— Именно из-за Люси я решила работать в Лондоне. Рядом с ней должен быть кто-то, на кого она могла бы рассчитывать. Кто-то, способный иногда извлечь ее из скучного, душного, целиком женского окружения, в котором, в силу обстоятельств, ей приходится жить. У нее нет шансов вырваться из него. И я должна сделать все, чтобы предоставить ей этот шанс.
Сэм обдумал ее слова. Потом осторожно возразил:
— Но, мне кажется, она производит впечатление счастливой.
— Да, потому что она действительно счастлива здесь. С Элфридой, Оскаром. И, конечно, с Рори Кеннеди. Поэтому возвращение в Лондон будет для нее настоящим ударом.
Сэму не понравилась такая роль незамужней «тетушки Кэрри». Она была слишком молода и слишком красива, чтобы посвящать свою жизнь только заботам о племяннице.
— Да все с ней будет в порядке, — сказал он, — она достаточно гибка, чтобы противостоять любому давлению. И постепенно найдет выход из положения.
— Нет, — Кэрри была тверда, как алмаз, — вы не знакомы с ее эгоисткой матерью. Тут ничего нельзя знать заранее.
— Так как же вы собираетесь помочь Люси?
— Вот этого я пока и не знаю. Главное, надо быть с ней рядом, на расстоянии телефонного звонка. Недалеко. Возможно, на Пасху я снова ее увезу. В Корнуолл, например, погостить у Джеффри. В конце концов, он же ей дедушка. И, может, мы поедем кататься на лыжах. Его дети уже достаточно для этого взрослые. Джеффри поставил меня на лыжи, когда мне еще девяти не исполнилось, и с тех пор они стали моей страстью.
— И вы снова поедете в Обербейрен?
— Нет! — резко выпалила Кэрри, — не в Обербейрен. Куда-нибудь в другое место. В Арозу или Гриндельвальд, или Валь'д'Изер.
— Вы можете слетать в Штаты, в Колорадо или Вермонт. Хотя это гораздо дальше, но обойдется дешевле.
— Вермонт. — Кэрри, сунув руки в карманы куртки, неспешно шагала рядом с Сэмом. — А вы сами катались в Вермонте?
— Да, несколько раз. Мы обычно ездили туда на выходные.
— «Мы», — повторила Кэрри, — то есть вы и ваша жена, вы хотите сказать?
Вот оно. Точка, вокруг которой они все время кружили. Настал момент истины. Теперь ему не отвертеться.
— Да, с моей женой. Вы знаете, что я женат?
— Да, знаю, — безмятежно ответила Кэрри.
Они шли нога в ногу, словно ничего не произошло и ничего не было сказано.
— Вам сказала Элфрида?
— Да, разумеется. А вы считаете, что она не должна была говорить?
— Почему же? Я знал, что она скажет. Мы с женой разъехались.
— Она мне и об этом рассказала.
— Вам нужны некрасивые подробности?
— Да нет.
— А мне кажется, подробности важны.
— Для вас, но не для меня.
— Скорее, для понимания того, что произошло.
— Понимания? Вы так скверно себя вели?
— И да, и нет. Я не заводил интрижек с другими женщинами, но я очень много работал, часто отсутствовал дома и уделял мало внимания жене.
— Как ее зовут?
— Дебора. Дебби. Я тогда работал в Нью-Йорке. И с одним своим приятелем поехал на выходные в Истхэмтон. Нас пригласили на вечеринку, где мы с ней и познакомились. У ее дедушки была огромная богатая усадьба: замечательные угодья, лошади, конюшни, бассейн и все такое. Нас и поженили в Истхэмтоне на лужайке перед домом дедушки. Было семьсот человек гостей, десять подружек невесты, десять шаферов, все в черно-белом, как пингвины. Дебора была потрясающе красива, а я чувствовал себя таким счастливым, что и не думал сопротивляться мощному течению, которое не мог контролировать. А затем мы купили себе квартиру на Семидесятой улице и роскошно ее отделали, невзирая на затраты. Некоторое время эти хлопоты занимали Дебору, и она была счастлива, но когда все было устроено и дизайнер, наконец, отчалил, она стала беспокоиться и нервничать. Мне все время приходилось колесить по Штатам. Иногда во время моих отлучек она возвращалась в Истхэмтон. Или же веселилась напропалую.
— А дети?
— Нет, она не хотела возиться с детьми. Во всяком случае, сразу. Может быть, когда-нибудь, обещала она, но не так скоро. Так оно и шло, но прошлым летом она снова встретилась с тем парнем… Они познакомились, еще когда учились в колледже. Ко времени их второй встречи он уже дважды успел жениться и развестись. И тоже оказался в Нью-Йорке. Богатый, лощеный, не очень умный. Развратный, словно мартовский кот. И у них началось то, что в наши дни вежливо называется «отношениями». Я ни о чем не догадывался, пока она сама не сказала, что уходит от меня, так как решила жить с ним. Я был уничтожен, сокрушен. Не только потому, что потерял ее, но еще и из-за того, что она польстилась на такое дерьмо.
