— Эта тропа еще более или менее укатана, — сказал Лео. — Дальше будет намного хуже.
Он явно испытывал удовольствие от того, что ждет нас впереди, а потом умолк. Пейзаж красной земли был раскрашен местами желтыми пятнами. Трава была похожа на сухую солому.
— Где же девственные леса, обезьяны, слоны, крокодилы? Где Африка? — спросила Энни.
— Не знаю…
— Твоя жена была права в том, что предпочла Гавайи. Здесь не подарок…
Я увидел вдали одиноко стоявший баобаб, это было все, что я мог ей предложить.
— Энни, баобаб.
Она поморщилась:
— Богатые люди какие-то странные, — продолжила она — Они иногда делают неизвестно что и удовлетворяются неизвестно чем.
— У моей жены была особая причина проехать по этому маршруту.
— У нее, а не у нас.
Ухаб, который шофер не заметил вовремя, бросил нас на брус.
— Все в порядке? — спросил Лео, на секунду обернувшись — Я веду машину медленнее, чем обычно, и мы уже опаздываем.
Энни зевнула.
— Этот маршрут ужасен!.. Но ты сам — ничего.
Она взяла мою руку:
— Вчера ты был ласков, предупредителен, почти нежен.
Я испугался этого неожиданного проявления чувств:
— Энни, не стоит больше вспоминать о том, что произошло вчера в отеле. Это была случайность.
— Дерьмо! — воскликнула она — Ты осмелился сказать — случайность?
— Не ругайся.
— Нет, я буду ругаться! Я слышала много всякой ерунды, но ни разу никто не говорил мне, что занятия любовью могут быть случайностью.
— Это не было любовью.
— Так что же это тогда было — занятия физкультурой?
— Успокойся.
— Что это было…
— Реакцией на общий порыв.
— Ты самый законченный сукин сын, которого когда-либо носила земля. Больше ты меня не получишь. Кончено.
Она готова была заплакать, и я ее понимал. Физическая близость наспех, слишком быстрое начало, мои заявления, отталкивавшие ее от меня, мое безразличное отношение сбивали ее с толку, утомляли.
— Я вот о чем думаю, Эрик: или ты подлец, или большой скромник. Иногда это одно и тоже.
— Спасибо за анализ. Я ни то ни другое. Ты была прекрасна, аппетитна…
— Не говори обо мне так, словно я сливочное печенье!
Судьба закинула нас в край, соответствовавший нашему состоянию духа. Мы ехали по черной равнине, под колесами машины потрескивали кусочки плотной черной земли, вокруг нас стояли невысокие холмы каменного угля.
Лео выключил двигатель и пригласил нас выйти из машины.
— Здесь обычно останавливаются, чтобы сняться на память, это пейзаж вулканической лавы, — сказал он, — Лет сто тому назад здесь было извержение вулкана. Где ваши фотоаппараты?
Моя нога наткнулась на пустую бутылку из-под кока-колы, чуть поодаль валялась банка из-под немецкого пива.
— Фотографироваться не будем…
Мы продолжили путь по этой бесконечной дороге, которая то шла по равнине, то поднималась на холм, чтобы потом круто спуститься с него. Вокруг нас расстилалась бескрайняя саванна с островками зонтичных акаций. Стволы этих акаций были обглоданы слонами, а листья крон сорваны жирафами. Так было написано в небольшой книжке, которую Лео вручил нам вместе с картой.
Энни не нравился этот черный мир, она качала головой и обзывала его странными прозвищами. Спустя час мы подъехали к порталу национального парка «Цаво». Охранник просмотрел документы, которые протянул ему Лео, записал наши данные и разрешил въезд. Мы оказались на территории национального парка, казавшегося таким же пустынным, как предыдущий пейзаж. Энни воскликнула:
— Где же животные?..
Водитель что-то пробурчал в ответ. Он, вероятно, уже привык к тому, что люди удивлялись пустынности этой части национального парка «Цаво» и требовали показать им животных. Навстречу продолжали попадаться микроавтобусы. Фотографы вылезали в люки на крышах и снимали на пленку нашу машину. К часу дня мы увидели какое-то полностью увитое плющом трехэтажное знание с окнами, украшенными цветами. Гостиница «Таита Хиллз», стоявшая словно на поле для гольфа с английским газоном, резко контрастировала с этим суровым пейзажем. У входа стоял десяток автобусов. Выйдя из машины, мы в сопровождении водителя вошли в огромный холл с высоченным потолком. Это было что-то наподобие собора для людей различных вероисповеданий, которые могли собраться перед гигантскими масками воинов, висевших на бетонных стенах. Потолок был украшен темными балками. Огромное помещение было разделено на интимные уголки, где стояли низкие столики в окружении кресел и диванов. Всюду были балконные двери, через которые виднелся газон с яркой травой. Лео подвел нас к ресепшену, где стояла очередь, ожидавшая ключи от номеров или талоны на обед. Лео отвел в сторонку одну из служащих службы приема и назвал нашу фамилию. Любезная женщина попросила нас немного подождать, ушла в другую комнату, потом вернулась:
— Мистер Ландлер…
— Да.
