Я не желал выставлять напоказ своё знание турецкого, так как трудился аниматором на птичьих правах, не имея рабочей визы. Так работало большинство иностранных аниматоров в Турции, и я знал о проблемах, с которыми можно столкнуться, если тебя приведут в жандармерию. На этот случай, отправляясь в Кемер или вообще выходя за пределы отеля, я одевал туристический браслет, оставленный мне покинувшими отель знакомыми. Более того я решил закосить под европейца, поскольку моей внешности в темноте не было видно, да и после мелирования волос, как подтверждение моего статуса в анимации «съевший пуд соли», даже искушённые в определении национальностей кемерские продавцы уже не принимали меня безошибочно за русского или белоруса как раньше. Я закосил под фаната-спортсмена с такой же безбашенной подругой, которым необходимо тренироваться днём и ночью. Происходящее больше напоминало студенческую игру крокодил, где всё показывается молча, жестами и пантомимой, так как человек плохо понимал по-английски, а я делал вид, что его «конушмумсентурче» это просто нелепое сочетание звуков. При этом мы активно использовали вёсла, и даже пару раз забирались в лодку, показывая, как надо правильно загребать воду и как правильно сбивать атакующий порыв акулы. Женя была объявлена Клаудией Шифер, и прыткий охранник предпринял попытки проявить турецкую любвеобильность. После наглядной демонстрации одной из формы Вин Чуна на 16 движений с использованием весла, как шестового оружия, я был удостоен имени Джеки Чана и напряжение спало. Мы обсудили важность Джеки Чана в мировом кинематографе, человек показал креативные намётки своего сценария к «час пик 4», где он планировал заменить Криса Такера в роли полицейского из Лос-Анджелеса. Я обнадёжил его, показав большим пальцем, что это будет шикарный дебют и попросил прислать билеты на премьеру.
В конце концов, мне пришлось предложить ему взятку за то, что история с покатушками останется без огласки, в виде пачки презервативов, так как ничего более ценного, кроме шорт и весла, у меня при себе не было. Но он был рад и этой выручке, даже помог втащить каноэ обратно и звал приходить тренироваться ещё…
Прелесть утра выходного дня аниматора в том, что оно прекрасно, даже если ты провёл ночь в обществе подушки. В таком случае можно не спеша отсыпаться до полной капитуляции лени, которая происходит не ранее 11. Я брал плавательные очки и оставшееся до обеда время проводил среди морских волн. Прозрачная чистая вода средиземного моря позволяла видеть дно как под микроскопом даже на расстоянии в 100–150 от берега, где глубина приближалась к нескольким десяткам метров. Конечно, средиземное море с красным морем Египта по цветам, коралловой населённостью дна и по плотности морских обитателей не сравнить. Но тем интереснее встречи со скатами-шипохвостами или морскими черепахами, проплывающими под тобой. Там, где вода превращалась в непроницаемую тёмную синь, я разворачивался и плыл обратно. На дне были свои ориентиры для пловца, предпочитающего кроль — тут поблёскивает консервная банка, здесь истлевает разлохмаченная авто-покрышка, там белеет закинутый не иначе как горным великаном лежак, полускрытый песком, дальше узор из каменных глыб, похожий на очертания африканского континента. В один из таких заплывов, на середине маршрута я заметил какие-то записки или открытки. Прервал свой четырёхгребковый ритм и решил рассмотреть поближе, что это за туземные письмена. Нырнул поглубже — не поверил — деньги. Медленно колышимые слабым придонным течением, они совершали поступательные движения вперёд, назад. Я на всякий случай описал вокруг круг, не розыгрыш ли, не подстава. Может где прячутся аквалангисты с леской или разумные дельфины-шутники. До дна было метров 7–8 и давление ощутимо ломило виски. Первая попытка была пробной, а на второй уже удалось подобрать одну купюру — двадцатка. Неплохой улов. Оставшиеся две купюры были пятёрками. «Интересно, что за обалдуй полез с деньгами в воду, и какова судьба их владельца», — думал я, помещая бумажный клад в плавки. В то утро я задержался в море дольше обычного. Поговорка «глаза заведущие, руки загребущие» оправдывала своё разрушительное действие на алчный мозг, заставляя просеивать весь периметр в поисках добавки. Но больше сокровищ не нашёл, отплавав пол акватории. Но хоть провёл это время не без пользы для мышц, которые на берегу объявили бунт человеческой жадности, распирая изнутри кожу. Я извлёк банкноты и присмотрелся. Нисколько не пострадали от воды и выглядели вполне настоящими, даже учитывая, что лично с американскими президентами я знаком не был.
