Флетчер поехал в больницу и, не дожидаясь лифта, взбежал по лестнице на третий этаж. В палате Гарри излагал свои взгляды на импичмент перед публикой, состоявшей из двух человек. Когда он вошёл в палату, Марта и Энни повернулись к нему.
— На собрании случилось что-нибудь, что я должен знать? — спросил Гарри.
— Кен Страттон не будет выставлять свою кандидатуру на следующих выборах.
— Нет ничего удивительного. Элли уже давно больна, а она — единственное, что ему дороже, чем партия. Но это значит, что если мы останемся в Сенате, вы будете следующим лидером большинства.
— Как насчёт Джека Суэйлза? Не станет ли он претендовать на этот пост как принадлежащий ему по праву старшинства?
— В политике ничто никому не принадлежит по праву, — сказал Гарри. — Во всяком случае, я думаю, другие члены Сената его не поддержат. Но не тратьте времени на разговоры со мной; я знаю, что вам нужно лететь в Вашингтон на встречу с Алом Брубейкером. Скажите: когда вы собираетесь вернуться?
— Завтра утром, — ответил Флетчер. — Мы только останемся на ночь.
— Так загляните ко мне на пути из аэропорта. Я хочу узнать, зачем вы были нужны Брубейкеру, и передайте ему от меня привет, потому что он был лучшим председателем партии за много лет. И спросите его, получил ли он моё письмо.
— Ваше письмо?
— Просто спросите, получил ли он его.
— Я думаю, он выгладит гораздо лучше, — отметил Флетчер, когда Энни везла его в аэропорт.
— Да, — согласилась Энни. — И Марте сказали, что его даже могут выписать из больницы на будущей неделе — только, конечно, если он обещает не очень себя утомлять.
— Он обещает. Но благодари Бога, что выборы состоятся только через десять месяцев.
Самолёт в Вашингтон вылетел с пятнадцатиминутным опозданием, но, когда он приземлился, у Флетчера оставалось достаточно времени, чтобы остановиться в отеле «Уиллард» и принять душ — и к восьми часам приехать в Джорджтаун.
Приехав в отель, Флетчер сразу же спросил портье, сколько нужно времени, чтобы добраться до Джорджтауна.
— Десять-пятнадцать минут, — ответил тот.
— Тогда закажите мне такси на без четверти восемь.
Энни приняла душ и переоделась, а Флетчер расхаживал по номеру, поминутно глядя на часы. Без девяти минут восемь он открыл для своей жены дверцу такси.
— Мне нужно быть в Джорджтауне, улица N, дом 3038, — он посмотрел на часы, — через девять минут.
— Нет, — возразила Энни. — Если Дженни Брубейкер — такая же, как я, она будет только благодарна, если мы на несколько минут опоздаем.
Таксист сумел добраться до дома председателя партии в две минуты девятого.
— Рад снова вас видеть, Флетчер, — сказал Ал Брубейкер, открывая парадную дверь. — А вы — Энни? Мы, кажется, с вами не встречались, но я знаю о вашей работе для нашей партии.
— Для партии? — спросила Энни.
— Разве вы — не член Хартфордского школьного совета и больничного комитета?
— Да. Но я всегда думала, что работаю не для партии, а для нашей общины.
— Вы — как ваш отец, — заметил Брубейкер. — Кстати, как поживает этот старый задира?
— Мы только что его видели, — сказал Флетчер. — Он выглядит гораздо лучше и передаёт вам привет. Кстати, он просил узнать, получили ли вы его письмо?
— Да, получил. Он никогда не сдаётся, правда? — Брубейкер улыбнулся. — Давайте пройдём в библиотеку и выпьем. Дженни скоро спустится вниз.
* * *
— Как ваш сын?
— Спасибо, всё в порядке, мистер Голдблат. Оказалось, что его побег из школы был вызван сердечными делами.
— Сколько ему лет?
— Шестнадцать.
— Самый возраст для того, чтобы влюбиться. А теперь, сын мой, есть ли у вас в чём исповедаться?
— Да, отец мой, к этому времени на будущей неделе я буду председателем правления самого крупного банка.
— К этому времени на будущей неделе вы, может быть, не будете главным управляющим даже одного из самых мелких банков в нашем штате.
— Почему вы так думаете? — спросил Нат.
— Потому что ваш, возможно, самый блестящий ход может обернуться против вас. Ваши маклеры вас предупредили, что вы не сможете заполучить пятьдесят процентов акций банка Фэйрчайлда к понедельнику.
— Может быть, да, а может быть, нет: шансы примерно равны, и я всё ещё надеюсь, что мы сумеем этого добиться.
