— Мы ночуем в здании для обслуживающего персонала. Я приду за вами завтра в восемь утра. Отдыхайте, — добавил он машинально.
Это место, похожее на Ноев ковчег, кишело людьми. Мимо нас прошла чета африканцев с детьми, потом японцы. В какой-то момент мне показалось, что я услышал французскую речь. Я подошел к стойке ресепшена:
— Мистер и миссис Ландлер.
И добавил:
— Я хотел бы узнать номер нашей комнаты и получить ключ. И еще, я полагаю, что для меня есть сообщение.
Служащий попросил подождать, потом вернулся с конвертом в руке. Входная дверь резко распахнулась, и в холл с шумом ворвалась группа израильтян. Человек, которого я считал раввином, что-то им объяснял, размахивая при этом руками.
Я сунул конверт в карман.
— Спасибо.
— Я провожу вас в номер, — сказал носильщик, которому не терпелось получить чаевые.
Мы пошли за ним следом. Лжехижины были соединены друг с другом деревянными мостками.
Наша комната находилась напротив водоема в форме контрабаса. Там стояли широкая кровать, два ночных столика с большими лампами, столик с трюмо. Ванная комната была облицована мрамором. Неплохая пустыня!
Энни сразу же заперлась в ванной, и я услышал, как потекла вода. Достав конверт, я прочитал сообщение: «Позвоните, как только сможете. Срочно. Целую вас обоих. Сэндерс».
Я стоял задумавшись. Что ему было нужно?
Из ванной комнаты, завернувшись в полотенце, вышла Энни. На ее плечах сверкали, как жемчужины, капельки воды.
— Тебя вызывает жена, вернувшаяся с Гавайев?
Она устало села на край кровати рядом со мной.
— Эрик, ничего не могу с собой поделать, я ревную.
— Ревнуешь? Кого, к кому?
— Тебя. У тебя всего одна жизнь, и ты мне нравишься. Ты расстанешься со мной и забудешь. Вернешься ссориться с женой, а Энни — ты ее знать не знаешь, видеть не видел… Покинута.
Я обнял ее, чтобы заставить замолчать. Она уже заранее уходила из моей жизни, меня это растрогало. Мне не хотелось, чтобы она страдала.
Я больше не был теоретическим убийцей, который собирался хладнокровно лишить жизни привлекательную девушку. Я был очень далек от сценариев удавшихся или неудавшихся убийств. В комнате на сваях, в этом пятизвездочном убежище, насмотревшись на слонов, нежная и грустная Энни таяла в моих объятиях, предлагая себя. Я взял ее, мне было необходимо освободиться от ледяной пустоты в душе. Мой язык нежно прошелся по ее языку. Мы шептали друг другу нежные слова. Чувственные нежные прикосновения, словно груднички, ищущие материнский сосок. Мы отдались древним чувствам и ощущениям, похожим на невинность. Эта была высшая степень нежности.
— Ты голоден? — спросила она меня спустя некоторое время.
— Нет.
Я дрожал. Перемирие закончилось. Надо было продолжать войну. Я почувствовал озноб, мне захотелось выпить чаю и аспирину.
— Что с тобой происходит? — спросила она, сев на корточки рядом со мной.
Она взяла мое лицо в ладони.
— Ты устал?
— Немного.
— Не переживай. Надо принять горячую ванну и хорошенько поесть, и все пройдет. Когда ты находишься в раю, появляются новые силы! Знаешь, о чем я думала, Эрик, во время этого бесконечного путешествия до того, как мы повстречали слонов?
— Откуда же мне знать?
— Ладно, скажу. Но только не сердись. Я подумала, что когда-нибудь мы смогли бы жить вместе. Я не такая уж зануда, поверь…
Выражение моего лица заставило ее сжаться:
— Я знаю, что не могу соперничать с женщиной, которая может улететь первым классом на Гавайи отдохнуть, пока ты будешь стремиться заделать брешь в своей жизни. Она превосходит меня, но я скажу тебе одно…
— Слушаю.
— Мне кажется, возможно, я и ошибаюсь, что ты более несчастен, чем обычно? Я хочу знать правду. Если ты любишь ее, у меня нет ни малейшего шанса в будущем.
— Зачем ты завела разговор о моей жене?
— Я ее ненавижу! — сказала она, — И это сильнее меня…
Как можно было отделаться от этой девицы и от ее нарождающейся нежности? Расстаться с ней в Нью-Йорке? Возможно, я смогу отправить ее назад в Лас-Вегас. Энджи должна будет исчезнуть именно в Нью-Йорке. В Кении каждая муха на учете. Я почувствовал комок в горле на уровне голосовых связок.
Энни начала причесываться, глядя с удовлетворением на свое отражение в зеркале.
