– На твоем месте я бы не волновался о ней, – успокоил он ее. – Уверен, с ней все в порядке.
Похоже, слова Командира не утешили Сан Мун.
Дети стали по очереди пробовать суп и корчить рожицы.
Он снова попытался с ней заговорить.
– В Вонсане много разных занятий, – добавил он. – Я видел его собственными глазами. Песок там особенно белый, а волны довольно синие.
Сан Мун смотрела в котелок отсутствующим взором.
– Поэтому не верь слухам, ладно? – сказал он ей.
– Каким слухам? – встрепенулась она.
– Вот это другое дело, – похвалил он.
В Тюрьме 33 все способы самообмана постепенно переставали работать, так что даже самые фундаментальные ложные убеждения, составляющие неотъемлемую часть вашей личности, в итоге переставали существовать. Командир Га испытал это во время наказания одного заключенного. Такие наказания устраивали на берегу реки, где было много отполированных водой камней. Если человека ловили при попытке к бегству, его по пояс зарывали у самой кромки воды. На рассвете мимо него вели длинную, почти нескончаемую вереницу заключенных. И каждый из них должен был бросить в беднягу камень. Если бросок был слабым, охранники кричали на оплошавшего для «поднятия настроения», но бросать камень второй раз не заставляли. Он испытал это трижды, но поскольку был далеко не первым в очереди, то бросать камень ему приходилось не в человека, а в бесформенную бездыханную массу, неестественно жавшуюся к земле.
Но однажды утром он оказался в веренице заключенных первым. Монгнан не могла бросать круглые камни. Ей нужно было опереться на чью-нибудь сильную руку, поэтому она рано его разбудила и поставила впереди всей очереди. Га было все равно, пока он не понял, что ему предстоит кидать камень в живого человека, который еще может говорить. В руке у него был холодный камень. Он слышал, как другие камни падали на землю, достигнув своей цели. Он подал Монгнан руку, когда они приблизились к обгоревшему человеку, старавшемуся закрыться от камней. Несчастный пытался говорить, но у него выходило что-то нечленораздельное. Из его ран струилась все еще горячая кровь.
Га заметил на нем татуировки и разобрал слова, написанные на кириллице, а затем разглядел лицо женщины, выколотое у него на груди.
«Капитан! – воскликнул он, уронив свой камень. – Капитан, это я!»
Капитан скосил глаза, узнав его, но так и не смог ничего сказать. Он все еще двигал руками с ободранными ногтями, будто пытаясь разорвать воображаемую паутину.
«Не надо», – предупредила Монгнан, когда он, оставив ее, подкрался к Капитану и взял того за руку.
«Это я, Капитан. Я был с Вами на “Чонма”», – сказал он.
Рядом стояли лишь два охранника с каменными лицами и древними винтовками. Они закричали, их резкие голоса напоминали хлопки, но Га так и не отпустил руку старика.
«Мой Третий помощник, – прошептал капитан. – Мальчик, я же говорил, что защищу всех вас. Я снова спас всю свою команду».
Капитан смотрел на Га, но словно не мог отыскать его глазами.
«Ты должен идти, сынок, – сказал Капитан. – Сделай все, чтобы выбраться отсюда».
Раздался предупредительный выстрел, и Монгнан потянулась к нему, умоляя вернуться в очередь.
«Не дай своему другу увидеть, как тебя расстреляют, – просила она. – Он не должен видеть это перед смертью».
Монгнан потащила его обратно в очередь. Обозленные охранники кричали на них, приказывая бросать камни.
«Бросай свой камень! – скомандовала Монгнан, пытаясь перекричать голоса охранников. – Ты должен его бросить!»
И, будто желая показать пример, она нанесла Капитану сильный удар по голове. Ветер подхватил вырванный клок его волос и понес по воздуху.
«Давай!» – приказала она.
Га поднял камень и с силой кинул его прямо в висок капитана, и тот закрыл свои глаза навсегда.
Когда все закончилось, Га спрятался за бочками для дождевой воды, не в силах совладать со своими чувствами.
Монгнан усадила его на землю и обняла.
«Почему этого не случилось с Гилом? – спрашивал он ее, безудержно рыдая. – Я бы понял, если бы сюда попал второй помощник капитана. Даже офицер Со. Но не капитан. Он соблюдал все правила, почему он? Почему не я? Ведь у меня ничего нет, абсолютно ничего. Почему его отправили в тюрьму во второй раз?»
Монгнан притянула его к себе.
«Твой капитан боролся изо всех сил, – сказала она. – Он сопротивлялся, не позволил им сломать себя. Он умер свободным».
Га никак не мог успокоиться, и она сильно прижала его к себе, словно ребенка.
«Вот, – прошептала она, утешая его. – Вот что я думаю, мой бедный маленький сирота».
«Я не сирота», – произнес он сквозь слезы дрожащим голосом.
