— Там дети, — коротко ответил он, и у Леси сердце упало куда-то в пятки.
— Надо же их выносить! — заорала она.
— Подход перекрыт, — кто-то из знакомых ребят, тех самых, которые кормили уставшую Лесю в кафе, указал вперед, в сторону дальнего от них края Болотной площади. — Надо уходить, скоро все ближние улочки тоже перегородят. Если это уже, конечно, не случилось… — добавил он.
— Куда уходить? Как уходить? Тут человеку плохо! — возмутилась Леся, воинственно размахивая рюкзаком, который она со злостью зажимала в руках.
И тут они стали появляться отовсюду, эти окровавленные, пошатывающие, стонущие от боли люди. Словно зомби, изо всех сил заставляя себя передвигаться, участники Марша Миллионов пытались вырваться с «пятачка», на котором уже час продолжался винтаж.
— Боже… — охнули ребята, в шоке, наблюдая за тем, как побитые граждане медленно проходят мимо них. Кто-то упал прямо на тротуаре. Отплевываясь кровью, какой-то парень попытался приложить к ссадине на щеке случайно найденный подорожник.
— Вообще, что ли, ошалели?! — заорала Леся. — Средневековье какое-то, а не правовое государство! Врача нужно звать!!!
— Пошли, я где-то на углу видела кареты «скорой помощи», — вспомнила одна из петербуржских активисток, у которой лицо было белее ее оппозиционной ленты.
Оставив новых старых знакомых промывать раны побитых участников марша водой из бутылок, которые были куплены в ближайшем кафе, Леся с подругой бросились искать врачей. «Скорая» и ее персонал особенно и не скрывались, спокойно ожидая по периметру парковой зоны, недалеко от «пятачка» площади. Один фельдшер сидел прямо за рулем, в кабине. Двое других курили по сигарете рядом со служебным автомобилем. Из салона доносилась тихая музыка:
«Ах, как быстренько мы наладились
Совмещать нашу совесть с выгодой
Подавая у паперти на жизнь,
За которую нам не стыдно…»[117]
— Здрасте! — слегка запыхавшись, Леся подбежала к медицинским работникам, привлекая их внимание. — У нас там много людей с ушибами, порезами, они стекают кровью!
Несколько секунд висело полное молчание. Леся и ее подруга смотрели на врачей, надеясь, что больше ничего объяснять будет не нужно. Те тоже, в ответ, наградили их озадаченными взглядами, но с места даже не сдвинулись.
— И что? — наконец, спросил шофер, высунувшись из салона «скорой».
— Можно нам какой-нибудь ваты, бинтов и перекиси, пожалуйста? — попросила Леся, шокированная отсутствием реакции со стороны медперсонала на рассказы о том, что где-то там люди лежат в крови.
— Не положено, — покачала головой женщина-фельдшер.
— Но им плохо! — попыталась добавить из-за спины Леси ее подруга.
— Мы здесь по вызову, — пожала плечами вторая дама в синей форме. — Ждем указаний, ни на что не отвлекаемся.
— Это нормально?! — заорала Леся, понимая, что готова оторвать этим врачам головы.
— Это по инструкции. Если каждый будет делать, что ему угодно, раздавать медикаменты, отвлекаться от работы, наступит анархия, и государство не будет функционировать, — поднял палец вверх водитель «скорой».
— Да идите вы на хрен с вашим государством, в котором врачи стоят и смотрят, как избитые полицией мирные граждане подыхают на асфальте! — отшатнулась Леся. А из динамиков автомобиля все лилась музыка…
«Мародёрствуя в собственной стране
Нам уже ничего не страшно.
Наблюдатели на войне,
Где убивают наших…»[118]
— Пожалуйста, дайте бинты, — умоляюще попросила вторая девушка, держа Лесю за локоть, чтобы она не ринулась мутузить фельдшеров в порыве злости. — Нам нужно совсем немного.
— Аптека за углом, — закурив вторую сигарету, посоветовала одна из докторш.
— Ваша потенциальная дыба тоже, — едва слышно и очень холодно процедила Леся сквозь зубы, разворачиваясь. — Когда мы придем к власти, врачей-взяточников повесят рядом с коррупционерами-чиновниками, справа от ГАИшников. Я уж эту идею подам, кому нужно, после смены режима.
— Ты страшная, — поежилась ее знакомая, отпуская ее рукав. Девушки стремительно удалялись от кареты «скорой помощи», прикидывая, где отыскать аптеку. На двоих у них было не слишком много денег, но они планировали все потратить на бинты, пластыри и перекись водорода.
— Я нормальная. Это они страшные люди… — скривилась от злости Леся. — Слепо защищать режим, не пытаясь хотя бы на секунду задуматься или проявить милосердие. Они что, роботы? Или они клятву давали не Гиппократу, а Путину?? Вот поэтому государство и разваливается, в нем каждого, кто делает шаг в сторону, забивают, заклевывают такие вот машины, настроенные на стабильность.
