Затем факиры босиком ходили по свеже-разбитому бутылочному стеклу и с будоражащим хрустом ели осветительные лампочки, запивая колой. Как-то раз в гримёрке после шоу забыли прибраться, и я сам, желая проверить в чём здесь подвох, потоптался на стекле. Ощущения были приятные, как после необычного массажа, и в подошвах ещё несколько часов отмечался эффект бодрости и тонуса, идущий вверх по ногам.
Марио очень гордился своими бакенбардами поэта и предохранял их от выгорания во время шоу, обмазывая анти-горючим составом, как и Джан, следящий за своей бородкой мудреца-даоса.
Девушки тоже проявляли интерес к предмету гордости и тянулись потрогать необычную поросль на плутовском лице. Но случился в жизни Марио день, когда его щёки вновь увидели свет дня.
Произошло это памятное событие в обычный жаркий послеобеденный час, когда я собирал желающих сразиться в водное поло. После того совещания с выволочкой, заданной Натали, Марио на время стал проявлять больше активности в мероприятиях, оказывая посильную помощь. По его мнению, она заключалась в том, чтобы резвиться в воде вместе с девушками во время аквааэробики, щипая их за нежные зоны, валяться на коврике бездыханным телом, но при этом с без устали болтающимся языком во время зарядки, заигрывая с женщинами, созидая вокруг себя атмосферу лени и тунеядства. Ну и играть в водное поло, выкрикивая в мой адрес при каждом забитом голе в ворота своей команды обидное: «Судью на мыло!» Иногда подобные выходки меня раздражали, особенно если утро начиналось с отходняка после ночной свиданки, и я мечтал о том, чтобы дожить до восстановительной встречи с кроватью и подушкой, а не тратить остаток сил на пререкания с Марио, доказывая что гол был забит по всем правилам.
Одну неделю был заезд турецких семей в Розу, и янычары подсели на водное поло. Играли они так себе — когда им давали пас, чаще уворачивались, чем ловили. Сами же были жадны к своей славе и, заполучив мяч, вместо быстрого паса, начинали бегать с ним в воде, обхватив обеими руками, словно опасаясь утонуть, касаясь ногами дна. Плавали в основном по-собачьи, больше работали языками, устраивая бабий базар, но при этом были очень высокого мнения о своих игровых способностях и непрестанно хвалили друг друга. Эта сладкая лесть, до которой особенно падки турецкие мужчины, настолько разожгла самолюбие и вскружила им головы, что они через пару дней выдвинули предложение сыграть матч Россия-Турция. Рассматривая это предложение объективно, как арбитр, я решил, что это будет матч будет в одни ворота, и деликатно попытался не допустить неравной схватки. Они настаивали, не сомневаясь в своём превосходстве. К ним подключился и Марио, объявивший, что будет их капитаном.
— Алекс, да пускай играют, коль так припёрло. Разнесём их всухую. Только надо поспорить на что-нибудь, чтобы нам тоже был интерес играть, — высказался Игорь из Омска.
Долго спорили, выбирая уговоры. Анти-приз выбирался один другого предпочтительнее. В конце концов сошлись на том, что лузеры совершат позорный круг вокруг бассейна, танцуя сиртаки вокруг бассейна, надев лифчики и мужские стринги, коего добра в гримёрке хватало, и с накрашенными лицами. Турки несколько забеспокоились, уже не столь уверенные в исходе матча — глядя на статную команду русских богатырей. Но Марио стал их воодушевлять, заявив во всеуслышание, что сбреет бакенбарды в случае поражения, а такому кощунству провидение никак не позволит случиться.
— Алекс, давай нашим капитаном, — предложили земляки, чтобы уровнять сборные по количеству игроков.
Судить мы позвали Олеську, но турки подали апелляцию, поскольку сочли, что судейство будет предвзятым. Тогда я нашёл Мартина — немца, отдыхающего уже вторую неделю. Обе стороны согласились с такой кандидатурой, но турки только после проверки, что это действительно представитель Германии, а не засланный запорожский казачок.
Сборные стран выстроились у бортиков возле своих ворот. Решили всё сделать официально, и сначала мы исполнили гимн России. Новые слова знали не все, и куплеты получились вперемешку, что-то из нерушимого союза, что-то из великой державы. Турки решили не отставать и тоже спели янычарскую походную. Мы похлопали друг другу. Судья жестами объяснил основные правила: нельзя бокс, нельзя топить и плескать водой в глаза. После моей подсказки Мартин добавил: нельзя хватать за фаберже и джага-джага.
Команды были готовы. Болельщики заняли места на трибунных лежаках.
