— Для вашей дочери у меня есть французские сапожки,— заметил Миша.
Но Варя почему-то отнеслась к покупке французских сапог с полным равнодушием. Не вставая с дивана, сказала, мол, сапоги ее не интересуют, что немало озадачило Мишу.
— Обычно девушки умирают по таким сапожкам,— сказал он.
— Моя дочь обожает Монтеня,— улыбнулся я.
— Про такую фирму я не слышал,— сказал Миша. В соседней комнате послышался смех Вари.
Уже одевшись, Миша спросил:
— У вас ничего нет приличного для продажи? Например, кожи? Пальто, пиджак? Я могу быть посредником. Клиентура у меня богатейшая. Бывает, человек купит вещь, а потом разочаруется… Надо сразу продавать, пока в цене. Полежит, мода пройдет — и ваши денежки плакали. А хороший товар у меня долго не залежится. Ну, разумеется, я вычту из стоимости комиссионные…
— У меня ничего нет лишнего.
— Да-а, а как ваш друг? — вспомнил Миша.— Ну, который по заграницам разъезжает… Может, у него есть ненужные вещи? Я бы с удовольствием их реализовал.
— Остряков? — улыбнулся я.— Он покупает книги по искусству. К одежде равнодушен.
— А книги нельзя у него приобрести? Разумеется, по сходной цене?
— Миша, не все покупается и продается,— заметил я, чувствуя, что во мне поднимается раздражение.
— Не скажите,— возразил Миша с мефистофельской улыбкой.— Я знаю одного большого человека из мира искусства, который не чужд торговли… Торговля, Георгий Иванович, двигает прогресс! Старая истина!
— Не рубашками же он торгует?
— Он ничем не торгует,— сказал Миша.— Он отдает мне ненужные вещи, а торгую я. Он не в обиде, и мне хорошо.
— Звоните,— сказал я.
Миша понял, что пора прощаться, надо ему отдать должное, он все схватывал на лету. Расстались мы любезно, но я понял, что Миша, пожалуй, на этот раз вычеркнет меня из числа своих постоянных клиентов, Мише тоже мало радости приезжать ко мне с полной сумкой и увозить все обратно. Время — деньги, не раз говорил он.
Вскоре после его ухода позвонил Боба Быков. Сообщил, что сегодня привез из больницы домой Острякова, потом поинтересовался, не появлялся ли у меня Миша Март.
— После своей поездки на периферию,— сказал я,— он чего-то слишком много стал заламывать с меня за свой товар!
— Поездки? На периферию? — рассмеялся Боба.— Было, было такое… Два года ему дали, а вот, гляди, выскочил из колонии раньше срока.
— То-то он поморщился, когда я спросил про север,— сказал я.
— Колыма — не сахар… Кстати, он просил у тебя вещи для продажи? Ни в коем случае не давай! Он мое кожаное пальто вот уже второй месяц продает. Говорит, у него налажены связи с грузинами. Знакомой стюардессе передает товар, а та его самолетом в Тбилиси. Так что «комиссионные» у Миши будь здоров!..
— А что же с твоим пальто? — поинтересовался я.
— Что-то крутит-вертит, мол, давно продал, а деньги с него не могу получить. Каждый день обещает отдать, а сам прячется от меня, к телефону не подходит. И дверь не открывает…
— Знакомые же у тебя,— сказал я, вспомнив, что его ко мне впервые привел Боба. Я еще тогда был женат на Оле Первой.
— Таких Мишей Мартов-Апрелей теперь развелось,— невозмутимо ответил Боба.— Этот хоть весь из себя такой вежливый, крутой, якобы интеллигентный. Разговаривает, как молитву читает… А другие деляги на горло наступают, рвут деньги когтями…
— Не знаю, как ты, а я кончаю все дела с Мишей,— сказал я.
— Мудрое решение, па! — крикнула из другой комнаты Варя.— Жулик с белым перстнем…— и передразнила: — Про такую фирму я не слышал… Позор! Он, наверное, ни одной книжки не прочитал!
— Он их не читает, он ими торгует… А у Боба кожаное пальто зажулил,— сказал я.
— Твой хитрый Миша три раза мне звонил, настойчиво предлагал эти сапожки… Знаешь, сколько он заломил за них? Двести пятьдесят! А в магазине они по сто двадцать…
— В магазине,— проворчал я.— Купи их в магазине… Будь всего полно в магазине, не было бы и Миши Марта.
— Ты так мило с ним беседовал,— подковырнула Варя.— И примерял что-то, кажется?
— А тебе хотелось бы, чтобы я в одном костюме всю жизнь проходил?
