Они надели белый капюшон на голову худощавому офицеру и зафиксировали у него на шее петлю. Грубого ворса, с вплетениями кожаных шнурков, она сейчас не стягивалась в настоящий узел, а лишь провисала сквозь медное колечко.
– Длина падения – семь футов семь дюймов, – пояснил Койн, когда они закончили. – Таков стандарт для мужчины весом в сто двадцать шесть фунтов. Видите эту скобку? Ее можно регулировать. Вот эта золотая пометка поставлена на нужном уровне. Во время настоящей казни вы трое – Хьюз, Хатчинс и Гринвальд – будете находиться в комнате справа. Вас приведут на несколько часов раньше, чтобы никто не видел, как вы входите в шатер. У каждого будет кнопка. Как только я войду в аппаратную и закрою за собой дверь, вы нажмете на эти кнопки. Но люк на эшафоте автоматически открывает только одна, другие две – фальшивки. В какой из трех сработает сигнал, случайным образом определит компьютер.
Один из офицеров перебил его:
– А если осужденный не сможет стоять?
– На этот случай у нас заготовлена специальная растяжка. Если он не сможет идти, его привяжут к ней и привезут на коляске.
Они все называли его просто «заключенный», как будто не знали, кто доживает свои последние двадцать четыре часа. Но я-то понимал, что им всем не хватало храбрости назвать Шэя по имени. Назвав его по имени, они станут соучастниками убийства – того самого преступления, за которое он должен быть вскоре повешен.
Койн повернулся ко второй кабине.
– Ну как там? Годится?
Дверь отворилась, и оттуда вышел еще один мужчина. Он положил руку на плечо поддельному осужденному.
– Прошу прощения, – сказал он, и я сразу же его узнал. Это был англичанин, которого я встретил у Мэгги, ворвавшись к ней, чтобы сообщить о невиновности Шэя. Галлахер, вот как его зовут. Он взял петлю и поправил на шее щуплого офицера, но на этот раз затянул узел прямо над левым ухом.
– Видите? Обязательно убедитесь, что узел находится здесь, а не у основания черепа. Раздробить шейные позвонки и сломать хребет должна сила падения, скомбинированная с правильным расположением узла.
Койн снова обратился к своим подчиненным:
– Суд постановил признать мозговую смерть на основании измеренного падения и по факту прекращения дыхания. Как только врач подаст знак, опустится нижняя половина занавеса и тело тут же упадет. Важно помнить, что на этом падении ваша работа не заканчивается. – Он обернулся к врачу: – А что дальше?
– Мы сделаем интубацию, чтобы сохранить сердце и прочие органы. После этого я просканирую перфузию мозга, чтобы окончательно подтвердить смерть мозга, и тело нужно будет убрать.
– Когда придут представители следственной части, тело будет передано медикам. Их белый микроавтобус безо всяких отметин будет стоять за шатром, – сказал начальник тюрьмы. – Тело транспортируют в больницу.
Я заметил, что и к врачу Койн старается не обращаться по имени.
– Остальные посетители выйдут через переднюю часть шатра. – Начальник тюрьмы указал на открытые створки и впервые заметил меня.
На меня устремились все взгляды. Кристиан Галлахер едва заметно кивнул мне. Койн прищурился и, узнав меня, вздохнул.
– Вам нельзя здесь находиться, отче, – сказал он, но прежде чем офицеры меня выпроводили, я успел сам выскользнуть из шатра и вернуться в здание, где Шэй Борн дожидался своей смерти.
В ту ночь Шэя перевели в шатер. Для него там обустроили одноместную камеру, находящуюся под круглосуточным наблюдением. Поначалу она ничем не отличалась от всех прочих камер… но через два часа температура начала снижаться. Шэй продолжал дрожать, во сколько одеял я его ни укутывал.
– На термостате шестьдесят шесть градусов, – сказал офицер, рукой поддевая лампочку. – Май на дворе, боже ты мой…
– Ну, а по вашим ощущениям, здесь шестьдесят шесть градусов? – спросил я. Пальцы ног у меня онемели. С нижнего обода моего табурета свисала сосулька. – Неужели нельзя принести обогреватель? Или хотя бы еще одно одеяло.
Температура между тем снижалась. Я надел куртку и застегнул ее до самого подбородка. Тело Шэя сотрясалось в судорогах, губы посинели. На металлической двери проступила изморозь, похожая на белолиственный папоротник.
– На улице градусов на десять теплее, – сказал офицер. – Не понимаю… – Он дул на руки, и дыхание его повисало в воздухе облачком. – Я могу позвонить ремонтникам…
– Впустите меня к нему, – потребовал я.
