Томас Пинчон - Внутренний порок

В периметр поля зрения Дока начали вплывать из службы охраны. Надзирательный персонал завис в некоей болезненной зачарованности. Авиапассажиры, выстроившиеся за Доком, отыскивали причины выйти из очереди и убрести прочь. Он отсоединил микрофон, сдвинул шляпу под лихим синатроидным углом и не-вполне-постыдным салонным голосом принялся окучивать толпу с пением:

Песенка эта, на самом деле, кратко звучала по радио пару недель назад, поэтому к последним восьми тактам люди уже пели с ним, некоторые вели, кто-то подпевал, и двигались соответственно. Свидетелей хватит, чтобы «Клык» с ними какое-то время разбирался. Док тем временем медленно пробирался к выходу и вот, швырнув микрофон ближайшему авиапассажиру, выскользнул за дверь и побежал за угол, где нашёл Адольфо за рулём «олдза-442» рядом со своей машиной, мотор урчал вхолостую, а по радио — Росио Дуркаль, у которой сейчас разобьётся сердце.

Док сел к себе, и оба вырулили со стоянки и ехали, покуда не нашли умеренно тёмную улочку в Северном Голливуде, где быстро переместили двадцатикилограммовое неудобство из багажника Дока в «олдз». Док передал свои ключи Адольфо.

— У них будет этот номер и описание машины, мне нужен всего час-другой, попробуй их развлечь, сколько сможешь…

— Я через какое-то время собирался поменяться со своим двоюродным Антонио Руисом, он же «Жук», у которого в разговорнике нет слова «peligro»[83], к тому же ему насрать, — ответил Адольфо.

— За такое я не смогу тебе отплатить, vato[84].

— Тито считает, что тебе должен он. Вы там уж сами разберитесь, ребята, а меня не впутывайте.

У этого «олдзмобила» не было усиления на рулевом управлении, и задолго до того, как добраться до трассы Сан-Диего, Док чувствовал себя как на уроке физкультуры, будто отжимался перед мистером Шиффером. Но была и светлая сторона — за ним, похоже, никто не ехал. Пока. Ему по-прежнему предстояло выяснить один интересный вопрос, а именно: как люди прячут двадцать кило героина в надёжном месте хотя бы ненадолго, когда огромные ресурсы мобилизованы на их обнаружение, возвращение и воздаяние тому, кто их спёр?

Вернувшись в Гордиту и разыскивая, где бы запарковаться, Док случайно проехал мимо жилья Дениса, по-прежнему украшенного кучами промокшей штукатурки, щепок дранки, проводов и пластиковых труб, будто бы кто-то опрокинул сюда гигантскую миску хлопьев с изъёбом. И с самим Денисом, Док знал, где-то посреди всего этого — тот как-то остался тут жить, подворовывая электричество для холодильника, телевизора и лава-лампы у соседей. Пока домохозяин, который всё равно проводил отпуск в Бахе, не вычислил, как собрать столько страховки, чтобы оплатить ремонт, тут бы вряд ли что-то поменялось.

— Психодел! — воскликнул Док. Идеальное место для заначки. Примерно в этот самый миг он заметил, что на нём теперь только одна сандалия.

Бары ещё не позакрывались, и Дениса дома вроде бы не было. Прислушиваясь, не бродят ли в округе бесомыжники, Док занёс коробку с героином в останки Денисовой гостиной и сунул под секцию рухнувшего потолка, обмотав сверху гигантским пластиковым лоскутом бывшей водяной кровати Чико. Только теперь заметил он, что коробка, вытащенная им из мусорки в темноте, некогда содержала в себе двадцатипятидюймовый цветной телевизор, — у него не было причин задумываться об этой детали до следующего дня, когда он где-то в обед заглянул к Денису и обнаружил его — по всей видимости, серьёзного и сосредоточенного, — перед профессионально упакованным героином, ныне извлечённым из коробки: Денис сидел и пялился на него, как выяснилось, уже некоторое время.

— На коробке написано — телевизор, — пояснил Денис.

— И ты не смог устоять. А не пришло в голову сперва проверить, есть ли куда его втыкать?

— Ну, я шнур не нашёл, чувак, но прикинул, может, это новая модель, которой он не нужен?

— Ага, и что… — чего он не оставит эту тему? — же ты смотрел, когда я пришёл?