По сигналу арбитра мяч был скинут на середину, и мы прыгнули в воду. Естественно сразу завладели мячом и уверенно повели в счёте. Турки неспособные дать отпор, играли неважно. Если раньше они были рассеяны по командам и на них играли в случае необходимости, то сейчас все звенья команды были слабыми, за исключением Марио, но и тот, не выделяясь ростом, в одиночку не мог ничего противопоставить мощным рослым защитникам. Турки бегали всей отарой, не играя в пас, не рассредоточиваясь по полю, увидели человека с мячом и просто устремлялись бежать к мячу, а когда протирали глаза, оказывалось, что мяч уже в воротах. В итоге, сильно уступая в счёте, выбрали другую тактику, сгрудились в воротах, оставив Марио дежурить на нашей зоне, ожидая мяча. Но и здесь была промашка, точно докинуть мяч до форварда не получалось, а тактика закрыть телами ворота, привела к тому, что после пары бросков мячом в упор, они сочли, что синяки вовсе не украшают мужчин и даже вратарь покинул свой пост. Жены, официанты — рассержено галдели, заявляя, что русские играют нечестно. Нечестность заключалась, по их мнению в том, что мы умели плавать кролем, передвигаться с мячом вплавь, играть в пас, сильно и метко кидать мяч.
После первого тайма, когда мы вели со счётом 11:1, великодушно дав Марио отличиться один раз, после чего турки воспарили духом и распевали победные марши, мы обнаружили, что к началу второго тайма количество турков удвоилось и к ним присоединился мистер Боб, выступающий в роли плавающего, как топор, игрового тренера. Судья тоже заметил этот факт, но мы показали, что всё в порядке, они нам не мешают. Боб, убедившись, что честно выиграть у русских невозможно, выработал новую тактику. Она заключалась в том, что он вылез на бортик и в случае угрозы своих ворот, хватал их и убегал. Охотку так поступать ему отбили тем же мячом, так, что он вдобавок упал на лежак вместе с воротами. На распутывание Боба ушла пара минут, хотя были предложения оставить его так висеть в сети, как сигнальное голосовое табло, извещающее об очередном пропущенном мяче криками: «Ахтунг, йя, Боб — капут. Так ниможна». Турки совсем приуныли, и мы решили дать им забить один мяч. Даже с нашими стараниями, это удалось не сразу, но радость была бурная, словно это они вели 20 мячей.
Мартин дал сигнал к окончанию встречи. За проигрыш следовало платить уговором. И тут стало выясняться, что за турецкую сборную играло не семь честных человек, как в первом тайме. И не 13, как во втором, а лишь трое бедолаг, двое из которых неумело притворялись глухонемыми, непонимающими, что от них хотят, а третьим оказался неиграющий и мертвецки пьяный албанец, в этом состоянии готовый петь и плясать, хоть в стрингах, хоть без них.
После того, как наши ребята пригрозили, что если играли только трое — то они должны станцевать не только сиртаки, но и кабаре и ламбаду. После этого глухонемые сами выдали остальных игроков, успевших закосить под недоумевающих, почему их будят среди бела дня, туристов. Только Боб наотрез отказался принимать в этом участие, потому что: «По кочену. Что это, йя? Я здесь главный дурачок, йя, аминокуюм! Фысё салак — давай багаж-дегаж!» — кричал он, убегая подальше от бассейна, и продолжал возмущаться безобразием и гнусным преследованием со стороны своих же земляков, запираясь на ключ в анимационной комнате до окончания церемонии позора.
Какое-то время заняла подготовка, переоблачение, поиск музыки, попытки турков выманить Боба из комнаты и разделить с ними горечь поражения, организационные процессы с привлечением большей зрительной аудитории, включая пляжный район. Победители устроились с пивком наперевес и насладились уморным зрелищем греческого танца турецкой командой, смахивающей на эксбицианистов-трансвеститов с солистом из Албании, которому на спине написали гуашью «Боб» и одели бандану. Ему так понравилось выступать, что он ещё порывался что-нибудь отчебучить, пока приятели не увели его под рученьки отсыпаться в номер.
На ужине ко мне подсел печальный цыган, показавшийся неуловимо на кого-то похожим.
— Алекс, в следующий раз, я буду капитаном у русских, — сказал он, потирая гладкие щёки. — Почему не предупредил, что эти барабадосы не умеют играть, а?
Но впрочем, отсутствие бакенбард, которые, по горячим заверениям Марио, оптимизм которых не сочетался с хмурым лицом, ему уже осточертели, его внешность не испортило. Конечно, он уже не так походил на великого русского поэта, но зато продавцы в магазине, где он стянул ящик пива, его не узнают по старому фотороботу.
