— Маячинский?
— Наш бухгалтер… Фильченков.
— Валентин Павлович?
— Он самый, гладкая морда. Он коноводит в компании этих хищников. Ты, инспектор, их не жалей. У тебя характера хватит… Он меня тогда сетью выручил… Помнишь, которую ты у дебаркадера конфисковал?
— Помню, — кивнул Одинцов, осознавая, что Бреев говорит трудную правду. Теперь ему было ясно, почему показалась знакомой спина рулевого в удирающей по протоке бударке, понятно, над какими балансами трудился по ночам степенный и обходительный Фильченков. Лиса этакая, змей корыстливый!..
— Стребовал с меня за сеть столько, что я теперь на пол года в долгах увяз, — негромко продолжал Василий. — Не жалей этого гада.
Степан выискал в приближающейся Маячинке дом Фильченкова. Просторный с четырехскатной крышей, блестевшей оцинкованным железом. «Крыша у нас примета верная», — вспомнились слова Шерстобитова, сказанные на товарищеском суде, видно, со значением, которого инспектор не понял.
— Да уж не пожалею… За сегодняшнее ему расчет сполна устрою.
— Доказать еще нужно, Степан Андреевич. Ушла ведь моторка. А не пойман — не вор, есть такая присказка.
— Докажу, Василий. Наследили они столько, что докажу. Тебя возьму в свидетели. Или не пойдешь? Скажешь, что ничего не видел.
— Вот хрясну тебе веслом по кумполу, инспектор, — озлился Бреев. — И так у меня душа не на месте, а ты еще и норовишь ковырнуть. Шило ты, как есть шило.
Возиться с корреспондентом, нагрянувшим в жаркое время путины, директору рыбоводного хозяйства не хотелось. Он покрутил в руках редакционное удостоверение Ивашина, кинул в трубку надоедливо звонящего телефона: «Сейчас!.. Да сейчас же!..» — и взгляд его убежал в угол.
— Чего я буду вас за ручку по хозяйству водить? — сказал он добрым голосом. — Завтра «Жерех», наш буксир, пойдет на тоню брать производителей. Прокатитесь, путину своими глазами поглядите… Погодка стоит что надо. Совместите, так сказать, полезное с приятным.
Круглые глаза директора хитровато прижмурились. Как у кота, знающего повадки сутолочного мышиного племени и потому положившего для себя зря не утруждаться.
— Два дня туда, три обратно…
Ивашин шевельнулся на стуле, пытаясь сообразить, каким образом директор прознал, что его командировка кончается ровно через пять дней.
— Может, вас цифры интересуют? — уловив замешательство гостя, спросил директор, и в голосе его прорезались царапающие нотки. — Можем и цифры представить. Хоть за пять лет отчеты выложим. По первичным документам все посмотрите. Динамику роста, проценты выполнения…
Услышав про «первичные документы», Игорь понял, что так именно и будет — за пять лет. Пуда три пыльных папок и в придачу бухгалтер в сатиновых нарукавниках, который станет толковать про баланс, сальдо, акцепты и дебеты. В этих мудрых словах Ивашин, кончивший всего два года назад факультет журналистики, смыслил не очень, а кроме того, преподаватели и нынешний редактор его наставляли, что писать надо о людях. Для себя же Игорь сделал уточнение — о молодых людях, о тех, за кем будущее.
Он поглядел на осетренков и севрюжат, запломбированных в стеклянных банках, подумал, что они похожи на крохотных крокодильчиков, и сказал, что поедет на «Жерехе».
Директор облегченно отдулся, снова поднял трубку набатно трезвонившего телефона, сказал, что выходит.
— Шандоры на магистральном канале надо срочно ремонтировать, а плотник на сестрину свадьбу укатил. Не люди, а настоящие изверги, — рассказывал директор, на ходу надевая мятый пиджак. — Приспичило в путину женихаться. Времени у них другого нет. Теперь хоть сам за топор берись…
«Жерех» оказался сорокасильным приземистым суденышком с прямым, будто обрубленным носом, с красной полосой на тощей трубе и широкой округлой кормой, где были сложены бухты троса, бочки, багры и черные, тяжелые цепи. Над выступом машинного отделения с зарешеченными кругами иллюминаторов возвышалась буксирная дуга. За ней вделанный в корпус гак — кованый крюк для крепления буксира.
На палубе был устоявшийся запах рыбы, истертых канатов, мазута, крашеного железа и вешней речной воды, отдающей сырым, подвальным холодом.
Капитан «Жереха» Иван Трофимович Усик встретил корреспондента без энтузиазма.