— За несколько часов в «Дайане Риф» я умудрилась загореть. Мне это идет, правда? Но я быстро облезаю.
Я дрожал.
— Ужасно болит горло.
— Ничего, — нежно сказала она — Забудь про Сэндерса. Пойдем вниз.
Мы вышли из комнаты, прошли по мосткам с одного этажа на другой, спустились по лестнице и увидели много людей: старые пары и молодожены, японцы, растерянные англичане, слегка смущенные успешным развитием их бывшей колонии, несколько пар африканцев, путешествовавших по родине в качестве туристов. Мы прошли через ресторан, где одетые в красные куртки официанты готовили столы к ужину. Вышли на террасу, опоясывающую полукругом основное здание гостиницы. За стойкой бара заваленный заказами бармен выставлял стаканы с пивом, виски, чаем. Люди рассаживались, как в ложах, в ожидании появления животных. Мы нашли два свободных кресла и сели. Пейзаж окрашивался в черный цвет, кусты вокруг водоема были слегка подсвечены и создавали призрачный задний план. В лучах света появилась антилопа, она грациозно приблизилась к воде. Остановившись на берегу, она подняла голову. Она посмотрела в нашу сторону. Чувствовала ли она запахи, видела ли, как из трехэтажного бункера выбивались слабые лучи света? Антилопа опустила голову и стала жадно пить воду.
Я принес из бара на подносе две чашки чая, Энни взяла свою чашку обеими руками:
— Спасибо, Эрик. А теперь не так уж жарко.
Какое мне было дело до погоды?! Надо сделать достоверным разговор с Сэндерсом. Но откуда я мог с ним связаться? Мы были отрезаны от остального мира. В памяти пронеслись видения дома на озере Тахо. Какой-нибудь местный Коломбо готовился меня преследовать? Какую деталь я упустил? Я показал рукой на полупрозрачный горизонт:
— Это великолепно. Видишь пьющую антилопу?
— Там всего лишь одна антилопа, она пьет воду. Еще бы я ее не видела…
Она меня раздражала. Я с удовольствием накричал бы на нее, и ей некуда было бы деться, но я сдержался. Надо сохранять доверительные отношения, а в мягкой обстановке ею удобнее манипулировать. Боль, которую я до сих пор чувствовал в горле, начала растекаться по пищеводу. Какую я подцепил заразу? И где?
— Надо уметь ценить прекрасные моменты жизни, Энни.
Она пожала плечами и отвернулась.
На террасе не было ни одного свободного кресла или стула. Удобно устроившись, туристы ждали зрелища, обещанного рекламными проспектами. Они болтали, переговаривались и комментировали малейшее движение антилопы. Между столиками прошел служащий-кениец, держа в руках табличку с рекомендациями на трех языках: «Пожалуйста, соблюдайте тишину». Это предупреждение должно было прекратить или, по крайней мере, ограничить болтовню публики. За соседним столом какой-то американец вспоминал о музыкальной комедии на Бродвее, его жена вставляла в его рассказ крики птиц. Спрятанные в кустах прожекторы освещали воду. Один японец стоял с кинокамерой на плече в ожидании наслаждения. Время от времени он опускал камеру вниз, затем снова поднимал ее на плечо, чтобы быть готовым тут же снять появление другого животного. Его жена глядела на него с улыбкой. Интересно, она умеет ругаться? Я не знал, как будет «дерьмо» по-японски. А что, если, потехи ради, я попрошу их перевести на японский слово «дерьмо»? Но из осторожности я предпочел воздержаться, я плохо знал Африку. У меня были некоторые воспоминания о старых черно-белых фильмах, Тарзан и Джейн[37], и стандартные штампы: малярия, СПИД, жара, голод, водяной насос, Стэнли и Ливингстон[38], водопады, падение… чего? Мое падение.
Я завидовал окружавшим меня людям, они были в безопасности, они знали, что ждет их завтра, в то время как я был на грани существования. В тот момент, когда будет установлено исчезновение Энджи, следствие прочешет мелким гребнем каждый этап, каждый час моего прошлого. Я посмотрел на Энни. Если бы она могла испариться в природе, это было бы идеальное решение вопроса. Просто мечта! Я тогда рассказал бы, что у жены случился приступ депрессии, возможно, вследствие трагедии в Лос-Анджелесе, она ушла, и ее, вероятно, разорвал какой-нибудь хищник. Я вздохнул. В этой тишине ей не грозил даже укус комара. Я задумался о размере анального отверстия комара. Естественно, в холодную погоду. Я кашлянул.
— Не здоровится? — спросила Энджи.
— Все в порядке…
Она заелозила в кресле, натянула на себя куртку и угрюмо произнесла:
