Вальдивия, окруженный заботами Хуаны Хименес, спокойно провел зимние месяцы в Консепсьоне, глядя из окна на дождь и развлекаясь игрой в карты. Ему было пятьдесят три года, но хромота и тучность состарили его раньше времени. Он ловко играл в карты, и удача сопутствовала ему: он почти всегда выигрывал. Завистники уверяли, что к золоту с приисков прибавлялось то, что он вытягивал у других игроков, и все это вместе складывалось в легендарные сундуки Хуаны, которые до сих пор никто не видел.
Весна уже вступала в свои права, на деревьях появились почки, и запели птицы, когда стали приходить сумбурные известия об индейском восстании, которые поначалу показались ему преувеличенными. Больше из чувства долга, чем из убеждения в серьезности ситуации, он собрал около пятидесяти солдат и нехотя отправился в Тукапель, где намеревался соединиться с отрядом Хуана Гомеса и в два счета разбить дерзких мапуче, как бывало раньше.
Он проделал путь в пятнадцать лиг с полусотней конных солдат и пятнадцатью сотнями янакон медленным шагом, потому что приходилось подстраиваться под скорость шага носильщиков. Впрочем, скоро первоначальная его лень и размеренность рассеялись, потому что инстинкт солдата подсказывал, что опасность близка. Он чувствовал, что из лесной чащи на него смотрят десятки глаз. Он уже больше года думал о смерти, предчувствуя, что она может очень скоро настигнуть его, но решил не беспокоить своих людей подозрениями о том, что за ними следят. Из предосторожности он послал вперед пятерых солдат, чтобы они разведали путь, а сам продолжил двигаться шагом, стараясь успокоить нервы, подставляя лицо теплому ветерку и вдыхая смолистый аромат сосен.
Когда через пару часов пятеро посланных на разведку не вернулись, его дурные предчувствия обострились. Через лигу один из всадников вскрикнул от ужаса и указал на что-то свисавшее с ветки дерева. Это была человеческая рука, все еще в рукаве дублета. Вальдивия приказал продолжать движение с оружием наготове. Еще через несколько саженей они увидели ногу в сапоге, тоже подвешенную на дерево, а еще дальше их ждали и другие «трофеи»: ноги, руки и головы, висевшие на ветках, будто кровавые плоды леса. «Отомстим за товарищей!» — в ярости закричали солдаты, готовые галопом пуститься на поиски убийц, но Вальдивия приказал придержать лошадей. Худшее, что можно было сделать в такой ситуации, — разделиться; следует держаться вместе до самого Тукапеля, решил он.
Форт располагался на вершине безлесного холма, потому что все деревья, росшие там раньше, пошли на строительство, но подножие возвышенности утопало в густой растительности. Сверху открывался вид на полноводную реку. Конники въехали на холм и первыми добрались до еще дымящихся руин форта, а за ними последовала медленная вереница янакон, груженных военным снаряжением. В соответствии с распоряжениями Лаутаро мапуче дождались, когда на холм взойдут все до последнего, и только тогда дали знать о своем присутствии жутким звуком флейт, сделанных из человеческих костей.
Губернатор, который едва успел спешиться, бросил взгляд между обгорелых бревен стены и увидел там плотно выстроенные отряды индейцев со щитами и копьями в руках. Во главе отрядов стояли токи, окруженные лучшими своими людьми. Вальдивия поразился увиденному и решил, что дикари своим умом дошли до принципов древнеримского военного построения, которым наследовали и испанские терции. А во главе этих индейцев не мог стоять никто иной, как токи, о котором он столько в эту зиму слышал, — Лаутаро. Он почувствовал, как волна гнева накрыла его и по телу покатились ручьи пота. «Этот паршивец умрет страшной смертью!» — закричал он.
Страшной смертью… В нашем королевстве страшных смертей было столько, что они навсегда останутся тяжким грузом на нашей совести. Мне придется отвлечься, чтобы рассказать, что Вальдивия не смог исполнить свою угрозу Лаутаро, который погиб в бою вместе с Гуакольдой спустя несколько лет. В короткий срок этот военный гений сумел посеять панику во всех испанских городах юга, которые пришлось эвакуировать, и дошел со своим войском до окрестностей Сантьяго. К тому времени население мапуче резко сократилось из-за голода и болезней, но Лаутаро продолжал сражаться, имея в своем распоряжении небольшое, но очень дисциплинированное войско, в котором сражались даже женщины и дети. Он вел войну умно и смело всего несколько лет, но этого оказалось достаточно, чтобы разжечь восстание мапуче, которое длится и по сей день. Родриго говорил мне, что во всей мировой истории очень немногие могут сравниться с этим молодым человеком, которому удалось превратить скопище нагих дикарей в самое грозное войско во всей Америке.
