— Ну ладно. Мне, например, полегчало, — наконец произнес Джошуа. — Спасибо, что приободрил.
— Всегда рад помочь, — ответил я.
До Капернаума мы добрались на утро пятого дня. Петр и остальные проповедовали благую весть на побережье Галилеи, и нас поджидала толпа человек из пятисот. Напряг между мной и Джошем спал, и остаток путешествия прошел вполне мило. Хотя бы потому, что Мэгги смеялась и нас подначивала. Вернулась, правда, моя ревность к Джошу, но горечь из нее куда-то пропала. Осталось скорее привычное сожаление о давней утрате, а не агония разбитого сердца, когда кинжал в груди и страсти в клочья. Я поймал себя на том, что могу оставить их наедине и пойти с кем-нибудь разговаривать, думать о чем-то постороннем. Мэгги любит Джошуа, это ясно, но и меня она любит, и не понять, как любовь эта может проявиться. Пойдя за Джошем, мы уже отлучили себя от уклада обычного бытия. Брак, дом, семья — все это не входило в комплект той жизни, что мы себе избрали. Джошуа ясно дал это понять всем своим ученикам. Да, у некоторых были семьи, некоторые даже проповедовали с женами под боком, но от великого множества тех, кто еще пойдет за Джошем, мы отличались. Мы сошли с проторенной тропы своей жизни, чтобы нести Слово. Я проиграл Мэгги не Джошу. Я проиграл ее Слову.
Джошуа был измотан и голоден, однако вышел к этим людям. Они ждали нас, и ему не хотелось их разочаровать. Джош забрался в одну из лодок Петра, выгреб чуть подальше, чтобы все могли видеть, и два часа проповедовал им Царство Божие.
Когда он закончил и, благословив, отпустил всех, на берегу остались два новеньких. Оба — ладные, крепкие, обоим далеко за двадцать. Один чисто выбрит и коротко стрижен: волосы шлемом кудряшек облегали его голову. У второго волосы были длинные, а борода заплетена в косички; я видел такую моду у греков. Хотя никаких украшений они не носили, а одежда их ничем не отличалась от моей, оба казались людьми не бедными. Я подумал было, что от них исходит сила власти, но, даже если так, то не была самонадеянная власть фарисеев. Как минимум, оба они были уверены в себе.
Тот, что с длинными волосами, подошел к Джошуа и опустился перед ним на колени:
— Ребе, мы слышали, как ты говорил о пришествии Царства, и мы хотим остаться с тобой. Мы хотим помочь тебе нести Слово.
Джошуа долго смотрел на длинноволосого, затем сам себе улыбнулся, взял человека за плечи, поднял на ноги и сказал:
— Встань. Добро пожаловать, друзья. Незнакомец, похоже, опешил. Оглянулся на своего приятеля, перевел взгляд на меня, будто я мог как-то развеять его смятение.
— Это Симон, — сказал он, кивнув на своего друга. — А меня зовут Иуда Искариот.
— Я знаю, кто ты, — ответил Джошуа. — Я тебя ждал.
Так нас стало пятнадцать: Джошуа, Мэгги и я; Варфоломей-киник; Петр с Андреем и Иоанн с Иаковом, рыбаки; таможенник Матфей; Нафанаил из Каны, юный олух царя небесного; Филипп и Фаддей, последователи Иоанна Крестителя; Фома-близнец, он же чокнутый; и зилоты Симон Кананит и Иуда Искариот. Пятнадцать человек вышли в Галилею проповедовать Духа Святого, пришествие Божьего Царства и благую весть о том, что людям явился Сын Божий.
Пастырство Джошуа длилось три года — иногда по три выступления в день, и хотя бывали как удачные, так и неудачные моменты, я никогда не мог запомнить его проповеди слово в слово. Но вот вам суть всего, что он когда-либо говорил:
Ты должен хорошо относиться к людям, даже к уродам. И если ты:
а) веришь, что Джошуа — Сын Божий (и)
б) он пришел, чтобы спасти тебя от греха (и)
в) ты признаешь, что в тебе сидит Дух Святой (т. е. стал дитём малым, как он выразился бы) (и)
г) не богохульствуешь против Духа Святого (см. в),
то будешь:
д) жить вечно
е) где-нибудь в приятном месте ё) вероятно, на небесах.
Вместе с тем, если ты:
ж) грешил (и/или)
з ) лицемерил (и/или) и) ценил сокровища на земле превыше людей (и)
й) не исполнял а, б, в и г, то тебе: к) пиздец.
Таково послание, переданное отцом Джошу много лет назад. В то время оно казалось лаконичным до грубости, но если послушаешь несколько сот проповедей, смысл появится.