Возвращаясь, я рассказал эту историю, аппетитно хрумкающим чипсы, разминаясь перед обедом, на нашей самодельной террасе близ домика чете приятелей — Мустафе и Марио. М&M-сы отказывались верить на слово, пришлось показать им мокрые купюры. Они переглянулись, и Мустафа озвучил общее мнение: что это ерунда и не стоит того, чтобы тратить силы и время на плескание в море. А Марио добавил, что меньше чем за сотню зелёных с этого места не двинется.
— Ну как знаете, — я пожал плечами и зашёл в свою комнату.
Когда через 10 секунд я вышел спросить у них, за какую денежную сумму можно подстричься в парикмахерской отеля, чипсы из брошенного наземь пакета ещё рассыпались меж ножек стульев, а две фигуры, обгоняя и дёргая друг дружку за шорты, неслись по направлению к воде. Когда я уже приканчивал обед, болтая с Машей, они появились в ресторане, недовольные, мокрые, с непросохшими волосами.
— Какашка? — спросил я.
— Пипетс, — ответил Мусти, а Марио вообще отказался со мной знаться, пока я не поделился с ним последним кусочком шоколадного рулета.
Марио был ещё тот picaro (picaro — плут, испанский) и облапошить его была задача не из лёгких если вообще реализуемая. Порой ему умудрялись такие проделки с туристами, в каких любого другого надрали бы за уши или избили босоножкой. Популярность Марио среди отдыхающих была близка к моей, при том, что он умудрялся не проводить ни одного активити. Основной рабочий инструмент Марио был язык. Что-что, а балаболить и заводить приятельские отношения Марио умел с любым типом людей. Будь то суровые челябинские мужики или тёмные воротилы из Тюмени или метросексуалы из Охтюбинска.
С девушками он менялся браслетами, часами, фенечками и, быть может, незаконно приторговывал золотишком. Обожал Марио зрелых бизнес-дам, преодолевших 40-летний возрастной рубеж и близких к состоянию, когда опять и баба и ягодка. Они же, на память, неизменно оставляли ему подарки за проявленное внимание. Может в этом крылась одна из причин сорочьего обожания, но проделывал Марио такие отношения каждые две недели как в первый раз.
«Я Вас любил, любовь ещё быть может,
Ежу понятной не была,
Там чудеса, там пиво бродит
И гуси-гуси га-га-га», — трогательно декламировал Марио, провожая очередную пассию, возвращающуюся в Иркутск, стоя на кожаном диване в фойе отеля.
И через минуту, утерев душистым щёгольским платочком слёзы горя от разлуки с любимой женщиной и слёзы радости от любования новой золотой цепочкой на своём запястье, не такое уж и юное дарование средних лет уже высматривало новую кандидатуру для обольщения в группе выходящих из автобуса туристок.
Непривычно серьёзным Марио появлялся исключительно во время факир-шоу, которое они проводили вдвоём с Джаном и с нами на подхвате. Одевшись в подобие монашеских чёрных тог, подпоясанные веревкой, с капюшонами, скрывающими пол-лица, они выходили с горящими факелами на огороженную площадку между сценой и рестораном. Под протяжные песнопения «doreme», навевающие образы феодальной Европы во времена противостояния тёмных ведьм и кровавой инквизиции, Марио и Джан выдыхали потрескивающие жаром огненные шары, кольца и струи пламени, тающие в ночном небе. Зрелище было отменное и вызывало ажиотажное восхищение у присутствующих. Впечатление портил только Боб, желающий из зависти примазаться к выступлению, комично притворно изображая ужас, бегая с огнетушителем между ними. Поскользнувшись о поверхность площадки, замасленную от горючей смеси, что удерживали во рту повелители огня, Боб загремел с баллоном на землю, которая отшибла ему на время пятую точку и убавила прыти.
Затем факиры босиком ходили по свеже-разбитому бутылочному стеклу и с будоражащим хрустом ели осветительные лампочки, запивая колой. Как-то раз в гримёрке после шоу забыли прибраться, и я сам, желая проверить в чём здесь подвох, потоптался на стекле. Ощущения были приятные, как после необычного массажа, и в подошвах ещё несколько часов отмечался эффект бодрости и тонуса, идущий вверх по ногам.
Марио очень гордился своими бакенбардами поэта и предохранял их от выгорания во время шоу, обмазывая анти-горючим составом, как и Джан, следящий за своей бородкой мудреца-даоса.