– Не положено, – удивленно моргнул офицер.
– Почему? Меня уже дважды обыскали. Никаких других заключенных поблизости нет. И вы постоянно находитесь рядом. Это же ничем не отличается от встречи в конференц-зале.
– Меня за это могут уволить…
– Я скажу начальнику тюрьмы, что это была моя идея, и буду вести себя хорошо. Я же священник. Разве я могу вас обмануть?
Покачав головой, он отпер камеру гигантским ключом. Уже изнутри я услышал, как язычки, щелкнув, вернулись в пазы. Я оказался в мире Шэя – мире площадью шесть на шесть футов. Зубы его стучали.
– Подвинься, – попросил я, усаживаясь на нары. Я накинул на нас обоих одеяло и подождал, пока ему передастся тепло моего тела.
– Почему… тут… так холодно? – прошептал Шэй.
Я покачал головой.
– Постарайся об этом не думать.
Постарайся не думать о том, что в крохотной камере температура ниже нуля. Постарайся не думать о том, что камера эта вплотную примыкает к эшафоту, на котором тебя завтра вздернут. Постарайся не думать о множестве лиц, которые ты увидишь оттуда, о том, что ты скажешь, когда к тебе обратятся. Постарайся не думать о своем сердце, которое от страха будет биться так сильно, что ты не услышишь собственных слов. Постарайся не думать о том, как это самое сердце через несколько минут вырежут из грудной клетки, а тебя уже не будет вовсе.
Медсестра Альма недавно предлагала Шэю валиум, но он отказался. Теперь я жалел, что сам не принял таблетку-другую.
Через несколько минут дрожь немного унялась, теперь Шэй сотрясался лишь временами.
– Я боюсь заплакать… там, – признался он. – Не хочу выглядеть слабым.
– Ты провел одиннадцать лет в камере смертников. Ты отвоевал свое право умереть так, как хочется тебе. И даже если ты завтра выползешь туда на четвереньках, ни один человек не сочтет тебя слабаком.
– Они все еще там?
«Они» – это толпа. Да, они все еще были там. И их становилось все больше – въезд в Конкорд был уже практически заблокирован. В конце концов – а это уж точно был конец, – неважно, Мессией ли был Шэй или просто умелым шоуменом. Важно было лишь то, что все эти люди нашли себе новую веру.
– Я хочу попросить тебя об одолжении.
– Пожалуйста.
– Я хочу, чтобы ты позаботился о Грейс.
Я ожидал услышать эту просьбу. Казнь сплачивала людей не хуже других эмоциональных моментов, будь то рождение, вооруженное ограбление, брак или развод. Я теперь навсегда связан со всеми, кто был в это вовлечен.
– Хорошо.
– И я завещаю тебе все свое имущество.
Я даже не представлял, что подпадало под эту категорию. Может, его столярные инструменты?
– Спасибо. – Я немного подтянул одеяло. – Шэй, насчет твоих похорон…
– Мне плевать.
Я пытался раздобыть ему место на кладбище Святой Катрины, но ответственный комитет наложил вето: они не хотели, чтобы прах убийцы покоился рядом с дорогими им людьми. Частные склепы и погребения стоили тысячи долларов, а таких денег не было ни у Грейс, ни у Мэгги, ни у меня. Всех заключенных, чьи семьи не могли предложить ничего лучше, хоронили на крохотном кладбище за тюрьмой. На надгробии гравировали лишь номер, без имени.
– Три дня, – с зевком сказал Шэй.
– Три дня?
Он улыбнулся мне, и впервые за последние несколько часов мне стало по-настоящему тепло.
– Через три дня я вернусь.
В девять часов утра с кухни принесли поднос. Ночью мороз сошел, а с ним – и цемент, налитый в фундамент камеры. Там и сям пробивались пучки травы, по металлической стене пополз плющ. Разувшись, Шэй босиком походил по свежей траве, и на губах его заиграла улыбка.
Я пересел на табурет снаружи камеры, чтобы у дежурного офицера не было из-за меня неприятностей. Однако сержант, принесший еду, сразу насторожился.
– Кто принес сюда эти растения?
– Никто, – ответил дежурный. – Они просто выросли за ночь. Сами по себе.
Сержант нахмурился.
– Я доложу начальнику.
– Ага. Давай. Ему, конечно, только этого сейчас не хватало.
Мы с Шэем посмотрели друг на друга и расплылись в довольных улыбках. Сержант ушел, и офицер просунул в окошко поднос с едой. Шэй по очереди разворачивал каждое блюдо.
Зефир в шоколаде. Сосиски в кукурузном тесте. Курятина в кляре.
