Несколько месяцев я путешествовала в их компании. Это было круто. В один прекрасный день старушку хватил удар, и она умерла. Мы находились в самом сердце пустыни, в десятках миль от ближайшего населенного пункта. Что же нам было делать? Мы поместили старушку в спальный мешок и со всех сторон застегнули его, после чего привязали сверху к крыше автомобиля. И, преследуемые грифами, покатили дальше.
Ближе к закату мы подъехали к городку довольно приличных размеров. Мы совершенно измучились от жажды и остановились в какой-то забегаловке выпить холодного пива. Когда мы вышли наружу, то увидели, что машину угнали. Со спальным мешком, старушкой и всем прочим.
Мы застряли в городишке на целую неделю. Мы каждый день давали взятки полицейским. Но наше имущество так и не отыскалось. И по сей день украденный у школьного учителя из Огайо автомобиль катается по Мексике. Вместе с украденным спальным мешком. А также украденным телом старушки. Как знать, может, оно по-прежнему привязано к крыше машины.
– Интересная история, – признался я. – Только не могу понять, какое отношение…
– А я еще не закончила. Мы с этим школьным учителем стали любовниками. На деньги бабушки мы сняли сложенный из самана домик и зажили, как настоящие мексиканцы. Каждое утро я пекла лепешки-тортильи. Пока я занималась домашними делами, школьный учитель, сидя в одних трусах в теньке, зачитывал мне вслух отрывки из разных книг. Я была равнодушна к его литературным пристрастиям – он тяготел в основном к классике патологического характера, – но ему очень нравилось читать мне вслух, и я особенно не возражала.
Как-то раз утром он прочитал мне рассказ одного русского пессимиста. В нем говорилось о человеке, который захотел проверить интеллект верующих, поэтому начал практиковать аскетизм и произносить эрзац-премудрости. Вскоре он обзавелся тысячами учеников, которым стал проповедовать придуманные им доктрины. Почитатели объявили его святым. Затем, для того, чтобы показать своим последователям, как легко он их провел, он в один прекрасный день объявил, что все, чему он учил других, – сущая бессмыслица. Оказавшись не в состоянии жить без веры, последователи забили его камнями и продолжили верить в созданное им учение.
Явно собравшись уйти, Аманда встала.
– Я понял тебя, – отозвался я.
– Я тоже, – сказал Плаки Перселл.
Неужели наши переговоры оказались тщетны?
Неужели общество посчитает Тело мистификацией?
Неужели мертвый Христос не спасет людей, как не спас он их, покуда был жив?
Неужели нам все-таки отстрелят задницы?
Куда же нам отсюда бежать?
•••••••
Над миром опустилась тьма. Охотники на уток уже давным-давно оставили болота и заводи. Пахнущие зеленью облака закрыли луну. Вслед за Амандой я поднялся по лестнице наверх, чтобы посмотреть, как она будет купать малыша Тора. Меня чрезвычайно возбудило зрелище, представшее мне, когда она принялась мыть малышу причинное место.
Несмотря на довольно прозрачный намек Аманды, что все наши надежды решить проблему Тела тщетны, а наши страхи совершенно беспочвенны, я тем не менее полагал, что наше первое заседание в кладовке оказалось небесполезным. Проблема приобрела более четкие очертания, наметился общий курс дальнейшего обсуждения, распутались кое-какие нити неясностей и двусмысленностей. То, что 99 процентов обсуждения фактически провели с Плаки, не вызвало у меня ни Удивления, ни смущения. Зиллеры участвовали в обсуждении на своем специфическом уровне, причем на уровне более высоком, чем наш с Перселлом. Придет время, и они скажут свое веское слово. Они сделают то, что им надлежит сделать. Я по-прежнему был убежден, что супруги обладают особой мудростью и непременно внесут свой весомый вклад в любое решение, которое будет принято относительно мумии. Окончательный срок наступит только через два дня. Что ж, я готов подождать.
Мать стала намыливать Тору крошечные яички, и малыш радостно захихикал. Его крошечный пенис окреп и восстал в намыленных руках Аманды.
– Иисуса распяли на кресте, – неожиданно сказала Аманда. Сказала каким-то будничным тоном.
– Так гласит легенда, – согласился я. – И что из этого?
– Крест – это дерево, а дерево – это фаллос. Что-то в этом есть, Маркс. – Она посмотрела на пенис своего сынишки так, будто это было распятие. Я представил себе, как он висит на цепочке у нее на шее. (Успокойся, Тор, я всего лишь шучу!)
– Если тут что-то и есть, то смысл этого от меня пока скрыт. Может быть, ты пояснишь мне свою мысль?