«Мы не сделали революции
И теперь уже вряд ли сможем.
Слишком дороги нам конструкции
Из-за Бушевых курьих ножек.
А за нами идут подросшие,
Виртуальные дети «нета».
У которых уже нет прошлого.
И России, похоже, нету…»[119]
Аптекарь, дежуривший 6-го мая 2012-го года в аптеке недалеко от Болотной площади, за полчаса продал многочисленным посетителям месячный запас повязок, бактерицидного пластыря, антисептических жидкостей и ваты. Грязные, запыхавшиеся молодые люди, с фотоаппаратами, журналистскими удостоверениями на груди, или без опознавательных знаков, врывались в его аптеку, предлагали деньги и забирали все, что он мог найти для них из средств первой медицинской помощи. Аптекарь хотел заказать со склада дополнительную партию раскупленного товара, но сделать это у него не получилось. Близлежащие улицы, по которым можно было бы проехать на товарном грузовичке, были полностью перекрыты ОМОНом.
В каждой руке у Леси был пакет, набитый лекарствами. Они с подругой, встречая на пути к Лужкову мосту раненых активистов, раздавали им бинты и антисептик. По возвращению к побитым товарищам, которых скопилось уже несколько, их запасы были несколько истощены.
— Разбирайте, — мрачно скомандовала Леся, не желая вспоминать о том, какую «доброту» к ним проявили работники «скорой помощи».
— Ох, спасибо… — протянули парни, молодая женщина с неким облегчением отметила, что женщин среди раненых не было. Впрочем, Леся не сомневалась, что они вполне могут сейчас сидеть в автозаках, задержанные грубыми силами полиции.
— Говорят, там ОМОН газ слезоточивый применяет, — тихо сказал кто-то. Самопроизвольный «медицинский штаб Марша Миллионов» дружно вздохнул, повернув головы в сторону Болотной площади. Они не знали, что там происходит и сколько людей еще противостоит полиции на «пятачке».
— Ох, я одному наподдал, — беззубо, потому что пара зубов была выбита, улыбнулся сам себе парень, сидящий прямо на асфальте, потирая бритую голову. — Надо было, конечно, не уходить оттуда, я автозаков не боюсь. Да только у меня уже столько «административок»[120] в личном деле, посадят сразу, даже не посмотрят. А мне нельзя, у меня сестра…
— Рот прополощите, — Леся передала парню бутылку с чистой водой. — О проблемах с зубами я знаю не понаслышке.
— Спасибо, — прошепелявил тот. — Меня Егор зовут.
— Вы от «правых», Егор? — поинтересовались у него со стороны.
— Я? Да нет, мы с парнями вместе пришли, не знаю даже, чего ожидали… — задумчиво произнес он. — Удивились очень, с вами, оппозиционными ребятками, не соскучишься. Сначала сами сели, потом встали, решили помахаться… Чего хотели-то вообще?
— Чтобы нас заметили, — вздохнула Леся. — Не такой ценой, конечно. Вот до чего борьба с коррупцией доводит.
— С коррупцией, девушка, митингами бороться нельзя, — неожиданно серьезно заявил Егор, снова прополоскав кровавый рот. — Вот я просто по себе знаю. Сами видите, не интеллигент я ни в одном поколении, не доучился, не работаю, почти БОМЖ, не креативный класс, точно. И, вот, именно поэтому у меня обо всем этом представление есть: о грязи той, что у нас в самых низах творится, когда прожиточный минимум — 6700 рублей, а зарплата 5 900, без налогов, о бытовухе… Так вот, нечего против коррупции протестовать, потому что она уже часть нашего государства. Скажете, Российская Федерация не функционирует?
— Хренового функционирует, — отозвался кто-то.
— А без коррупции вообще умрет, — заявил Егор, так, что все замолчали. — Могу объяснить почему. Хочет тетка дите в садик отдать, да? Не берут его в группу, никак. Тетка дает взятку директорше, дите идет в сад, допустим, за 2 000 рублей… — продолжил парень.
— Где ты сейчас такие взятки увидишь? Дешево! — хихикнули со стороны.
— Пофигу, важно, что закрутилось колесо дошкольного образования. Директриса едет на машине, в нее врезается урод на «Жигулях», ну, типа меня, такой. Чтобы урода осудили, она дает 2 000 рублей ГАИшнику, тот составляет протокол. Суд-приговор, директриса отмщена. Работает колесо охраны правопорядка, — щелкнул пальцами Егор, правда, тут же поморщился от боли. — И тут у ГАИшника прихватывает сердце, он готовится к смерти, бежит к врачихе…