«Конечно, сирота, – повторила она. – Я – Монгнан, я знаю одного сироту, и, конечно, это ты. Просто отпусти эту боль, выпусти ее всю, до последней капли».
«Моя мать была певицей, – объяснил он ей. – Она была очень красивой».
«Как назывался твой приют?»
«Завтрашний день».
«Завтрашний день, – повторила она. – Капитан был тебе как отец? Ты считал его своим отцом, правда?»
В ответ он лишь продолжал плакать.
«Мой маленький, бедный сирота, – вздохнула она. – Быть отцом сироты – важная задача. Только сироты могут выбирать себе отцов, и только сироты любят их гораздо сильнее, чем своих настоящих родителей».
Он положил руку себе на грудь, вспоминая, как Капитан делал ему наколку Сан Мун.
«Я мог вернуть ему его жену», – признался он, рыдая.
«Но этот человек не был твоим отцом, – сказала она, беря его за подбородок и пытаясь поднять ему голову, чтобы обнять, но он снова уткнулся ей в грудь. – Он не был твоим отцом, – повторила она, гладя его по волосам. – Сейчас тебе важно избавиться от всех иллюзий. Пора взглянуть правде в глаза. Пойми, он был прав, советуя тебе выбраться отсюда как можно быстрее».
Сан Мун задумчиво мешала суп в котелке, где плавали маленькие кусочки рыбы. Га размышлял о том, насколько тяжело научиться распознавать ту ложь, в которой сам себя убеждаешь, ложь, которая заставляет тебя действовать и двигаться вперед. Осознать это можно только с чьей-то помощью. Га наклонился над котелком, чтобы ощутить аромат бульона – от запаха этой прекрасной еды в голове у него прояснилось. Если вечером удавалось съесть миску такой похлебки после того, как целый день потаскаешь бревна, закрывая ими расположенные над Тюрьмой 33 овраги, значит, ты все еще жив. Он взял фотоаппарат Ванды и сфотографировал детей, собаку и Сан Мун, которые дружно смотрели на огонь.
– У меня в животе урчит, – признался мальчик.
– Самое время, – ответил Командир Га. – Суп готов.
– Но у нас нет тарелок, – спохватилась девочка.
– Они нам и не понадобятся, – успокоил ее Га.
– А как же Брандо? – спросил мальчик.
– Ему придется самому искать себе еду, – объяснил Га, отстегивая поводок от ошейника. Но пес даже не пошевелился, уставившись на котелок.
Они стали передавать единственную ложку по кругу, пробуя суп из вкуснейшей обуглившейся рыбы, приправленной тысячелистником и небольшим количеством шисо.
– А тюремная еда не так плоха, – заметила девочка.
– Вы, наверное, переживаете за отца? – спросил Командир Га детей.
Мальчик и девочка даже не взглянули на него, продолжая передавать ложку.
Сан Мун метнула в его сторону строгий взгляд, словно давая понять, что он переступил опасную черту.
– Рана, нанесенная незнанием, – сказал ей Га, – никогда не заживет.
Девочка прищурилась и спокойно взглянула на него.
– Я обещаю рассказать вам об отце, – продолжал Га. – После того, как вы окончательно привыкнете.
– Привыкнем к чему? – удивился мальчик.
– К нему, – объяснила своему брату девочка.
– Дети, – сказала Сан Мун. – Я же говорила вам, что он просто надолго уехал по делам.
– Неправда, – возразил Командир Га. – Но скоро я расскажу вам все.
– Не лишай их невинности, – тихо процедила сквозь зубы Сан Мун.
Из леса донесся шорох. Брандо, ощетинившись, приподнялся.
Мальчик заулыбался. Он уже видел все трюки пса, а тут выпал случай испытать один из них.
– Ищи, – приказал он.
– Нет, – воскликнул Га, но было уже поздно – пес уже скрылся в лесу, его лай то и дело доносился из зарослей. Он все лаял и лаял. А затем послышался женский визг. Га схватил поводок и бросился в лес. Дети ринулись за ним. Какое-то время Га двигался вдоль небольшого ручейка и вдруг увидел в помутневшей воде собачьи следы. Вскоре они обнаружили целую семью, которую напугал лай Брандо. Га и детям стало даже не по себе от того, что эти люди, сжавшиеся от страха, напоминали их самих – мужчина и женщина, мальчик с девочкой и их немолодая тетя. Пес был очень возбужден. Он клацал зубами и переводил взгляд с одной лодыжки на другую, будто собираясь по очереди откусить им ноги. Га медленно приблизился к собаке, надел ей поводок и подтянул пса к себе. Взглянув на семью, он заметил, что ногти у этих людей были белыми от недоедания, а зубы у девочки серыми. Рубашка на мальчике висела, как на вешалке. У обеих женщин были редкие волосы, а мужчина оказался настолько худым, что сквозь его упругую кожу проступали жилы. Внезапно Га понял, что тот прячет что-то за спиной. Га ослабил поводок пса, позволив ему прыгнуть вперед.
