— Отбрось ее, — посоветовал Андрей. — Ты только представь, с каким уважением будет относиться к тебе твой совет директоров, когда ты будешь зачитывать им отчеты о работе «русских партнеров»!.. Постепенно развернем «дочерние предприятия»…
— Стоп! — сказал Кулагин. — У меня возникает ощущение, что я ничего не понимаю… Это что, «бизнес по-русски»?
— Он, — грустно покачал головой Туманов. — Тебе просто повезло, Сергей, что ты встретил меня. Ты совсем отвык от работы в этой стране. Но ничего, можешь не волноваться, я лично займусь этим вопросом. Так и быть, я сделаю тебя богатым.
— Спасибо, — поблагодарил миллионер. — Но лучше б ты бил меня в детстве, чем сейчас… Если ты будешь вешать такую же лапшу на уши всем, кто имеет с тобой дело, то либо тебя прибьют, либо обогатят… Но столь же вероятно, что ты разоришься, разоришь меня, и мы с тобой пойдем работать дворниками… Во всяком случае, из концерна меня точно выгонят.
— К тому времени у нас будет собственный концерн, — заверил Андрей. — Я уже вижу себя сидящим напротив собственного замка, забросив ноги на «джип- чероки», и прокручивающим в уме варианты, как удвоить объем производства.
— А я вижу стоящим себя в очереди на биржу труда, — сказал Кулагин. — Ладно, шокировать меня ты сумел, а теперь сумей заинтересовать конкретными предложениями по становлению бизнеса… И я не знаю, насколько эти идеи должны быть гениальны, чтоб я согласился на такую авантюру!..
Туманов хитро посмотрел на него, извлек из кармана ручку, придвинул к себе чистую салфетку и начал рассказывать, одновременно записывая и подсчитывая цифры на клочке бумаги. Расчеты он производил правой рукой, а левой судорожно сжимал в кармане несколько мелких, помятых купюр — на момент встречи с Кулагиным все «финансовое состояние» будущего «грозы русского бизнеса» не превышало стоимости трех пачек сигарет…
Стать вдруг собою — как тобой,
твой пульс приемля, как крещенье,
как причащенье, как прощенье
за то, что был проигран бой.
Проигран бой. С чужой судьбой,
чей приговор — такая милость,—
всем, чем болело и томилось,
сливаюсь, чтобы стать собой.
Римма Казакова
Я взглянула на золотой «Ролекс» на своем запястье и покачала головой:
— Десятый час, а их все нет… Не случилось ли чего?
Таня перестала мять тесто, утерла тыльной стороной ладони капельки пота со лба и ободряюще улыбнулась мне:
— Не волнуйся, эти не пропадут. Семен с сыном, бывает, сутками напролет в лесах пропадают, я уже привыкла. Как стемнеет — вернутся. Рыба ночью спит. Если, конечно, наши «браконьеры» ее «лучить» не надумают… Это у них запросто может быть. Мужчины — они и есть мужчины…
— Тяжело тебе здесь? — спросила я. — Ты ведь городская, не страшно было так резко образ жизни менять?
— Любила, — просто ответила она. — Да и Семен — такой человек, с которым не страшно ни в тайгу, ни на Марс…
— Как же вы познакомились?
Она бросила на меня быстрый взгляд и вновь вернулась к тесту. В недоумении я ждала.
— Твой отец нас познакомил, — наконец ответила она. — Я ведь… Сперва я с ним познакомилась, а уж потом… Потом с Семеном.
— Понятно, — помрачнела я.
— Нет, ничего тебе не понятно, — она вытерла руки о полотенце, подошла ко мне и села рядом, — Настенька, девочка, когда же ты поймешь, что твой отец не был ни подлецом, ни дураком, ни трусом?.. Он, зачастую, ошибался, бывало, делал все наперекор, иногда пускался «во все тяжкие»… Но подлецом он не был. Просто он жил, как умел. По своему, как считал нужным… В этом мире нет безгрешных людей. Идеальными бывают только герои книжек и фильмов… Но ты-то… Ты же его дочь, ты должна его понять. Я видела много людей, и плохих, и хороших, и скажу тебе как на духу: он не был «идеальным человеком», но он не зря прожил свою жизнь и достоин уважения. Это был настоящий человек. Ты можешь гордиться своим отцом.
— Почему вы все защищаете его? — с болью в голосе спросила я. — И даже вы, кто не обязан ему ни деньгами, ни властью, ни положением в обществе… Почему вы его защищаете?
— Потому что он стоил того, — сказала Таня. — Он действительно стоил этого… Может быть, он выглядел не слишком «правильным», но только потому, что ему было наплевать на чужое мнение. Зачастую он сам создавал байки о себе, чтобы потешиться над неуемными сплетниками… Но он умел быть настоящим другом… Он был хорошим другом и сумел бы стать тебе хорошим отцом. Он просто не успел. Но поверь мне: он очень этого хотел…
— Так почему же он этого не сделал?!