– Иисус был евреем. Иудаизм – мужская, отцовская религия. Христианство также превратилось в отцовскую религию. Власть пениса существует в нашем мире уже две тысячи лет.
– Разве это плохо?
– Дело не в том, хорошо это или плохо. Не надо вообще так ставить вопрос. Но когда фаллос отделен от лона, когда отец отделен от матери, когда культура отделена от природы, когда дух отделен от плоти… Тогда жизнь лишается гармонии, и люди впадают в уныние или агрессию.
– Допустим, это так – последние два тысячелетия в мире было с избытком и уныния, и агрессии. По твоим словам получается, что Иисус пришел в мир природной гармонии и его этой гармонии лишил.
– Я говорю лишь о том, что завтра, когда ты будешь в одиночестве размышлять об Иисусе, не забудь открыть окно. Не сиди в своем кабинете, набитом книгами, но лишенном воздуха. Открой все окна навстречу сосновой хвое, и уткам, и полям, и реке. Ты увидишь, что мысли станут более связными, а выводы – более точными.
Ее слова – по меньшей мере на первый взгляд – прозвучали чересчур прямолинейно, но все же в них таилось нечто неуловимое, уклончивое смысл или видимость смысла чего я пока не мог уловить. Я подумал, что смысл имеет к Аманде такое же отношение, как и к Христу. Тем не менее она больше ничего так и не сказала, а я уже давно понял, что давить на нее ни в коем случае не следует. Поэтому я поблагодарил ее и отправился к себе в квартирку над гаражом.
Я постоял немного в прохладной черноте рощи и потянулся. День был долгий и тяжелый. День, совершенно не похожий на другие дни. А это всего лишь начало.
В спальне Зиллеров на втором этаже погас свет. Я улыбнулся.
– Скоро вы откроете мне ваши тайны, – произнес я, обращаясь к фигурам, чьи силуэты мелькали на фоне задернутых штор. – Тело об этом позаботится.
А потом проскользнул в гараж, где у меня были припрятаны четыре сырые венские сосиски и пинта свекольного сока.
Рост Джона Пола Зиллера составляет шесть футов шесть с половиной дюймов. Кроме того, в носу у него торчит длинная косточка. Его при всем желании вряд ли с кем перепутаешь. Агенты не могут понять, почему его до сих пор не поймали. Не понимаю этого и я. Ведь блюстители закона прекрасно преуспели в своем профессиональном искусстве. Им добросовестно служат самые последние достижения науки и техники. Имея в своем распоряжении лаборатории, компьютеры, химические формулы, бескрайние электронно-коммуникационные сети, профессионально обученных военных и миллионы осведомителей, разве могут слуги закона потерпеть неудачу в поиске, обнаружении и поимке родившегося в африканских джунглях чародея, печально известного спортсмена-изгоя, девяностофунтового бабуина и Тела Христова, путешествующих вместе? Тогда следует примириться с масштабами упадка автомобильной империи Форда или неспособностью «Стандард ойл» получать прибыль.
Всей моей плотью, кровью и дыханием я желаю чародею успеха в выполнении его фокуса. Однако шум, создаваемый надеждой, не идет ни в какое сравнение с грохотом у меня в сердце.
А Аманда тем временем продолжает делать свое дело. Какое? Да то самое, о котором я – если мне удается оставаться честным – и пишу эти строки. Которое, например, в данный момент заключается в усовершенствовании техники транса. Сейчас она впадает в транс без каких-либо усилий, «включая» «голоса» с такой же легкостью, как вы включаете телевизор, чтобы посмотреть одиннадцатичасовые новости. Однако каждый раз она получает один и тот же совет: «Ждите письма!»
Таким образом, Аманда продолжает ждать письма. Я писем не жду. Как же может письмо добраться до нас? Я ведь уже упоминал, что агенты, наши соглядатаи, перехватывают всю нашу почту. Кроме того, неужели Джон Пол настолько глуп, чтобы открыть свое местонахождение почтовым штемпелем на конверте? Так что ожидать письма просто смехотворно. В последние дни придорожного кафе достигают лишь струи нескончаемого дождя. Его сюда доставляют как раз авиапочтой, на дом, огромными мешками. И откуда только дождь узнал наш адрес?
В субботу утром в дверь зверинца постучал Сальвадор Глэдстон Текс. Ковбой, видимо, принес что-то ценное на продажу, однако на его стук никто не ответил. Немного позже приходил фермер Хансен, увидел вывеску и ушел. Вывеска гласила: «Закрыто до понедельника». Поскольку прямо перед входом был припаркован джип Зиллеров, Хансен, видимо, удивился и решил, что происходит что-то неладное. Может быть, даже подумал, что мы заболели. Кто же знает, что там себе подумал фермер Хансен? И ускакал домой верхом на своей Еврейской Матушке.
