Грузинское трио: известный всей стране драматург и писатель Гурам Батиашвили, знаменитый поэт и переводчик Джамал Аджиашвили и просто хороший человек Володя Пичхадзе. Володя был обладателем большого гостеприимного дома в центре Тбилиси с окнами, сделанными, как говорили, не из стекла, а из пластин горного хрусталя. Для хорошего самочувствия хозяина, изумления прохожих и на зависть соседям.
Петя Темцин из Биробиджана – по виду немец немцем. Из породистых. Позднее он на ПМЖ (для постсоветских читателей: постоянное место жительства) в Германию и уехал. И много кто еще. Люди примечательные. Разные, как те места, откуда они были родом. Как говорит Жванецкий: «Какая, блин, была страна!»
Поездки означали: дорогу. Туда и обратно. Остановки. Мероприятия. В каждой из них была своя прелесть. Свои приключения. Своя головная боль – в роли которой каждый раз выступал кто-нибудь новый. Свои проблемы. Забытый не вовремя и не в том месте где-нибудь в Иерусалиме рюкзачок с документами. Немедленно взятый вызванными по местной традиции к потенциальной бомбе саперами под контроль. И чудом спасенный владельцем в последнюю секунду перед взрывом. После которого от его загранпаспорта, разнесенного на молекулы в специальном роботе-шаре, не было бы совершенно никакого проку.
Прогулка в Старом Городе, в том же самом Иерусалиме, что называется, «не туда». Ладно еще, если в арабский квартал Старого Города. Или даже в деревню Шуафат, по дороге к Неве-Якову. Где любой израильский автобус местная молодежь забрасывала камнями. Из соображений то ли борьбы с оккупацией, то ли просто хулиганских. Но попасть прямо к мечети Аль-Акса?! Не специально. А по идиотскому туристическому любопытству. И полному непониманию кривых и запутанных переулков, проходов и лестниц.
Или зайти в субботу в ультраортодоксальный Меа-Шеарим. Причем далеко не в том скромном виде, в котором туда имело смысл появляться. То есть, к примеру, в шортах и открытых декольтированных размахайках, обтягивающих вызывающе женственные фигуры. Что по масштабам потенциальной опасности не очень отличалось от столкновения с толпой разъяренных арабов. На которых толпа разъяренных еврейских ортодоксов похожа как две капли воды. Кроме разве что одежды, головных уборов, пейсов и большего количества очков.
А пешие прогулки в Вашингтоне? Где в паре кварталов от Хилтона уже районы, куда белому человеку заходить не стоит? Тем более на экскурсию. Поскольку музеи на Молле по ночам закрыты. Капитолий и Белый дом тоже. Все нормальные люди разъехались в соседние штаты, где они и живут. Госучреждения не работают. Офисы заперты. И после наступления темноты приезжие сидят в отелях. Или перемещаются на машинах. От ресторана в отель. И обратно. Пешком в такое время по городу ходят только местные жители победнее: шпана и девушки легкого поведения. Из уличных. Или провинциальные идиоты. Которых невесть каким ветром занесло в столицу США. И в мотеле им по простоте душевной не сидится.
Что по местным понятиям как раз соответствовало социальному статусу делегатов Ваада. Впрочем, гулявших по ночным задворкам города на Потомаке без последствий. Не считая удивления изредка встречавшейся им шоколадно-черной публики при виде трех крепкого сложения белых мужчин в костюмах, строевым шагом марширующих по слабо подсвеченным вашингтонским улицам. К слову, если бы автор тогда нашел на свою голову приключений, потеря для отечественной культуры была невелика. Но страшно подумать, как могла бы обеднеть грузинская словесность без Гурама и Джамала!
Хотя, отметим, в ходе американских поездок схожие ситуации бывали и безо всякого Вашингтона. Вроде еще одной пешей, от большого ума, прогулки по всей протяженности Пятой авеню, в Нью-Йорке. До 125-й улицы и выше. То есть через Гарлем. А также Испанский Гарлем. Которые от благополучных кварталов не отделяет ничего, кроме понимания прохожих, куда ходить. И куда не ходить. Ну, и прочее из той же области.
Классика жанра – заезд в неблагополучный район в Балтиморе. Пронесло. Выход не на той станции нью-йоркского сабвея. Тоже пронесло. Несмотря на оживленный диалог с группой подростков спортивного телосложения, привычно и даже без особой злобы бившей в углу станции мальчика-ботаника. Помнится, дети отреагировали на окрик бородача средних лет в плаще и с дипломатом агрессивно. Очень удивившись, что после этого он, вместо того чтобы быстро уйти или поделиться с молодежью деньгами, явно нацелился их бить. Перед этим предельно четко охарактеризовав их, с родителями и предками до седьмого колена, на приобретенном в Москве из общения с американистами местном нью-йоркском жаргоне.