— Не знаю…
Некоторое время мы молчали, глядя в пламенеющее закатным заревом окно.
— Знаешь, — сказала я, — иногда мне очень хочется поверить, что он был хорошим человеком… Иногда я почти верю в это… Если б он пришел ко мне тогда, поговорил… Объяснил все… Я же понимаю: жизнь не бывает легкой и гладкой. И я тоже не могу сказать, что он зря прожил свою жизнь. Он сумел чего-то добиться, у него были настоящие, преданные друзья, он написал несколько книг, он дал жизнь мне… Но почему он не пришел ко мне и не поговорил?.. Почему просто не пришел? Разве ему было не интересно: ктьо я? Какая? Кем стала? О чем мечтаю и чего боюсь?
Я встала и отошла в другой угол гостиной, пряча от Тани невольно навернувшиеся на глаза слезы.
— Да где же они? — растерянно сказала Таня, делая вид, что ничего не замечает. — Сказали, что на пару часов, а сами…
— Вернутся, — я попыталась взять себя в руки и успокоиться. — Эти не пропадут…
— Хороший у тебя парень, — улыбнулась она. — Настоящий мужчина, это видно сразу…
— Это не мой парень, — сказала я, — Володя — мой телохранитель…
— Да ну? — прищурилась она. — То-то я не вижу, какие вы друг на дружку взгляды бросаете…
— Я-то, может, и «бросаю», — невольно улыбнулась я в ответ. — А вот ему хоть кол на голове теши… Бревно бесчувственное. Мы у вас уже третью неделю гостим, а он бы хоть раз за это время мне слово доброе сказал… Бревно!
— Тогда сделай ты первый шаг, — посоветовала она, — Ведь ты же знаешь мужчин. Они так боятся получить отказ, что зачастую предпочитают вообще ничего не предпринимать, лишь бы не быть отвергнутыми. Тем более, что он твой телохранитель. Все же «служебная этика»… Да не расстраивайся ты… Нравишься ты ему, нравишься… Уж это я вижу…
— А я — нет, — пожаловалась я. — Все же интересно все в жизни устроено. Первый раз, когда мы встретились, я пришла в ужас от одного его вида… Скажи мне тогда кто-нибудь, что этот парень… вызовет у меня интерес — я бы рассмеялась… А теперь вот обижаюсь, что он на меня не смотрит…
— Смотрит-смотрит, — заверила Таня. — Просто гордость не позволяет вырваться чувствам. Ты редкой красоты девушка, очень богатая, умница… Вот он и считает, что у вас «разные социальные слои»…
— При чем здесь «слои»? — удивилась я. — Вон, принцесса Монако Стефания замуж за своего телохранителя вышла и наплевала на все посторонние мнения, потому что главное — это… это чувства. Я и сама никак не могу привыкнуть к своему новому положению. Всю жизнь жила «как все», и вдруг…
— Я-то все это как раз очень хорошо понимаю, — рассмеялась она. — Ведь до встречи с Семеном я была манекенщицей и поначалу очень придирчиво «отсеивала» несостоятельных, незнаменитых и не властных. Мы с твоим отцом часто спорили на эту тему, и он пытался доказать мне, что… Впрочем, это не важно. Главное то, что я потом все же поняла, насколько он был прав. Я поняла это, встретив Семена. И ни разу не пожалела, что вышла за него. Он из той же «породы», что и твой отец. Они оба — настоящие мужчины. Умные, сильные и добрые. И с этим не сравнятся никакие блага. Никакие шубы, машины и драгоценности не смогут мне заменить рук Семена, его глаз, его надежных плеч…
— Таня, а почему… Почему вы расстались с моим отцом?.. Извини за этот вопрос… Если хочешь, можешь не отвечать…
— Почему же, здесь нет секрета… Он очень любил твою мать. Очень любил тебя… Меня он не любил. Уважал, оберегал, но не любил… Иногда мне кажется, что он специально привез меня сюда и познакомил с Семеном, словно знал, что мы…
С улицы до нас донеслись веселые голоса. Дверь распахнулась, и в избу вошли Володя и Семен Павлов с девятилетнем сыном Андреем. Мальчишка был не по годам рослым и крепким, чувствовалось, что со временем из него вырастет богатырь под стать отцу.
— Во сколько! — продемонстрировал нам большой мешок с рыбой Павлов. — Сегодня денек выдался просто на редкость удачным… О-о… А бабоньки-то наши сложа руки весь день просидели. На столе — пусто, они о своем, о женском на лавочке болтают, а мужчин кормить и не собираются?
