культуры. Они как бы напоминают правительству, что оно в стране не одно находится, и что есть еще его избиратели. Но сформировался и другой тип людей, у которых, кстати, не менее активная гражданская позиция. Они работают не над глобальной проблемой царизма Путина, а над районной ямой, или наркопритоном в их подъезде. И, прости, конечно, но еще неизвестно, кто приносит больше пользы: ты, со своим плакатом на проспекте, мечтающий взорвать Кремль, или те, кто своими жалобами уже достали местных муниципальных депутатов так, что они лично заасфальтировали все трещины на дороге.
— И чего теперь? — насупился Димка. — Разойдемся? Общаться не будем?
— Я с тобой на марш схожу, — похлопал его по спине Егор. — Тут каждый по-своему прав, я думаю. И митинговать надо, и на бумаге за права свои бороться, и проблемы решать на местах.
— Я у себя на районе воспитаю идеальную администрацию, — усмехнулась Леся. — Они меня и так уже, как огня, бояться. А все потому, что хожу, права качаю, возмущаюсь. Не мытьем, так катаньем достану этих сволочей, будут, как шелковые.
— Молодец, Леська, боевой ты человек, — хихикнула Юля. — Скоро все станут вести себя, как ты. Тогда наступит день, когда митинги будут не нужны. И это будет что-то замечательное.
Внезапно, к ним от барной стойки в кофейне приблизился высокий молодой мужчина, в черной куртке с застегнутой наглухо молнией, и с бородой. Такого посетителя трудно было проигнорировать, да и сам он, очевидно, был не из робких, так как, не зная никого из сидящих, задал вопрос всем и сразу.
— Простите, ребята, Бога ради, что влезаю, — начал он. — Случайно подслушал ваш разговор. Меня Миша зовут, я просто хотел простить, что, на митинги уже не модно что ли ходить?
— Мода тут не причем, — нахмурился Егор. — Оппозиция и борьба за справедливость — это не юбка в пол[125].
— Просто каждый должен стране помогать так, чтобы ему не было стыдно за потраченное время, в меру своих возможностей и способностей, своим умом, — ответил за всех Тимофей. — Мы вот тут, внезапно, решили на митинг не ходить сегодня.
— Говори за себя, — буркнул Димка.
— Тьфу ты! — ахнул Миха, мысленно перекрестившись. — А я, вот, только интерес ко всем этим маршам проявлять начал, а они уже и не актуальны! Ну, что ты будешь делать? — с этими словами, долговязый молодой мужчина развернулся и покинул кофейню быстрыми шагами.
— Вот, что вы сделали? — возмутился Дима. — Человека от политики отпугнули!
— Не отпугнули, — усмехнулась Юля. — «Те, кто вмазался раз, приходят за новой дозой»[126], ты же знаешь. В политику легче войти, чем выйти. Может, не самый будет боевой член общества, но игнорировать протесты уже, думаю, не сможет.
— Я раньше думал, что самые боевые — это эти… ну, «нашисты», — сделал пару больших глотков остывшего кофе Егор. — Ходят, мельтешат, лезут везде. Вот уж у кого точно бесполезные марши и акции, так это у них.
— Вот, вы хамло оппозиционное! — раздался возмущенный голос с соседнего столика в дальнем углу кофейни. К молодым людям повернулась, свирепо сверкая глазами, симпатичная девушка, с рыже-каштановыми волосами, убранными под обруч.
— Мать моя, это ж активистка! — удивился Дима. — Клянусь падением кровавого режима, я уже видел ее раньше! В белом фартуке!
— Лиза, не смотри на них, — потянули девушку за рукав ее подруги, вжавшиеся в стену. Ни то, чтобы оппозиционная молодежь выглядела угрожающе, просто когда-то смелые активисты и защитники Кремля в последнее время растеряли всю свою воинственность. — Пусть себе митингуют. Пока они асфальт топчут, нам деньги текут, всегда работа есть.
— Лиза, расскажите нам, что хорошего лично вам сделал Путин! Пожалуйста!! — Дима и Егор, с самым дружелюбным видом, поднялись со своих мест и направились к девчонкам. Не прошло и секунды, как тех в кофейне уже и след простыл. — Испугались…
Дверь в кафе открылась, заставив маленький дверной колокольчик тихо зазвенеть. Внутрь вошел молодой человек, в очках, с фотокамерой и белой ленточкой на рюкзаке. Ребята, сидевшие за столиком, не обратили на него никакого внимания, а вот он узнал их.
Женя помнил Диму, как постоянного участника протестной активности в Москве, он даже удивился, когда узнал, что молодой человек постоянно мотается в столицу из Петербурга. Лицо Леси, звезды наблюдателей с выбитым зубом, ему было знакомо по роликам и описаниям восхищенных общих друзей. Егора Женя и вовсе не успел забыть, с первого Марша Миллионов, где они натыкались друг на друга в паникующей толпе, прошло всего несколько месяцев. Присмотревшись, парень узнал даже других двоих ребят, парня и девушку. Он видел их фотографии в Интернете, они участвовали в одном из многолюдных маршей протеста в Петербурге. Парочку тогда удалось запечатлеть в необычном дуэте: она была в черно-белой шапке с глазами и ушами, и держала плакат с надписью «Панды за честные выборы!», а он стоял рядом, демонстрируя всем указатель со стрелкой, информирующий всех о том, что девушка рядом с ним и есть та самая панда.
Парень, молча, сделал пару снимков этой компании, проверил качество получившихся кадров и вышел из кофейни, решив не брать напитков с собой. Через рамки металлоискателей полиции жидкости все равно проносить не разрешается.
Третий по счету Марш Миллионов, прошедший в Москве 15 сентября 2012 года, оказался самым малочисленным из всех, и собрал около 25 000 человек. Ни смотря на заверения организаторов в том, что акция имела грандиозный успех[127], надобность в новых формах оппозиционной активности была и осталась очевидной.
Одновременно с этим, во всех городах России начали и продолжают работать волонтерские группы различной направленности, от наблюдателей на выборах до районных патрулей, с помощью которых граждане всех возрастов и политических взглядов проявляют свою активную гражданскую позицию, делая Россию лучше «на местах».
На момент написания этой книги, в России полным ходом идет подготовка к выборам в Координационный Совет оппозиции. Его члены, сторонники разных политических направлений, будут представлять собой легитимный, избранный руководящий орган для осуществления работы и диалога с действующей властью.
Автор не знает, куда заведет российскую оппозицию деятельность Координационного Совета, но желает его членам удачи, ответственности и искренней поддержки избирателей по всей стране.
Желания мои весьма скромны. Портреты главы государства не должны превышать размер почтовой марки.
(с) Владимир Набоков
Вначале мы были ужасно молоды. Молоды до того, что проходящие мимо люди в ужасе смотрели на то, что мы делаем, считая, что таких как мы, детей, нужно срочно образумить ремнем и успокоительным. Многие из нас из-за этой самой молодости не находили в себе сил до конца отстоять свою точку зрения, сталкиваясь со стеной стабильности, которую так яро желает иметь в своей жизни любой возрастной человек. Мы говорили «да, посмотрите же!», а нам отвечали «мы все уже видели, побольше вашего». Потому что молодость уже не ассоциировалась в эпоху взрослых, расчетливых людей, с будущим. Молодость не способна оценить настоящее и планировать грядущее. Она воспринималась, как досадная, одноразовая болезнь, которую нужно перетерпеть, прежде чем начнется настоящая, спланированная, разумная жизнь.
Мы, действительно, были, как дети, делающие первые шаги наперекор тому, что для всех казалось утвержденным, четким, накатанным: мальчики и девочки, прекрасно знающие, что дерево на картинке должно быть зеленым, но упорно просящие сиреневый карандаш. Среди нас нет никого, кто изначально был бы воспитан равнодушным, в нас закладывали это умение противоречить, только делать это нужно было вежливо, обоснованно, не повышая голоса. Ведь именно так, говорили нам бабушки, поступают интеллигентные люди в правовом государстве, в глобальном, развитом мировом сообществе. Мы слушали, как группа «Gorillaz» поет песню «Clint Eastwood» о том, как «I brought all this / So you can survive when law is lawless»[128], и не понимали о чем она.
Тем сложнее было большинству из нас в самом начале, когда мы бежали к людям с погонами, чтобы сообщить о нарушении, или когда показывали на районных участках свои журналистские удостоверения, или когда вслух читали Конституцию Российской Федерации, распечатанную специально на мамином рабочем принтере. Мы делали это, чтобы что-то доказать, чтобы указать на очевидные свои права, которые никогда в наших жизнях еще не подвергались такому откровенному нарушению на глазах у нас же самих. Ужасно сложно было нам, таким интеллигентным детям, когда ничего из вышеперечисленного для нас не действовало.