Для справки тем, кому придется побывать в Америке в аналогичной ситуации: если уж белый (или, как говорят местные, «пинк эсс» – то есть «розовая задница») употребляет в отношении черного (коричневого, серо-буро-малинового или другого белого) словосочетание «мазефакер», надо, чтобы он был готов к рукоприкладству. Внутренне. Поскольку его непременно начнут бить. Или попытаются начать. И при этом лучше, чтобы бил он, а не его. Поскольку местные друг другу так говорят. Но это вовсе не означает, что они готовы стерпеть это от чужака.
Обидно, в самом деле, когда человек, невесть откуда явившийся в твой квартал, прерывает невинное развлечение по пусканию юшки из носу попавшемуся под руку очкарику и сообщает, что ты употребляешь свою матушку в интимных целях. Но это все-таки в основном американская специфика. Хотя в последнее десятилетие в благополучной Европе, включая столичные города, началось такое же безобразие. И бродя по еще недавно безопасному ночному Брюсселю, Лондону или Парижу, можно встретить совершенно неромантическое приключение. По результатам встречи с бандой местных арабов, турок или выходцев из Африки. Или напороться на эту шпану среди бела дня. В самом что ни на есть туристическом центре.
Как произошло у автора и его друзей как-то раз в Палермо. И чуть не произошло неделю спустя на другом конце Сицилии, у придорожного кафе. Где к их машинам начала присматриваться кучка молодежи, обменивающейся репликами не на итальянском, а на чистейшем арабском. Впрочем, все они быстро ретировались после нескольких грубых фраз на этом языке, брошенных в их сторону.
Автору в его жизни вообще довольно много приходилось общаться с самым разным хулиганьем. По его личному опыту, оно всегда более или менее похоже. В Москве или Магнитогорске. Челябинске или Череповце. Нью-Йорке или Вашингтоне. Палермо или Иерусалиме. Ведет себя одинаково. Достает прохожих одинаково. Одинаково реагирует на те или иные раздражители. Соответственно, и обходиться с ним нужно одинаково. Хотя и говоря на разных языках. Если, конечно, дело вообще доходит до разговора.
На тему чего много написано в мировой литературе. Она этой проблемой занималась в большом объеме. Поскольку писателей в детстве тоже бьют. Включая таких мэтров, как Лондон. Хемингуэй. Ремарк. Амаду. Что добавить к великим? Нечего добавлять. Кроме рекомендации понимать, что один в поле не воин. И если что, то быстрые ноги – лучшее оружие бойца. Как учил автора в юношеские годы его первый сэнсэй Коля Розанов. В помещении боксерского клуба «Боевые перчатки», у посольства Шри-Ланки. Проходившего у неофициально тренировавшихся там московских каратистов под кодовым названием «Боевые тапочки». Где пару лет в конце 70-х осваивала азы карате группа, входившая в школу Сан-э.
Ну, а если вспоминать что-нибудь, помимо вышеописанного негатива, то поездки за границу для свежевыпущенного на мировые просторы советского человека были прекрасны. Оставляли ощущение открытия другого мира. Чем больше за спиной стран, тем острее впечатления от новых. Первые двадцать лет. Потом привыкаешь. Но тогда… Небоскребы Нью-Йорка. Неожиданно разные, со шпилями, вроде Эмпайр-стейт-билдинг. Или без них, как уничтоженный террористами Твинс – «Близнецы». Где автор в свое время много раз бывал – какой оттуда, сверху, открывался вид!
С гранитными мостовыми набережных. Парками. Музеями в старинных особняках, вроде Фрик-коллекшн. И громадных комплексах, по которым можно ходить не часами – сутками. Вроде Музея естественной истории или Метрополитена. С бронзовыми памятниками всех видов. Среди которых выделялся огромный бык у старого здания биржи. Еврей-портной со швейной машинкой. Пуговица и иголка. Человек, догоняющий вывернутый ветром зонтик. Парочка на скамейке. Необычно и трогательно. Пожалуй, такие памятники автор встречал только в Тбилиси. Хотя и не знает, остались ли они на своем месте после гражданской войны и всего того, что пережила грузинская столица за последние два десятилетия.
Нью-Йорк – это еще и широченные Гудзон и Ист-Ривер. И статуя Свободы в заливе. Хотя вообще-то островок, на котором она стоит, – это Нью-Джерси. Соборы и синагоги, по размерам не меньшие, чем кафедральные соборы. Театры Бродвея. Таймс-сквер. Которая гораздо меньше, чем этого ожидаешь. Только не по вертикали – там-то все в порядке, в соответствии с рекламой. Скверы на улицах и крышах. Баки с водой – на всех старых зданиях. Пожарные лестницы с наружной стороны фасадов. И старых. И новых.