Этому Джошуа учил, этому мы учились, это несли людям галилейских городов. Тем не менее получалось далеко не у всех, а некоторые смысла вообще не угадывали. Однажды Джошуа, Мэгги и я вернулись с проповеди в Кане и увидели, что под капернаумской синагогой сидит Варф и проповедует Евангелие расположившейся полукругом стае собак. Похоже, собачек проповедь заворожила, но, с другой стороны, у Варфа вместо шляпы на голове красовался огромный бифштекс, поэтому я не уверен, что собачье внимание привлекало ораторское мастерство проповедника.
Джошуа сорвал стейк с головы Варфоломея и швырнул на дорогу, где дюжина собак немедленно обрела веру.
— Варф, Варф, Варф, — качал головой Джошуа, тряся гиганта за плечи. — Не бросай псам то, что свято. Не мечи бисера перед свиньями. Ты впустую тратишь Слово.
— Нет у меня никакого бисера. Я никакой собственности не раб.
— Это метафора, Варф, — невозмутимо пояснил Джош. — Она означает: не стоит нести Слово тем, кто не готов его принять.
— В смысле, как ты тогда утопил тех свиней в Десятиградии? Они тоже были не готовы?
Джошуа беспомощно глянул на меня. Я пожал плечами. Вмешалась Мэгги:
— Именно так, Варф. Ты все правильно понял.
— Ох, ну нет бы сразу сказать, — ответил Варф. — Ладно, ребята, мы пошли проповедовать Слово в Ма-гдалу. — Он поднялся на ноги и повел стаю своих апостолов к озеру.
Джошуа посмотрел на Мэгги:
— Я совсем не это имел в виду.
— Это, — ответила она и отправилась искать Иоанну и Сусанну, прибившихся к нам женщин, которые тоже учились нести благую весть.
— Я совсем не это имел в виду, — повторил Джошуа мне.
— Тебе когда-нибудь удавалось ее переспорить? Он покачал головой.
— Тогда скажи аминь и пошли посмотрим, что нам сварганила жена Петра.
Ученики собрались у дома — сидели на бревнах вокруг вырытого в земле очага. Все уныло смотрели в землю, явно погруженные в какую-то мрачную молитву. Даже Матфей пришел, хотя ему полагалось собирать подати в Магдале.
— Что случилось? — спросил Джошуа.
— Иоанн Креститель умер, — ответил Филипп.
— Что? — Джош опустился на бревно рядом с Петром и привалился плечом к рыбаку.
— Мы только что встретили Варфоломея, — сказал я. — И он об этом даже словом не обмолвился.
— Мы сами только что узнали, — пояснил Андрей. — Матфей принес весть из Тивериады.
Я впервые видел Матфея без привычного энтузиазма на физиономии. За последние несколько часов он как-то постарел на несколько лет.
— Ирод приказал отрубить ему голову, — подтвердил он.
— Мне казалось, Ирод его боится, — сказал я. Ходили слухи, что Ирод держит Иоанна в живых, поскольку действительно считает его Мессией и опасается гнева Божия, если погубит святого человека.
— Ирода об этом попросила приемная дочь, — сказал Матфей. — Иоанна убили по распоряжению неполовозрелой потаскушки.
— Ух елки, если б он не умер, ирония бы его точно доконала, — сказал я.
Джошуа сидел, уставясь в грязь под ногами, — думал или молился, сказать не могу. В конце концов он вымолвил:
— Последователи Иоанна теперь станут как чада в пустыне.
— Иссохшие? — попробовал угадать Нафанаил.
— Голодные? — попытался Петр.
— Сексуально озабоченные? — рискнул Фома.
— Нет, мозгодрочки, заблудшие. Они потеряются! — сказал я. — Хос-споди…
Джошуа встал.
— Филипп, Фаддей, ступайте в Иудею, передайте его последователям, что они здесь желанны. Скажите, что труды Иоанна не пропали втуне. Приведите их сюда.
— Но, учитель, — не выдержал Иуда, — у Иоанна — тысячи последователей. Если все придут сюда, как мы их прокормим?
— Он новенький, — объяснил я.
Назавтра был Шабат, и утром мы все направлялись в синагогу, когда из кущей выскочил старик в богатой одежде и распростерся у ног Джошуа.
— О ребе, — взвыл он, — я староста Магдалы. Моя младшая дочь умерла. Люди говорят, ты умеешь исцелять хворых и воскрешать мертвых. Ты поможешь мне?
Джошуа огляделся. Из разных точек за нами наблюдало с полдюжины фарисеев. Джошуа повернулся к Петру:
— Сегодня Слово в синагогу понесешь ты. А я помогу этому человеку.
— Спасибо, ребе, — выдохнул богач и спешно ретировался, махнув нам, чтобы шли за ним.
— Куда ты нас ведешь? — спросил я.
— Только до Магдалы, — ответил он.
— Это дальше, чем дозволено путешествовать в Шабат, — заметил я Джошу.
— Я знаю, — сказал тот.
Мы одну за другой миновали прибрежные деревеньки, и до самой Магдалы люди выходили из домов и провожали нас — сколько осмеливались идти в Шабат. Но я видел и старейшин, и фарисеев, наблюдавших за нами.
