Эта решимость замуж не выходить в конечном счете выглядела просто частью всего, что делало ее столь невероятно современной. Потому что среди этой группы «новых людей», ее окружающих, она казалась Бобби во всех отношениях новейшей. Он никогда еще не встречал такого смелого стремления жить. Эта вспышка изголодавшейся бунтующей индивидуальности его заворожила. Куда идет она? Добьется ли этой свободной личной жизни, которой желает, или не сумеет обрести цели в работе и кончит разочарованием и одиночеством, как кто-то сбившийся с дороги и заблудившийся? Мир приводил Бобби в ужас, когда он думал о себе, но ужас этот становился еще больше, когда он думал об этой храброй маленькой фигурке, бросающей ему вызов.
Бобби был от природы врожденно боязлив; инстинктивно он искал надежности, безопасности, доброты и помощи. За свою работу «Тетушки Сюзанны» он держался ради обеспеченности. Он не верил, что Кристина-Альберта представляет себе хотя бы десятую часть опасностей, которые ее подстерегают — оскорбления, неудачи, унижения, пренебрежение, отверженность, усталость и тоска одиночества. Его воображение рисовало мучительную картину ее там, в темном, хаотичном, колоссальном и бестолковом Лондоне — такая хрупкая фигурка, легкая походка, гордо поднятая голова, руки, упертые в бока, и никакого представления о затаившихся чудовищных опасностях. Теперь, когда он начал понимать ее, ему становились понятнее многочисленные ясноглазые, смелые, трудные девушки, с которыми он знакомился последние годы, и впервые он смутно осознал значение того мощного, широкого движения женщин, которое принесло им право голоса и два десятка беспрецедентных свобод.
Многие эти совсем молодые девушки выполняли свою работу и умели постоять за себя совершенно так же, как мужчины. Они писали картины и рисовали, как мужчины, писали критические статьи, как мужчины, писали пьесы, романы, как мужчины, возглавляли общественные движения, занимались наукой, играли роль в политике. Как мужчины? Если подумать, то нет, не совсем. Да, они все еще оставались другими. Но то, что и как они делали, они делали не по-женски. Если не вложить неожиданные новые значения в это «по-женски». Романы, которые они писали, его чрезвычайно интересовали. Такие, как Стелла Бенсон, писали книги, как… кто угодно; по ее произведениям нельзя было определить, мужчина она или женщина. И все это опять-таки было новым. Джордж Элиот, пожалуй, была их провозвестницей. Пожалуй. Прежние литературные творения женщин, если были не «душечка я» книгами, то книгами «доброй тетечки». На каждой странице вы слышали шуршание юбок.
Они бесполые, эти новые? Бобби взвесил эпитет. Предыдущее поколение женщин, искавшее эмансипации, подавляло пол, подавляло его так яростно, что его негативное присутствие стало доминирующим фактором их жизни. Они перестали быть позитивной женщиной, они превратились в фантастично негативную женщину. Но это новое множество не столько подавляло, сколько забывало свой пол, не считалось с ним. Кристина-Альберта свела на нет свой пол, не восставая против него, а удешевив его для себя, как удешевляет для себя свой пол мужчина, так что для нее он свелся всего лишь к меняющими настроениям и неожиданным порывам, и она могла перейти к другим вещам.
Перейти к другим вещам. Его воображение вновь обратилось к маленькой фигурке, решившейся завоевать мир для себя вопреки всем традициям.
Он испытывал сильнейшее стремление помчаться за ней в Лондон, быть возле нее, вмешиваться, защищать ее, укрывать от всех опасностей. Но он знал, что ничего подобного она не допустит. Ему придется остаться только ее другом и товарищем, быть у нее всегда под рукой, а если с ней произойдет несчастье, быть при ней.
