Куропёлкин, естественно, мог допустить факт беременности Людмилы Афанасьевны Мезенцевой. Но поверить в то, что он виновник будущих неудобств женщины, не желал. В случаях посещения Шалаша он был аккуратен. К тому же в последний месяц кавалером Баборыбы оказался господин Трескучий.
И надо было срочно вызнать правду. Чтобы в который раз не попасть в дураки.
Кое-какую определённость можно было выцарапать из Селиванова. Хотя, если бы тот согласился стать бытовым просветителем, ещё неизвестно, какого рода сведения и зачем он пожелал бы Куропёлкину выдать.
Но явился Селиванов вроде бы доброжелателем.
— Ну что, Евгений Макарович, ваша Баборыба и впрямь залетела. Но разочарую или обрадую вас. Её плод, или зародыш плода, — не от вас.
— А от кого?
— Попробуем выяснить, — сказал Селиванов.
— В моей подсказке вы не нуждаетесь? — спросил Куропёлкин.
— Нет, — сказал Селиванов. — Тем более что подсказка ваша нам известна. Но необходимы точные измерения последствий совершённого акта и намерений произвёдших его.
— То есть смысл действий Трескучего и Баборыбы вами пока не разгадан?
— Не только их.
— А ещё-то кого? — удивился Куропёлкин.
— А ещё, Евгений Макарович, и блистательной госпожи Звонковой.
— А они не с вами?
— К сожалению, от них можно ожидать подвохов. При этом они явно рассчитывают на искусные воздействия на вас.
— Вас это напрягает? — спросил Куропёлкин.
— Напрягает. В особенности в предкушении вашего нового путешествия.
— Какого ещё?
— Вот тебе раз! Вы что, забыли о карте, которую я показывал вам недавно?
— С маршрутом Чкалова, что ли?
— Типа того… Ну и что вы решили?
— Никаких новых путешествий!
— Вы спешите с решением. Кстати, если ваше новое путешествие прошло бы с успехом, вы были бы среди прочего вознаграждены сертификатами на владение земельных (условно говоря — земельных, Селиванов рассмеялся) участков на Венере, на Марсе, на кольцах Сатурна, где пожелаете.
— Нет, — твёрдо сказал Куропёлкин, — отбуду срок каторги здесь и — в Сапожок Рязанской губернии.
— Какой такой Сапожок? — слова из Селиванова выползли с трудом.
— Посёлок какой-то. Проезжал как-то по железной дороге, увидел название станции и решил: вот где надо жить — в Сапожке.
На самом деле Куропёлкин не собирался жить ни в каком Сапожке, и с чего он заявил о нём сейчас, понять не мог. Но почувствовал, что слова его ошарашили Селиванова и тот будто бы свалился в яму для ловли медведя и не сразу смог из неё выбраться.
Вариант Сапожка Рязанской губернии не был, видимо, исследован и обговорен.
И всё же Селиванов выбрался из ямы. Отдышался.
— Мезенцева говорила про какие-то секретные соглашения и обещала объявить Ультиматум, — сказал Куропёлкин.
Селиванов задумался.
— Да, — сказал Селиванов. — Соглашения секретные есть. Но она поспешила вас ими попугать. Ещё не время. Хотя, кто знает… Она женщина глуповатая, но хватка у неё бульдожья, а может и удавья. И возможно, она ощутила опасность своё упустить…
— Вы могли бы её вразумить, — сказал Куропёлкин.
— Оказалось, что вразумлять её — дело нелегкое. Если не безнадёжное.
— Удивительно, — снова пришло в голову Куропёлкину, — как это она не пробилась в Олимпийскую сборную?
— Это вы к чему?
— Это я просто так, — сказал Куропёлкин, — себя пожалел. И попытался предположить, чем был вызван вами выбор именно такой Баборыбы…
— Торопились исполнить ваш каприз.
— А что значат её слова об объявлении Ультиматума? — спросил Куропёлкин.
— Вот вы, Евгений Макарович, — сказал Селиванов, — употребили слово «вразумить». Но получается так, что вразумлять приходится вас.
— Так вот посчитайте, что секретные соглашения были подписаны с гражданкой Мезенцевой в расчёте на то, что, коли возникнет надобность, они и будут использованы для вразумления вас.
— Но я-то не подписывал никаких соглашений! — чуть ли не радостно воскликнул Куропёлкин.
— Экие сложности! — рассмеялся Селиванов. — Один контракт, подписанный госпожой Звонковой и вами, есть, и ничего не стоит внести туда любые новые ваши обязательства, причём и без вашего ведома.
— И без ведома Нины Аркадьевны? — помрачнел Куропёлкин.
— Без ведома госпожи Звонковой здесь ничего произойти не может, — сказал Селиванов.
— То есть она с вами в сговоре?