— К нам, значит, начальство сбагрило, — с грубоватой откровенностью сказал он, сонно моргнул маленькими глазами и почесал пальцем лысую голову, похожую формой и цветом на перезрелый огурец, что рачительные хозяйки оставляют на грядках семенниками. — Интересного у нас ничего не высмотрите. Вода и рыба — вот все наши картинки. Разносолов на котле тоже не держим. Одним словом, житье не разлюли малина.
Ивашин слушал капитана и пытался угадать его возраст. Усику можно было дать и тридцать лет и пятьдесят. Пропеченное, выдубленное до густой коричневости ветром, слепящим солнцем, влажным дыханием реки, лицо капитана с приплюснутым но-утиному носом, прочно законсервировалось на какой-то непонятной возрастной отметке. Манера без нужды скрести возле уха согнутым пальцем и смотреть при разговоре мимо собеседника делали эту задачу неразрешимой.
— А так — прокатитесь… Места на буксире хватит… Василий, отдай чалку!
Молодой матрос в опрятной ковбойке и расклешенных джинсах с фирменной нашлепкой «Милтонс» пробежал, как циркач по проволоке, по узенькой кромке фальшборта, легко перемахнул на пристань и скинул с кнехта петлю причального троса.
— Вперед помалу! — негромко скомандовал капитан в раструб переговорной трубы.
Рейс начался. «Жерех» должен был отвести на тоню порожние прорези — пузатые плавучие садки с продольными щелями в корпусе и воздушными отсеками на корме и на носу. В прорези приемщики рыбоводного хозяйства берут на тонях производителей судака, сазана и «красной» рыбы — севрюг, осетров и белуг.
Обратным рейсом «Жереху» предстояло доставить в хозяйство этот живой, деликатный груз.
Майское слепящее солнце удушливо колыхалось в синем, промытом и вычищенном до блеска небе. На просторной воде, рябеющей от ровного ветра, переливались мириады ослепительных зайчиков, от которых ломило глаза. Солнце припекало голову и плечи, а ноги стыли в сырой прохладе реки, не прогревшейся еще после паводка. На разливах мокли косматые, с корявыми стволами ветлы. Переливались зелеными волнами камыши в неоглядных ильменях. Ветер отгонял жару к плоским берегам. На их иссушенных склонах темнели промоины от коротких, буйных весенних дождей и лепились сизые лоскуты перекати-поля, неведомо как набравшего угрюмую силу на растрескавшейся, пропеченной солнцем, словно сковороде, глине.
Из четырех человек, составлявших команду «Жереха», появлению Ивашина обрадовался лишь молодой матрос в опрятной ковбойке. Через час Игорь разговаривал с Василием Бабичевым, как со старым знакомым.
Матрос спросил Ивашина, читал ли он книгу «Огонь в полночном океане». Игорь напряг память, но вынужден был признаться, что такой книги не читал.
— Мировая книженция, — похвалил Василий неизвестное Ивашину произведение литературы. — Про Героя Советского Союза капитана Гаджиева. На его подводную лодку наскочил эсминец и три катера. Начали, заразы, глушить ребят глубинными бомбами, а Гаджиев всплыл и — бенц! — одной пушечкой раздолбал фашистов на макароны. Вот это мужик. С таким куда хочешь люди пойдут…
Бабичев покосился на капитанскую рубку, где Усик неспешно крутил штурвал, и Игорь мысленно согласился, что капитан «Жереха» не походит на героического Гаджиева и только жизненные обстоятельства вынуждают людей состоять под его командой.
— Мой родной дядя, главстаршина Бабичев Петр Михайлович плавал на подводной лодке у Гаджиева… Не вернулись они. Ушли на задание и не возвратились на базу.
Матрос посуровел и уставился на широкую воду задумавшимися глазами. Ивашин видел его профиль с крутым, четко прописанным лбом и чуть тяжеловатым подбородком, на котором темнел косой шрам, оставшийся, наверное, еще от мальчишеских драк. Взгляд карих, опушенных по-девичьи густыми ресницами, глаз был строг и прям. Василий Бабичев думал сейчас о собственном дяде. Он знал его по рассказам старших.
— Мать говорит, что я на своего дядьку похож. Вылитый, говорит, в него…
Василий подобрался телом и просторнее развернул прямые плечи. Наверное, чтобы Игорь мог высмотреть в нем сходство с неведомым главстаршиной, погибшим в далеком Баренцевом море задолго до того, как нынешний матрос «Жереха» впервые пискнул в родильном доме.
Это простодушное желание Василия тоже понравилось Игорю. Он внимательно пригляделся к новому знакомому и приметил в нем ту особую ладность в одежде, которая по его убеждению присуща только настоящим морякам.
