Я разделся, зажег поминальную свечу моей юбимой, встал под душ, который она мне построила. Сполоснул руки от крови, смыл с тела всё остальное и, когда уже закрутил кран и стоял голый, давая воде скапать с себя, вдруг услышал слабое, тоже как будто капающее курлыканье. Я поднял взгляд в темноту, но ничего не увидел. Журавли не всегда пролетают над этими местами, и курлыканье, как и шум крыльев, могло послышаться не только с высоты небес — из моих собственных пропастей тоже.
1
Техник электрической компании установил нам новый счетчик. Техник районного совета установил новый водяной счетчик. Техник из газовой компании установил баллоны и подвел к ним трубы. Техник из телефонной компании сделал проводку для телефона. Дом, этот голем, тело которого — сплошь кирпич и цемент, песок и щебень, почуял потоки в своих сосудах и ожил. Его мышцы напряглись. Его окна открывались и закрывались, вглядываясь в свет и тьму, в просторы и дали. Балки поддерживали, стены разделяли, двери распахивались и закрывались. Тирца завершила свою работу.
Люди ушли. Новый телефон вдруг зазвонил. Слегка удивляясь, я поднял трубку и услышал ее смех:
— Это я, юбимый, твой подрядчик-женщина. Я здесь, возле рожков во дворе, просто хотела обновить новую линию.
Спустился вечер. Мы поели, приняли душ и вошли в дом. Тирца сказала:
— Теперь это уже наш дом, с полом под ногами, и стенами вокруг тела, и крышей над головой.
И заметила, что мой туристский матрац — это «постель для одного факира, а не для пары эпикурейцев. Пришло нам время купить себе кровать».
Назавтра я проснулся очень поздно. Солнце уже приблизилось к зениту, в воздухе стоял запах нарезанных овощей. Тирца выжала лимон себе в ладонь, дала соку просочиться сквозь пальцы в салат и выбросила косточки.
— Проснулся наконец? Я готовлю нам первый салат этой кухни. — Она потерла ладони. — Я научилась этому у мамы. Полезно для кожи и придает телу хороший запах.
Пока она пробовала и улучшала салат, я нарезал принесенные ею хлеб и брынзу и положил на стол тарелки, ножи и вилки.
— Сейчас, когда все остальные приятели уже ждут на столе, — сказала Тирца, — мы приготовим яичницу.
Мы сидели на деревянной веранде, которую она мне построила, ели первый завтрак, который мы приготовили на новой кухне. Тирца сказала:
— Вот и всё, Иреле. Нужно только купить мебель и убрать рабочие инструменты и все остатки мусора, но работа окончена, и у меня есть для тебя подарок.
И она вынула и протянула мне маленькую завернутую коробочку. Я открыл. Внутри были два ключа и маленькая медная табличка: «Я. Мендельсон — частный дом».
Была осень. Желтый в глазах моей юбимой усилился, а зеленый отступил.
— Это для тебя. Если ты хочешь дать мне один ключ, сейчас самое время прикинуть за-за и за-против и решить.
Я дал ей один ключ, и она обрадовалась. Я тоже был рад, и с неба снова раздалось то далекое слабое курлыканье журавлиных кочевий, что сначала проникает через кожу, потом ухватывается тканями и только тогда становится понятным и слышным.
— Что ты там видишь? — спросила Тирца, увидев, как я прикрываю козырьком ладони поднятые к небу глаза.
— Это журавли. Они летят на юг, в свою вторую комнату. Посмотри.
— Почему их только трое? Обычно они летят большими стаями, разве не так?
— Большая стая прилетит через несколько часов. Это разведчики. Они ищут хорошее место для отдыха и еды. А когда они находят его, они зовут всех остальных приземлиться.
Трое журавлей снизились, пролетели над деревней. Мое сердце стучало. Мой мозг считал: «Где. Когда. Здесь. Сейчас». Мой живот сжался до боли. Мой рот сказал: «Я должен ехать, Тирца». Она удивилась: «Куда?»
— В Тель-Авив.
— Твой дом здесь, — сказала Тирца. — Он готов. Привинти табличку на двери и попробуй ключи.
— Я хочу привезти сюда Лиору. Я хочу, чтобы она на него посмотрела.
— Зачем?
— Я хочу, чтобы она знала, что я нашел, и купил, и построил себе свое место.
— Она знает, что ты нашел, и купил, и построил. Она знает также, что я здесь. Она послала сюда своего брата и твоего брата, этих двух змиев, чтобы они всё здесь для нее подсмотрели.
— Я только хочу, чтобы она увидела его построенным и готовым.
— У тебя нет никакой нужды в этих победах. Не привози ее сюда. Я тебя прошу.