— Понимаешь, у меня теория — это типа какого-нибудь такого учебного канала? Может, там немного тормозят, но ведь не хуже, чем в старших классах…

— Да, спасибо, Денис, если ты не против, я просто затащусь с этого…

— И ты врубись, Док, если долго смотреть… видишь, начинает как бы… меняться?

К вящей своей тревоге, через минуту-другую Док и впрямь засёк микроскопические модуляции интенсивности света и цвета — они стали появляться среди туго заклеенных слоёв пластика. Он подсел к Денису, и они попередавали по кругу файку, не отрывая глаз от упаковки. С гигантским термосом «Апельсинового Джулиуса», картонными стаканчиками и пакетом «Читоз» появилась Нефрит/Эшли.

— Обед, — приветствовала их она, — к тому же скоординированный по цвету и… Ого, это что за хуйня, по виду чистый хмурый.

— Не, — ответил Денис, — по-моему, это вроде… документалки?

Все уселись в ряд, хлебали, жевали и глазели. Наконец Док оторвался.

— Не хочется ломать кайф, но мне надо это изъять?

— До конца этой части, а?

— Пока не увидим, что дальше, — добавила Нефрит.

Док поговорил по телефону с Крокером Фенуэем, отцом Японики, который позвонил около полудня, прервав сон Дока о шхуне «Золотой Клык», которая вернула себе прежнюю рабочую ипостась, равно как и подлинное имя «Сбережённый». Неким манером дзэнский экзорцист, о котором Доку рассказывал Дик, тот, что дезомбифицировал особняк «Досок» в Топанге, над шхуной тоже потрудился, убрав тёмные осадки крови и предательства… в сохранности сопроводив на отдых беспокойных духов тех, кого замучили и убили у неё на борту. Какое бы зло ни владело ею некогда, теперь оно исчезло навсегда.

Ближе к закату, после некоторого дождика тёмная крышка туч на несколько пальцев откатилась с горизонта, обнажив полосу до того чистую и светлую, что даже машины, спешившие по домам, притормаживали на трассе. Сончо и Док сидели на пляже. На сушу накатывал последний абрикосовый свет, возносил их тени на горку, мимо спасательских вышек и на террасы бугенвиллий, рододендронов и хрустальной травы.

Сончо излагал нечто вроде сводки из зала суда, как будто дело вёл.

— … однако невозможно избежать времени, моря времени, моря памяти и забвения, годов обещанного, ушедших и невозвратимых, земли, которой чуть было не позволили претендовать на лучшую судьбу, только заявку эту перехватили слишком уж хорошо известные злоумышленники, забрали себе и оставили в заложниках у будущего, в котором нам теперь жить вечно. Да поверим мы, что благословенное это судно стремится к лучшему берегу, к некой неутопшей Лемурии, поднявшейся и искупленной, где американская судьба милосердно так и не осуществилась…

С пляжа Док и Сончо видели её — или думали, что видят: шхуна шла в открытое море, все паруса пылали и плескались. Доку хотелось верить, что на борту почему-то и Дик, и Надя, и Аметист, и плывут они к убежищу. У лееров, машут. Он почти что их видел. Сончо в этом уверен не был. Они стали пререкаться.

Тут Крокер забил пожарную тревогу и выдернул Дока в другой провонявший керосином день на пляже.

— Не я, — прохрипел Док в трубку.

— Конечно, давно не виделись! — как Князь Палос-Вердес, слишком уж щебечет для такого времени поутру.

— Секундочку, проверю тут пульс, — Док, скатившись с кушетки и вваливаясь в кухню. Побродил по ней мелкими петлями, пытаясь вспомнить, что должен делать, как-то удалось поставить кипятиться воду, в чашку насыпать растворимого кофе, а ещё через некоторое время вспомнить, что у него снята трубка. — Здрасьте. А звали вас…

Крокер представился заново.

— Одни мои знакомые тут кое-что потеряли, и разрабатывается теория, что вы можете знать, где это находится.

Док отхлебнул полчашки, обжёг кофе рот и наконец произнёс:

— А вы, к тому же, случайно не из принципалов в этом, чувак.

— Вас это, конечно, не касается, мистер Спортелло, но за много лет в этом городе я заработал себе репутацию чего-то вроде платного посредника. Сегодня моя проблема в том, что у вас на безвозмездном депонировании может находиться предмет, владельцы которого желали бы вернуть собственность, и если это можно уладить достаточно быстро, штрафных санкций не последует.