— Слава Богу, никто из нас — не католик, мистер Картрайт, иначе вы бы сейчас покраснели, а я наложил бы на вас эпитимью: три раза прочесть «Аве Мария». Но не бойтесь, я вижу искупление для нас обоих.
— Нужно ли мне искупление, отец мой?
— Оно нужно нам обоим, и по-по-потому-то я попросил вас со мной увидеться. Эта борьба не принесла пользы никому из нас, и если она продлится и на будущей неделе, она нанесёт вред обоим нашим банкам и, возможно, приведёт к закрытию вашего.
Нат хотел возразить, но он знал, что Голдблат прав.
— Ну, так какую форму примет это искупление? — спросил он.
— Я думаю, у меня есть лучшее решение, чем три «Аве Мария». Оно очистит нас обоих от грехов и может даже дать небольшую прибыль.
— Жду ваших указаний, отец мой.
— Много лет я с интересом следил за вашей карьерой, сын мой. Вы очень умны, чрезвычайно усердны и полны решимости, но больше всего меня в вас восхищает то, что вы честны, хотя один из моих юридических советников пытается убедить меня в обратном.
— Я польщён, сэр, но не безмерно.
— И правильно. Я — реалист, и думаю, что если на этот раз вы не добьётесь успеха, то через пару лет вы снова попытаетесь его добиться, и будете пытаться, пока не добьётесь. Я прав?
— Возможно, сэр.
— Вы были со мной откровенны, и я тоже буду откровенен. Через полтора года мне исполнится шестьдесят пять лет, и я уйду в отставку, чтобы играть в гольф. Я хотел бы оставить своему преемнику процветающий банк, а не больного пациента, который то и дело ложится в больницу для дальнейшего лечения. Я думаю, вы могли бы стать решением моей проблемы.
— Я думал, что я скорее — её причина.
— Тем больше оснований предпринять решительные и целенаправленные действия.
— Мне казалось, именно это я и делаю.
— И вы можете продолжать в том же духе, сын мой, но, по политическим причинам, мне нужно, чтобы всё это выглядело как ваша инициатива, а для этого, мистер Картрайт, вы должны мне довериться.
— Вы создавали свою репутацию сорок лет, мистер Голдблат. Я не могу поверить, что вы готовы пожертвовать ею за несколько месяцев до ухода в отставку.
— Я тоже польщён, молодой человек, но, как и вы, не безмерно. Поэтому я хотел бы, чтобы эта наша встреча состоялась по вашей просьбе и чтобы на этой встрече вы предложили мне перестать сражаться друг с другом и начать сотрудничать.
— Вы предлагаете мне партнёрство? — спросил Нат.
— Называйте это как угодно, мистер Картрайт, но если наши два банка сольются, никто не останется внакладе и, более того, нашим акционерам это будет выгодно.
— А какие условия, как вы предполагаете, я должен предложить вам — а также моему правлению?
— Чтобы банк назывался банком Фэйрчайлда — Рассела и я оставался председателем правления следующие полтора года, а вы стали бы моим заместителем.
— А что будет с Томом и Джулией Расселами?
— Им, конечно, будет предложено стать членами правления. Если через полтора года вы станете председателем правления, вы сможете назначить своего заместителя, хотя, по-моему, было бы разумно оставить Уэсли Джексона главным управляющим. Но так как несколько лет назад вы предложили ему стать членом правления вашего банка, я не думаю, что вы будете что-то иметь против.
— Да, это верно, но это не решает проблему распределения акционерного капитала.
— Сейчас вы держите десять процентов акций банка Рассела — так же, как и ваш председатель правления. Его жена в какой-то момент владела четырьмя процентами акционерного капитала. Но я подозреваю, что в течение последних дней именно её акции вы продавали на открытом рынке.
— Возможно, мистер Голдблат.
— По обороту и прибылям банк Фэйрчайлда при-при-примерно в пять раз превосходит банк Рассела, так что я предлагаю, чтобы, когда вы внесёте своё п-п-предложение, вы и мистер Рассел попросили по четыре процента и получили три. Что же касается миссис Рассел, я думаю, что для неё один процент будет вполне ум-местен. Конечно, вы все трое сохраните свои прежние оклады и прибыли.
— А наш штат?
— Первые п-полтора года должно сохраниться status quo.[56] После этого — как вы решите.
— И вы хотите, чтобы я обратился к вам с этим предложением, мистер Голдблат?
— Да.
— Простите, но почему вы просто сами не сделаете мне это предложение, чтобы моё правление его обсудило?