— Я надеюсь, что она будет заинтересована в общем деле, даже и поступившись собственными амбициями, а они у неё бонапартьи.
— А какие основания для претензий Баборыбы? — спросил Куропёлкин. — Я ей не муж, она меня не кормила на коммунальной кухне и не наживала совместного имущества, наследницей быть не может.
— А вот объявят вас отцом её ребёнка, — радостно, будто бы ощущая заранее светлые картины (или весёлые), сказал Селиванов, — тогда и взвоете!
— Вы шутите? — спросил Куропёлкин. — Или всё же пытаетесь припугнуть меня? Вы же сообщили мне, что предполагаемый ребёнок не от меня. Вы и о генетических исследованиях говорили…
— Какие уж тут шутки, любезный Евгений Макарович! — сказал Селиванов. — Речь идёт о важнейших интересах, о государственных интересах, церемониться здесь нельзя. Мы не можем жить и развиваться, рассчитывая лишь на углеводороды.
— Но выходит, что вы больше печётесь об интересах Баборыбы, раз готовы объявить меня отцом её ребёнка…
— Баборыба — подсобное средство, она-то вообще в итоге окажется при ржавом «Запорожце», но вы из-за своих кочевряжений и отказов от задач страны можете получить лет двадцать строгого режима…
— И госпожа Звонкова, — уже волнуясь, спросил Куропёлкин, — поддерживает ваши авантюрные расклады? И согласна участвовать в вашем шантаже?
— Спросите у неё, — сказал Селиванов.
— Спрошу, — сказал Куропёлкин.
Но где он мог спросить о чём-либо Нину Аркадьевну.
«Сапожок, Сапожок. Сапожок!» — опять стало барабанить в голове Куропёлкина.
Какой к чёрту сапожок?
И тут Куропёлкин вспомнил.
У него же в доме есть Башмак!
Надо было нажать пальцем на деревянный гвоздик.
Пришла пора.
Нажал.
Молчание в ответ.
Тишина.
Но утром в Избушке зазвенело.
— Евгений Макарович? — спросил Башмак.
— Он самый, — сказал Куропёлкин. — Здравствуйте.
— Есть повод для вашего звонка?
— Есть.
— И какова цель звонка?
— Возникло желание встретиться и поговорить с Сергеем Ильичом Бавыкиным.
— Хорошо. Я доложу ему о вас. Сейчас он занят. Ждите.
Куропёлкин-то предполагал, что родственник его Башмака пребывает (хотя бы плавает в воздухе) поблизости от правого уха пещерного сапожника, и тот сигналу обрадуется, забросит все дела и взволнованно заявит: «А мне так необходим разговор с вами!»
А тут — «Ждите!»
Хотя, конечно, профессор Бавыкин мог сидеть теперь над уточнениями частностей своего нового проекта, к подвигам в котором призывали его, Куропёлкина.
Но по сведениям Селиванова, Бавыкин не жаловал похвалами первое путешествие Куропёлкина и ставил под сомнение его способности Пробивателя.
Однако при первом его нажатии на гвоздь Башмака ему ответили и назвали Евгением Макаровичем. Стало быть, кто-то из команды Бавыкина постоянно имел его в виду.
«Ну что же, — решил Куропёлкин. — Подождём».
Ожидание его было скрашено появлением горничной Дуняши, доставившей постояльцу Избушки завтрак.
— Что-то, Дуняша, нет аппетита, — сказал Куропёлкин.
— Оно и видно, — сказала Дуняша. — Заметно, какой вы исхудавший. Наверняка из-за сердечных переживаний. Или даже страданий. Довела, похоже, вас прекрасная Баборыба. А вы, поговаривают, ещё и детишек ожидаете.
— Каких ещё детишек? — нахмурился Куропёлкин.
— Вам лучше знать каких.
— Дуняша, вам разумнее было бы обратиться по этому вопросу к наиболее осведомлённому в здешнем поместье, а может, и во всём государстве человеку, а именно — к господину Трескучему.
— Если в ваших словах есть правда, — сказала Дуняша, — Нина Аркадьевна может разгневаться.
— Из-за меня? — встревожился Куропёлкин.
— Вы-то, Женечка, её как раз обрадуете. Разгневается она на Трескучего. Она сегодня с ним уже бранилась.
— А она здесь?
— Да. Вернулась вчера.
Сейчас же зазвенел Башмак.
— Добрый день, Евгений Макарович. Это Бавыкин.
— Добрый день, Сергей Ильич.
С Башмаком в руке Куропёлкин подошел к окну и понял: по отношению к Дуняше он поступил невежливо.
— Вы свободны? — спросил Бавыкин. — Рядом с вами сейчас никого нет?
— Свободен, — сказал Куропёлкин. — А рядом со мной сейчас горничная Дуняша, она принесла мне завтрак.