После смерти Лаутаро на его место встал токи Кауполикан, который был равен ему смелостью, но менее дальновиден.
Он попал в плен и был посажен на кол. Уверяют, что когда его жена Фресия увидела его в цепях, она бросила ему под ноги сына, которому было всего несколько месяцев от роду, крича, что не желает растить отпрыска побежденного. Но скорее всего, это очередная военная легенда, как и история о Деве Марии, появившейся в небе во время битвы. Кауполикан без единого стона принял ужасную казнь, когда острый кол медленно входил в его тело, — об этом нам в стихах рассказал молодой Сурита[23]. Или его звали Суньига? Боже мой, я стала путать имена! Кто знает, сколько ошибок в моем повествовании. Хорошо, что я не присутствовала при казни Кауполикана и что Бог оградил меня от зрелища типичного наказания мятежных индейцев, когда им топором отрубают половину правой ноги. Впрочем, это не расхолаживает их: и без ноги они продолжают сражаться. Когда другому касику, Гальварино, отрубили обе кисти рук, он приказал привязать себе оружие к плечам, чтобы вернуться в бой. После таких зверств мы не можем рассчитывать на милосердие со стороны индейцев. Жестокость порождает жестокость — и так до бесконечности.
Вальдивия разделил своих людей на группы с конными солдатами во главе и янаконами в хвосте и приказал им спускаться с холма. Он не мог пустить конницу галопом, как обычно, потому что понимал, что она наколется на копья мапуче, которые, по-видимому, переняли европейскую манеру ведения войны. Сначала нужно было обезоружить копьеносцев. В первом столкновении преимущество было на стороне испанцев и янакон, и после недолгого, но ожесточенного боя мапуче отступили к реке. Их отступление было встречено радостными криками, и Вальдивия приказал возвращаться в форт. Солдаты были уверены в победе, но губернатор был неспокоен, потому что мапуче действовали в идеальном порядке. С вершины холма он видел, как они пьют и моют раны в реке, что его людям было недоступно. В этот самый момент послышались крики, и из леса появились новые отряды индейцев, свежие и дисциплинированные. Мапуче использовали тот же прием, что и против людей Хуана Гомеса при Пурене, но Вальдивия о нем еще не знал. Впервые губернатор осознал всю серьезность ситуации. До той минуты он считал себя хозяином Араукании.
Весь остаток дня битва продолжалась таким же образом. Испанцам, раненым, мучающимся жаждой и изможденным сражением, приходилось снова и снова сражаться с отдохнувшими и сытыми отрядами мапуче, уставшие отряды которых отходили отдыхать к реке. Часы проходили, испанцев и янакон становилось все меньше и меньше, а долгожданный отряд Хуана Гомеса все не появлялся.
В Чили нет человека, который бы не слышал о трагических событиях рождественской ночи 1553 года. Но существует несколько версий произошедшего, и я буду рассказывать об этом так, как услышала из уст Сесилии.
В то время как Вальдивия и его небольшой отряд защищались как могли в Тукапеле, Хуан Гомес не мог выйти из Пурена. Мапуче осаждали этот форт два дня подряд, а на третий день бесследно исчезли. В напряженном ожидании прошли утро и часть дня, пока наконец Гомес не выдержал. Он с солдатами отправился на разведку в лес. Ничего. Ни одного индейца в поле зрения. Тогда он заподозрил, что осада форта была тактическим ходом, чтобы задержать их и не дать соединиться с отрядом Вальдивии, как он приказывал. Пока они прохлаждались в Пурене, губернатор ждал их в Тукапеле, и, если его там атаковали, чего следовало опасаться, его положение должно было быть отчаянным. Не колеблясь, Хуан Гомес приказал, чтобы все четырнадцать здоровых людей, оставшихся у него, сели на лучших коней и немедля ехали с ним в Тукапель.
Они скакали всю ночь напролет и следующим утром были вблизи форта. Они увидели холм, дым пожара и разрозненные группы мапуче, пьяных от вина и мудая и потрясающих в воздухе человеческими головами и конечностями: оставшиеся силы испанцев и янакон были разбиты накануне. В ужасе, четырнадцать всадников поняли, что они окружены и их ожидает та же участь, что постигла людей Вальдивии. Но пьяные индейцы праздновали победу и не напали на них. Испанцы пришпорили своих усталых коней и поднялись на холм, по дороге рубя шпагами тех немногочисленных пьяных, которые попытались помешать им. От форта осталась лишь груда дымящихся головней. Солдаты хотели найти среди целых и расчлененных трупов тело Педро де Вальдивии, но тщетно. Они утолили жажду грязноватой водой из кувшина, потому что времени ехать к реке не было: в этот момент по склону холма стали подниматься тысячи и тысячи индейцев. Это были вовсе не те пьяницы, которых они видели до того, а отряды трезвых воинов в боевом порядке.
