Только внутри деистической или пантеистической парадигмы возможна та наука, которой занимается академик Гинзбург. Но даже пантеизма, по-видимому, недостаточно. Во всяком случае, в той его чрезвычайно развитой рациональной форме, в которой его проповедовали греки, его не хватило, чтобы выработать основные положения математики Нового времени. В частности, чтобы развить математический анализ — основной инструмент современной физики, — потребовалось принятие актуальной бесконечности. А вот для ее обоснования необходимо было исходить из аксиомы единого Бога-творца. Что становится совершенно ясно, если проследить становление этой базисной идеи от Николая Кузанского до Галилея, Ньютона и Лейбница[68].
Рационализм — основа современного научного знания — имеет своим источником, конечно, не атеизм, а средневековую теологию, которая в свою очередь восходит к неоплатоникам и их интерпретациям, сделанным бл. Августином и Псевдо-Дионисием Ареопагитом. Именно в школе схоластической логики учились все перечисленные ученые.
Но «космическая религия» — это фактически довольно-таки строгая форма деизма. Мало того, что мир создан по рациональным законам, но человек способен познавать эти законы. То есть язык мира и язык человека — это один и тот же язык, но притом человек способен абстрагировать мир — отделить его от себя, чтобы взглянуть на него отстраненно, способен поставить себя в позицию независимого наблюдателя, а эта позиция подразумевает единственную аналогию — это позиция творца, который смотрит на свое творение. Человек оказывается не только элементом мира, он в определенном смысле является вместилищем этого мира. Отсюда до принятия Бога-творца меньше шага. А вот выхода к радикальному атеизму просто нет.
Я думаю, что научный атеизм — это внутренне противоречивое понятие, которое по недоразумению досталось нашему времени от советских времен. Либо мир рационален и познаваем, и тогда говорить о последовательном атеизме просто некорректно. Либо он иррационален и непредсказуем, и тогда о науке, по крайней мере в том виде, в котором это понятие существует в современном западном мире, нельзя говорить вообще.
Меня удивило то, что на сайте, посвященном атеизму, нет текстов Герцена (например, о «Роберте Оуэне» из «Былого и дум») и Камю — самых последовательных атеистов. Конечно, эти тексты ненаучны, но так и должно быть. Атеизм и наука — «две вещи несовместные», последовательно атеистический мир — абсурден. И это прекрасно продемонстрировал Камю в своем эссе «Миф о Сизифе».
На сайте размещен текст радиопередачи Алексея Цветкова (радио «Свобода») «После Камю» (http://www.atheism.ru/old/OthAth6.html), на который я хочу обратить особое внимание, потому что в нем как раз сказано многое о том радикальном атеизме, который не замалчивает присутствие Бога-творца, как это неявно делает научный атеизм, а, напротив, с богоборческим предельным отчаянием сталкивается с пустотой. Комментируя Камю, Цветков замечает:
«Свободный человек вправе сам выбирать себе мировоззрение, и если он считает, что Бога нет, — таков его свободный выбор. Но, если, приняв такое решение, он просто вновь берется за газету или садится к телевизору, его выбор не заслуживает уважения. Устранение Бога оставляет в мироздании такую дыру, что вся оставшаяся жизнь должна уйти на ее штопку, в то время как средней руки атеист продолжает жить как ни в чем не бывало. Бертран Рассел, один из виднейших атеистов нашего столетия, утверждал, что у нас просто нет иного выхода, как смириться с фундаментальной бессмысленностью нашего существования. Смириться — вот ключевое слово, но есть люди, которым этот выход не подходит ни по их духовному складу, ни по темпераменту.
Каковы уроки Камю наступающему скептическому столетию? Атеизм не может быть результатом простого ученого анализа жизненной ситуации — он требует веры не в меньшей, а скорее даже в большей степени, чем религия. Чтобы не стать простым поводом к досужей болтовне, атеизм сам должен быть религией, причем самой трудной из всех — верой в абсурд. Камю, конечно, не был философом в том смысле, в каком им был Ницше; его „Миф о Сизифе“ — это в первую очередь евангелие для себя самого. Но именно в этом пункте он сумел заглянуть дальше, чем его ученый предшественник, и показал почти невыносимую элитарность атеизма, полное одиночество, на которое он обрекает. Атеизм в терминах Камю равнозначен героизму, а героизм нельзя проповедовать. Лечь самому на дзот — совсем иное дело, чем подбивать к этому других».