— В гостинице «Солт Лик» для вас есть сообщение из Лос-Анжелеса.
Я похолодел с головы до ног.
— Очень любезно… А почему этого сообщения нет у вас здесь?
— Не знаю. Я просто должна была вас предупредить. Возможно, с «Солт Лик» было проще связаться.
— А у вас тут есть телефон?
— Нет никаких телефонов. Связь осуществляется по радио и только в случае крайней необходимости: сердечный приступ или приступ аппендицита. В таких случаях мы вызываем самолет-такси.
— И я не могу позвонить в Лос-Анджелес?
— Отсюда? Нет.
Энни дернула меня за руку:
— Тебе на надо так спешить… Пошли их к черту с Лос-Анджелесом.
— Следи за своими выражениями. Сэндерсу что-то от меня нужно.
— Пусть подождет, этот твой Сэндерс. Или пусть проедет этим маршрутом и потом скажет мне, как себя чувствует.
Энни побледнела. Так было всегда, когда ей хотелось есть или спать.
— Хорошо бы что-нибудь перекусить…
Лео указал нам направление в ресторан, а затем куда-то ушел, пообещав вернуться через два часа. Мы прошли через холл, украшенный в стиле голливудской Африки времен пятидесятых годов. Не хватало только Авы Гарднер[36]. В глубине холла в окружении масок из черного дерева находился гигантский камин, где языки пламени набрасывались на дрова. Сидя за столиками, усталые, но явно довольные клиенты наслаждались кофе.
В ресторане мы выбрали себе еду в богатом ассортименте блюд шведского стола. Официанты в белых куртках перенесли затем наши тарелки на стол, стоявший у большого окна. Вдруг послышалась африканская музыка с характерными ударами тамтама, и на лужайку выскочили танцоры с ярко раскрашенными лицами в шкурах животных и искусственных мехах леопарда. Они стали танцевать и грозить своими копьями невидимым врагам.
Энни вначале это понравилось, но потом она быстро разочаровалась:
— Они не настоящие, я хочу сказать, это же артисты. Они могли бы выступать в каком-нибудь казино в Лас-Вегасе!
Туристы высыпали из гостиницы и окружили лужайку, чтобы сфотографировать танцоров, которые, видимо, веселили клиентов гостиницы каждый день во время приема пищи.
Пообедав, мы вернулись в холл, где было много англичан, американцев. По ошибке мы примкнули к группе японцев, говоривших друг с другом гортанными голосами. В удаленном уголке проходило совещание группы израильтян. Их учитель, раввин или ученый наставник, пичкал их объяснениями на иврите. Рядом с нами японцы слушали своего гида, который говорил с ними на английском языке. Мне не терпелось поскорее покинуть эту вавилонскую башню. Ровно в два часа дня появился наш водитель. Настроение у него явно улучшилось.
— Надо ехать прямо сейчас! Гостиница «Солт Лик» закрывает двери в семь часов вечера. Подъемный мост поднимается.
— Подъемный мост, как в замке? — спросила Энни — Я видела такой мост в Диснейленде, в замке Спящей красавицы.
— Гостиница построена на сваях, — сказал Лео — Животные приходят на водопой, надо соблюдать тишину.
Она легонько толкнула меня локтем:
— Здесь больше туристов, чем животных, не правда ли?
Я услышал голос Энджи. Далекий, но очень отчетливый, словно она говорила из соседней комнаты. «Надо ограничить число туристов в заповедниках, иначе Кения превратится в зоологический сад. Надо расширить природные границы «Масаи Мара» и добиться в обмен на субсидии обязательного ограничения числа туристов, которые допускаются в национальные парки…»
Со мной происходили странные вещи. Из-за того что я часто вспоминал Энджи, говорил о ней с Энни, ее смерть казалась мне нереальной. Я так часто повторял, что она была на Гавайях, что реально представлял ее там сидящей на краю басссейна.
— О чем ты сейчас думаешь? — спросила Энни.
— О многом…