Странно, что ему хочется быть при этой молодой женщине, забывшей свой пол. Как-то неожиданно. Быть может, это было частью гигантских биологических изменений данного времени. В прошлом биологическому виду требовалось, чтобы половина составляющих его особей специализировалась на деторождении и выращивании детей. Теперь же, очевидно, эта нужда отпала. Великое почитаемое достоинство жены и матери теперь уже устраивало не всех женщин. Определенный их тип мог при желании довольствоваться им. Однако огромные множества женщин рождались теперь, чтобы обходиться без него. Некоторые станут миловидными пиявками, вскоре утрачивающими миловидность, паразитирующими на любви и на уважении к материнству, подделками, фальшивыми подобиями. Другие вырвутся к истинно индивидуальной жизни, станут третьим полом. Быть может, в новом мире не будет только двух полов, а сложатся признанные вариация и подразделения. Вот какие предположения строил Бобби. Ведь если есть женщины, не желающие рожать детей, есть и мужчины, не желающие властвовать над женой и детьми. Но они все равно будут хотеть любви. Каждая особь социального вида нуждается в любви, и претерпеть тут неудачу значит вырваться из социальной жизни к бесплодию одиночества. «Взаимное утешение», — процитировал Бобби. Прежде Бобби мечтал о любви детей. Даже теперь он твердо помнил, что особенно мечтал о дочке, которую мог бы защищать и наблюдать. Но теперь ее заслонили мысли о Кристине-Альберте, интерес к ней. Он поражался, обнаруживая, насколько всецело она им владеет. Пока ему была нестерпима мысль о любой жизни, если в ней главным фактором не будет Кристина-Альберта. Но он может быть ей нужен, только если она будет его уважать. Шансов быть при ней в подчинении у него было не больше, чем стать ее господином. Во втором случае она восстанет, в первом — будет его презирать. Они должны стоять рядом. А поскольку она умна, очень способна и твердо решила работать упорно и отличиться на избранном ею поприще, он тоже должен работать упорно и отличится на своем. Он должен быть ей равным, оставаться ей равным, поддерживать это равенство…
Вот почему он напишет великий роман — не просто роман, а великий.
Он вновь поглядел на аккуратный заголовок.
— «Вверх-вниз», — прочел он. — «Пешеходный роман».
И тут ему стало ясно, насколько это неверно.
Он думал написать историю странствований в мире, каков он есть; историю радостных приключений уравновешенного человека в до конца дней системе вещей. Но Бобби начинал понимать, что нет и никогда не было мира, каков он есть, но только мир, каким он был, и мир, каким он будет.
— «Новые люди»! — прошептал Бобби, обмакнул перо в чернила и заключил заголовок в рамочку из точек. Затем внезапно вычеркнул два слова «Вверх-вниз», и написал взамен «Новая страна».
— Это может быть заглавием любого значительного романа, — сказал Бобби.
Он глубоко задумался, а затем исправил подзаголовок на «История исследователя неведомых земель».
Он зачеркнул все, начиная, от «исследователя».
— Путешественника против воли, — сказал Бобби.
В заключение он вернул «Пешеходный роман» в качестве подзаголовка.
Тут он заметил, что из сада доносится прерывистое постукивание, посмотрел в ту сторону и увидел, что на песчаной дорожке дрозд пытается разбить ракушку улитки. Но мягкий песок дорожки служил плохой наковальней.
— Глупой пичуге следовало бы поискать кирпич или черепок, — сказал Бобби и прикинул. — Думается, все цветочные горшки заперты в сарае…
— Не нравится мне, что эта пичуга попусту тратит все утро…
— Это и минуты не займет…
Он встал, вышел через узкую стеклянную дверь рядом с окном и отправился на поиски кирпича. Вскоре он вернулся с ним.
Но не пошел назад в кабинет, потому что, ища кирпич, заметил другого молодого дрозда, который забрался под сетку, накрывавшую клубнику, и насмерть перепугался, дурачок. А потому он вернулся туда освободить пленника. Минуты шли, а он все не возвращался. Быть может, увидел еще какое-нибудь живое существо, нуждающееся в помощи.
Тут в кабинет через открытую стеклянную дверь проник легкий ветерок, подхватил бумажный лист, который должен был представить нашего героя, и с плавной многозначительностью опустил на дрова, уложенные в камине. И там он пролежал долгое время.
сказанное мимоходом (лат.).
Летучая Мышь (фр.).
Здесь: уверенность (фр.).
по пути (фр.).
Название планшетки для спиритических сеансов, составленное из «уи» и «я» — соответственно «да» по-французски и по-немецки. — Примеч. пер.
благовоспитанной молодой женщиной (фр.).
не существует (лат.).
Что и требовалось доказать (лат.).