Несомненным плюсом сайта нужно признать рубрику «Слово оппонентам», с текстами авторов, придерживающихся неатеистических воззрений. Если человек не боится открытой дискуссии, значит, у него есть продуманная точка зрения и его взгляд аргументирован и достаточно подробно разработан. В этой рубрике Сергей Худиев («Атеизм глазами христианина») <http://www.atheism.ru/old/HudAth1.html> пишет: «Прежде всего мне хотелось бы сердечно приветствовать моих читателей-атеистов и русское атеистическое движение вообще. Такое приветствие может показаться странным в устах христианина, но я готов его объяснить… Некоторые черты в современном русском атеизме мне глубоко симпатичны. Прежде всего — это взрослость, готовность брать на себя ответственность за свой выбор и свои убеждения… Когда человек говорит: „Я сам принял осознанное решение отказаться от веры в Бога“, — это по крайней мере слова взрослого человека. Мне нравится также стремление атеистов к внутренней цельности и правдивости. Открытое неверие — гораздо более достойная позиция, чем то легкомысленное кокетство с религией, когда человек может испускать прочувствованные охи и вздохи перед иконами и в то же время вести явно безнравственный, а то и преступный образ жизни».
Да, это все верно. Атеизм сегодня не приносит никаких очевидных дивидендов. Да, это ответственная позиция. Но она должна быть еще и глубоко продуманной и непротиворечивой.
Именно этого нет, на мой взгляд, в научном атеизме. Агностицизм — гораздо последовательнее в своем отказе утверждать какие бы то ни было абсолютные истины, например, материальность и несотворимость мира. Он фактически говорит: я вижу то-то и то-то и могу предложить свою относительную интерпретацию. И все. Агностицизм ищет истину под фонарем, потому что в темноте ее все равно не видно. А может быть, она как раз там? Агностика это уже не интересует.
Научный атеизм — все-таки оксюморон. И мне кажется, авторам сайта следовало уделить этой теме особое внимание. Как возможна рациональная наука в радикально-атеистической вселенной? На мой взгляд, повторю, она невозможна.
Да, художник может быть атеистом — это продемонстрировали Герцен и Камю. Но как атеистом может быть ученый — человек, поразившийся красоте и гармонии реального мира? Как он отвечает на вопрос об источнике этой гармонии? И на вопрос о том, каким образом человек может понять и оценить эту гармонию? Возможно, он себя об этом просто не спрашивает. Но тогда его мировоззрение внутренне противоречиво. И если человек из каких-то соображений считает невозможным употреблять слово «Бог», а использует вместо него тот или иной синоним, например, «космическая гармония мира», он не перестает опираться на идеальные сущности в своих рассуждениях. Вряд ли возможно назвать такого ученого атеистом, даже если он на это претендует.
Зоран Живкович. Четвертый круг. Роман. Перевод с сербского Д. Е. Стукалина. СПб., «Амфора», 2002, 398 стр., 3000 экз.
Роман современного сербского писателя, стилистику которого характеризуют с помощью словосочетаний «магический реализм» и «философская фантасмагория в лирико-иронической оркестровке». Демоны, круги ада, метафизика компьютерных действ, Дева Мария, Шерлок Холмс и Ватсон, бритва Оккама, Будда и проч.
Имре Кертес. Английский флаг. Повести. Перевод с венгерского Юрия Гусева. Предисловие Бенедикта Сарнова. М., «Текст», «Дружба народов», 2001, 157 стр., 3500 экз.
Сборник известного венгерского писателя (род. в 1929), живущего в Германии. Три повести: «Английский флаг» (действие отнесено к событиям 1956 года в Венгрии), «По следам», «Протокол». Тематика прозы Кертеса связана с проблемой внутренней свободы и внутреннего противостояния тоталитаризму. По мнению автора предисловия Б. Сарнова, это одна из тех книг, которые говорят «своему читателю: ты болен, все еще болен, если продолжаешь думать, что угнетавшее тебя зло творили бесконечно чужие и враждебные тебе ОНИ. Не мни себя выздоровевшим, если не осознал… степень своей личной причастности к мировому злу».
Кен Кизи. Песня моряка. Роман. Перевод с английского М. Ланиной. СПб., «Амфора», 2002, 604 стр., 7000 экз.
Литературный дизайн издательства: «Последний роман кумира молодежи шестидесятых… посвящен морякам Аляски, которые пытаются оградить свои земли от акул шоу-бизнеса» (аннотация); «триумфальное возвращение литературного гиганта 60-х… Эпическое повествование… трепетная притча… восхитительная, прекрасная работа с сумасшедшим сюжетом, — Chicago Sun Times» (рекламная цитата на обложке). Ну а под обложкой — шестьсот страниц мелким шрифтом, на которых старательно отрабатывается поза бунтаря. Уровень перевода: «Именно эту песню Кармод выбрал в качестве лейтмотива генеральной уборки судна… по слухам, в ее основе лежал плач рыбака, насчитывавший по крайней мере еще один век. Многое в этом мире остается неизменным, лишь порой проявляясь все сильнее и сильнее».