— Ты у меня и так красивый, папочка,— подольстилась дочь.— Нравишься и девушкам, и женщинам… Знаешь, что сказала моя одна подружка, когда первый раз тебя увидела? Говорит, никогда не дала бы тебе сорок.
— А сколько бы она мне дала? — поинтересовался я.
Черт побери, приятно слышать, когда тебя похваливают!
— Тридцать. И потом, говорит, что ты похож на популярного французского киноартиста Бельмондо.
— Я бы не сказал, что он писаный красавец,— чувствуя подвох, пробормотал я.
— У тебя такие же толстые губы и в глазах что-то, вызывающее у женщин интерес…
— А еще что сказала твоя подружка?
— Что у тебя атлетическая фигура,— Варя оценивающе окинула меня взглядом.— Па, ты справился бы с… Боровиковым?
— Я должен ему морду набить?
— Фу-у, как грубо! — поморщилась Варя.— Он терпеть тебя не может, говорит, что это ты настроил меня против него… Сначала Олю увел у него из-под носа…— не удержалась и подпустила шпильку Варя.— А потом разбил его счастье… Это он имеет в виду меня!.. Почему мужчины во всем, что касается чувств, ищут постороннюю причину, а не заглянут внутрь самих себя?
— Думаешь, так просто,— усмехнулся я.
— Он не может понять, что я разочаровалась в нем,— продолжала Варя.— Да, он видный парень, хороший спортсмен, девушкам нравится… Но это все снаружи, а внутри он грубый, невоспитанный, только и говорит о себе и не замечает, как это неприятно слушать другим… Он не способен глубоко любить, такие Нарциссы могут лишь позволить себя любить. И находятся же дурочки, которые все терпят и позволяют помыкать собою… Он много мне рассказывал о своих победах, просто упивался этим, даже письма показывал… Если поначалу он пытался скрывать свои недостатки, казаться лучше, чем есть, то потом все вылезло наружу… Я вот о чем подумала: познакомиться с человеком, выйти замуж за него — это не главное…
— Что же главное?
— В каждом человеке заложено хорошее и плохое,— продолжала Варя.— Необходимо нащупать хорошее, доброе, что есть в мужчине, и развить это, углубить. Иначе злое, жестокое погребет под собой все хорошее… Наверное, интересно все глубже и глубже узнавать близкого человека, помогать ему открывать самого себя? В исторических романах писатели как раз отмечали эту способность женщины влиять на мужчину, умело направлять его волю, порой так, что он даже не подозревал об этом, полагал, что сам все делает… Особенно умело пользовались своей красотой, влиянием на королей и царей их знаменитые любовницы.
— К чему ты клонишь? — спросил я.
— В Лёне есть и хорошее,— задумчиво произнесла Варя.— А я не смогла это хорошее развить в нем… Вернее, не захотела, а ведь смогла бы, па! Я чувствую, что смогла бы!
— В наше время большинство женщин считают, что ни один мужчина не стоит того, чтобы себя полностью посвятить ему, семье, детям.
— Может, стоящие мужчины перевелись?
— Или наоборот: женщины разучились любить?
— Мама говорила, что ты ее боготворил,— сказала Варя.— А для женщины это все… Почему же вы расстались?
— Это трудно объяснить…
— Я тебя пойму,— сказала Варя.
— Так уж в жизни получается: когда мужчина и женщина начинают вместе жить, постепенно открываются разные мелкие и крупные недостатки в их характерах, которые раньше не проявлялись. Наш домашний философ Монтень по этому поводу говорит…— я взял с письменного стола свою толстую тетрадку, полистал и прочел: «Не существует на свете души, сколь бы убогой и низменной она ни была, в которой не сквозил бы проблеск какой-нибудь особенной способности; и нет столь глубоко погребенной способности, чтобы она так или иначе не проявила себя».
— У мамы есть достоинства?
— У нее много хорошего,— сказал я.— Она добрая, красивая, веселая…
— Ты видел в маме достоинства, а она в тебе — недостатки,— резюмировала Варя.
— Тут уж я ничего не мог поделать,— вздохнул я.
— Зато в дяде Чеботе она видит только достоинства,— сказала дочь.— А я их почему-то не замечаю…
— Не будем о них,— попросил я.
— Я не жалею, что познакомилась с Боровиковым,— сказала Варя.— Все в нашем мире познается в сравнении.
Я вовсе не собирался торжествовать, мол, я был прав, когда предупреждал ее насчет баскетболиста. Одно дело, когда твоя правота подтверждается в застольном споре, и другое — когда это касается жизни близкого тебе человека. Лучше бы я ошибся в Боровикове. И как бы Варя ни старалась убедить меня, что ей наплевать на него, я-то видел, что ей тяжело. При мне звонков больше не было, но баскетболист мог звонить и без меня. Варя приходила из университета раньше, чем я.