Мне еще сильнее свело живот, но я встал. Лицо Тирцы вдруг исказилось, она поднялась и выбежала во двор, и когда я побежал за ней, то увидел, что она стоит, согнувшись, и выблевывает наш завтрак на землю. Я положил руку ей на плечо, но она стряхнула ее и отвернулась.
Я пошел в сторону «Бегемота». Тирца догнала меня тремя быстрыми шагами и встала, перегородив мне дорогу.
— Подожди минутку. Сделай за-за и за-против, как делала твоя мать.
— Я только хочу, чтобы она увидела этот дом. Это не так уж много.
Тирца отступила в сторону и дала мне пройти. Я сел в машину и поехал в Тель-Авив.
2
Улица Лиоры уважила меня свободным местом для парковки. Дверь Лиоры послушно открылась мне навстречу, как автоматическая дверь в аэропорту. Сигнализация Лиоры приветствовала меня молчаливым согласием. Сама Лиора ждала меня, лежа на кровати, ее глаза вылавливали что-то в одном из компьютерных отчетов. Я снял туфли и лег рядом.
— Мой дом готов, — сказал я.
— Поздравляю. Я уверена, что Тирца сделала всё наилучшим образом.
— В нем еще нет мебели, — сказал я, — но есть вода, и электричество, и двери, и окна, и пол под ногами, и крыша над головой.
— Так ты приехал попрощаться с этим домом?
— Я приехал пригласить тебя туда. Время и тебе посмотреть на него.
— Когда?
— Сейчас.
— Это неудобно. У меня вечером встреча с клиентами. Позвони в офис, и Сигаль найдет нам более подходящее время.
— Это должно быть сегодня, и выехать нужно немедленно. Мы приедем туда перед вечером и останемся до завтра, чтобы ты могла посмотреть на вид.
— Это включает также приглашение на ночлег? Там уже есть кровать?
Улыбка пересекла ее глаза, прокралась в голос, но не появилась на губах.
— Там нет еще ничего. Мы возьмем твой матрац. Вставай. Собери самые нужные вещи, а я погружу матрац на «Бегемота».
— Но у меня и завтра утром назначены встречи.
— Отложи их тоже.
И с резкостью человека, который нарастил мышцы, и сбросил лишний вес, и построил новый дом, и обновился сам:
— Я видел, как ты решаешь более трудные вопросы.
Она встала, открыла шкаф и вынула оттуда чемодан. А я одним быстрым широким движением сбросил простыню с постели, поднял матрац, стащил его и вытолкнул вон из комнаты. Мы с ним миновали коридор: я — толкая и направляя, и он — толкаемый, направляемый и недовольный, и все комнаты Лиоры — утренние и вечерние, для порознь и для наедине, для ссор и для «тритмента», для спанья и примирения — видели, как мы шли, и удивленно разевали свои двери.
Мы вышли и спустились — ступенька за ступенькой, один испуганный телеглазок за другим удивленным телеглазком — во двор, и к воротам, и на улицу. Я поднял матрац на крышу «Бегемота», привязал и затянул ремнями, а Лиора, которая уже спустилась за мной — необыкновенно красивая, в тон своему светлому легкому платью и чемоданчику в руке, — смотрела на меня, явно забавляясь: «Ты ли это, Яир? Откуда этот неожиданный напор? Эта активность?»
Мы выбрались из Тель-Авива и помчали, обмениваясь короткими фразами, плывя в еще теплом летнем воздухе, сражающемся за жизнь с наступающим зимним. Моя рука, двигавшая ручку скоростей в промежутке между сиденьями, мимолетно коснулась ее руки. Ее рука, почувствовав на мгновенье мою, сжала ее. Мне казалось, что мы движемся по огромному коридору, из одной комнаты мира в другую. На одной стене красное заходящее солнце, на противоположной стене — луна, а в промежутке — мы, пара, которой не будет удачи.
Солнце зашло. Луна поднялась и поползла по небу. Ее большой желтый диск превратился в маленькое бело-голубое блюдечко. «Бегемот» свернул на перекрестке, повилял вместе с дорогой и решил на этот раз не спускаться в поля. И вот уже въезд в деревню. Направо возле правления, вот гигантская сосна, птицы уже устроились в ней на ночлег. Вот кипарисы, которые пришлись бы тебе по душе. Полянки — одна заброшенная и две ухоженных.
«Бегемот» остановился. Я вышел, поспешил к другой дверце и церемонно открыл ее. Появилась одна нога, длинная и белая, за ней — вторая. Лиора встала рядом со мной. Посмотрела вокруг. Лунный свет заливал всё вокруг. Не такой яркий, чтобы показать ей весь вид, в рамке которого стоит мой дом, но достаточный, чтобы ощутить бескрайнее пространство, что за ним.
— Жаль, что твоя мать этого не увидит. Это место в точности для нее.
— Действительно, жаль.
— Сколько у тебя здесь комнат?