— Вы развелись?
— Пока нет. Я все откладывал это. Да и времени практически не было. Через полтора месяца после ее ухода мне позвонил президент компании, Дэвид Суинфилд, и попросил вернуться в Лондон. У меня появилось дело, которое отвлекло мои мысли. Но я не сомневаюсь, что рано или поздно получу письмо от адвоката Деборы и дело закрутится.
— Она потребует больших алиментов?
— Не знаю. Все зависит от адвоката. Не думаю. Не такой она человек. К тому же этот тип очень богат, да и у самой Деборы тоже есть деньги. Возможно, из-за этого у нас и возникли проблемы.
— Вы еще любите ее?
— О, Кэрри…
— Да, понимаю. Но вы чувствуете ответственность за нее. Вы боитесь, что ее ранят, унизят, бросят. Вы все еще чувствуете потребность ее защищать.
Он помолчал, потом согласился:
— Да, пожалуй.
— А если бы она захотела… поманила бы вас, потребовала, наконец… вы бы вернулись?
Он задумался.
— Нет.
— Почему же нет?
— Потому что моя жизнь пошла по другому пути. Потому что Дебора — часть моего прошлого. Я теперь здесь. Здесь я и останусь, ведь у меня здесь есть дело.
— Но она все еще ваша жена.
— И что это должно означать?
— А то, что если вы с кем-либо состояли в браке, этот человек становится частью вас самого. Вы никогда не сможете освободиться от него окончательно. Всегда будете принадлежать прошлому в образе этого человека.
Кэрри сказала это с такой горечью, что Сэм сразу понял: надо лишь слегка нажать на закрытую дверь, и она, наконец, со скрипом, но откроется.
И он повернулся к ней лицом:
— Кэрри.
Она рванулась вперед, но он бросился за ней, схватил ее за руку и рывком повернул к себе. На него взглянули черные круги очков. Он снял их и с ужасом увидел, что ее глаза полны слез.
— Кэрри. Расскажите мне все.
— Зачем? — она сердито сморгнула слезы. — Почему я должна вам все рассказывать?
— Потому что я честно рассказал вам о себе.
— А я с вами на этот счет сделку не заключала. Вас мои дела не касаются, и я не хочу о них говорить. Да вы и не поймете.
— Но я могу попытаться. И думаю, что сумею вас понять. Я сам пережил много тяжелого. И самое ужасное, что все знали о происходящем, за исключением меня. Я жил одним днем, и каждый день словно жернова таскал, а все без толку. Все старался примириться с крахом и отверженностью.
— Но меня никто не отвергал! — крикнула Кэрри. Ее лицо искривилось, как у плачущего ребенка, и она залилась слезами. В ярости на самое себя, она оттолкнула Сэма, пытаясь вырваться, но он держал ее за плечи и не отпускал, словно боясь, что если он разожмет руки, она тут же развалится на куски. — Меня никто не отвергал. Меня любили. Мы любили друг друга и хотели только одного — быть вместе. Но слишком велики были препятствия. Слишком многое от нас требовалось, слишком много обязательств и традиций мы нарушали. Его карьера, семья, жена, дети, религия, деньги — все было против нас. Я была только любовницей. Я ютилась на задворках его жизни. У меня не было шансов. Никогда. И самое отвратительное, что я всегда это знала. Я ненавидела себя за то, что не желаю смотреть правде в лицо, что зарываю голову в песок, как глупый страус. Притворяюсь, что все как-нибудь да устроится. А сейчас мне уже тридцать. Я думала, что и с этим справлюсь. Но когда Андреас покинул меня, я сломалась. Так что, Сэм, вы теперь все знаете и можете перестать выпытывать у меня, кто я и что я. И, возможно, вы усвоите тот факт, что женатые мужчины меня не слишком-то интересуют. А если вы сейчас начнете мне сочувствовать или жалеть меня, то я закричу.
Он хотел было возразить, но она рывком вывернулась из его объятий и пустилась бежать, спотыкаясь, едва не падая, но все продолжая бежать. Он рванулся вперед и снова схватил ее.
— О, Кэрри, — только и сказал он, и она уже больше не сопротивлялась. Наверное, она очень устала и к тому же задыхалась от неудержимых слез. Он ее обнял, и она прижалась к нему, а плечи ее все вздрагивали, и она плакала, уткнувшись лицом в его куртку.
Вот так держать ее в своих объятиях — об этом он мечтал весь день. Кэрри была такая хрупкая, невесомая. Сэм был убежден, что сквозь все слои одежды он чувствует, как бьется ее сердце. Ее меховая шапка щекотала ему щеку, а от кожи пахло свежо и сладко.
