Фан понимал, что жена хватила уже через край, но все же поддакивал. Затоптав в грязь Вэньвань, молодожены вновь обрели мир и согласие.
Эта ссора прошла, как шумная летняя гроза. С этого времени супруги стали сдержанней, старались выбирать слова. В первый день плавания они вышли на палубу подышать вечерней прохладой.
— Кто бы мог подумать год назад, когда мы в первый раз садились на пароход, что возвращаться будем уже мужем и женой!
Вместо ответа Жоуцзя сжала мужу руку. Хунцзянь продолжал:
— Ну-ка признайся, что ты слышала тогда, на палубе, из нашего разговора с Синьмэем?
— Больно мне нужно было слушать ваши мужские разговоры, вечно вы одни и те же темы мусолите. А уж когда меня помянули, так и вовсе хотела бежать со страху…
— Почему же не убежала?
— Когда говорят обо мне, я вправе послушать.
— Мы, кажется, ничего плохого о тебе не говорили?
Жоуцзя бросила на него быстрый взгляд:
— Вот я и попалась на твою удочку, решила, что ты хороший человек. А ты, оказывается, из плохих самый плохой!
На сей раз Фан пожал руку жене. Она спросила, какое сегодня число, и, узнав, что второе августа, вздохнула:
— Через пять дней первая годовщина.
— Годовщина? Какая?
— Ну как ты мог забыть! — протянула она разочарованно. — Мы же познакомились утром седьмого августа в чайной, куда нас пригласил Синьмэй!
Хунцзянь устыдился больше, чем если бы забыл сразу день национального праздника и день «национального позора»[143], но не признался в этом:
— Как же, помню! Даже могу сказать, как ты была одета в тот день.
Жоуцзя смягчилась:
— Кажется, на мне было тогда белое платье с голубой полоской. А вот в чем был ты, я уже не помню. Но этот день мне запомнился. Это, видно, и называется «судьба»: два незнакомых раньше человека случайно встречаются и становятся все более близкими.
— Что значит «случайно»? — пустился в рассуждения Фан. — Вот, к примеру, мы никого не знаем на этом пароходе, и нам кажется, что все пассажиры собрались здесь случайно. Но если бы мы разобрались в их жизненных обстоятельствах и целях, то поняли бы, что сели они на этот пароход так же не случайно, как и мы. Когда ты крутишь ручку приемника, ты слышишь и обрывки пекинской оперы, и чтение новостей, и иностранное пение — словом, кажется, что в эфире царит хаос. Но остановись на одной радиостанции, и все услышанное тобой станет осмысленным. Так и мы — два незнакомых человека…
В это время Жоуцзя зевнула во весь рот. Хунцзянь, как, впрочем, и любой другой, не любил, когда в ответ на его слова люди зевают; за год преподавательской деятельности эта его неприязнь еще более обострилась. Он моментально замолк, однако Жоуцзя сказала:
— Я что-то утомилась, но ты продолжай, говори.
— Устала, так иди спать.
— Разговор шел о нас с тобой, а ты притянул всех пассажиров, чуть ли не все человечество… Зачем?
— С женщинами можно говорить только о них самих, — зло бросил Хунцзянь. — Ничто другое вас не интересует. Иди спать, а я еще посижу.
Жоуцзя ушла с гордо поднятой головой. Выкурив сигарету, Фан успокоился и начал понимать комизм ситуации: всего год преподавал, а не удержался, прочел жене целую лекцию. И когда успел приобрести такую привычку?! Стоит ли в таком случае удивляться, что Лу Цзысяо, педагог со стажем, писал своему «предмету» так, будто давал задание студенту? Но Жоуцзя тоже попробуй пойми: все время жаловалась, что он с другими разговорчив, а с нею молчит; стоило же ему разговориться, как она начала зевать. А он-то в письмах домой хвалил ее за деликатность!
Чем ближе был родной дом, тем меньше уверенности оставалось в душе Фана, не о таком возвращении мечтал он раньше. Уехать надолго — значит стать в доме чужим человеком; надо снова перевариться в общем котле. А он возвращался с женой, и это удваивало трудности адаптации. От дум начинала болеть голова, и Фан опасался, что сон — этот капризник, который является, лишь когда его не зовут, — сыграет с ним очередную шутку. Поэтому он решил, что лучше погулять по палубе, чем класть голову на горячую подушку.
Жоуцзя долго ждала, что муж явится к ней с повинной, но не дождалась и уснула, забыв о своих обидах.
О деликатности Жоуцзя Фан сообщал родным в том письме, в котором рассказывал о своей помолвке. Прочтя сыновнее послание, Фан Дунь-вэн[144] раскудахтался, как наседка, и через минуту весь дом узнал о происшедшем. Старики сначала изумились, потом рассердились. Особенно возмущалась госпожа Фан — как это сын посмел обручиться без согласия родителей. Но отец, поразмыслив, заявил:
— Мы выполнили родительский долг, посватав его за дочку Чжоу. Теперь он решал сам. Что ж, если все обойдется удачно — тем лучше, будет плохо — по крайней мере, он не сможет переложить вину на нас. Стоит ли лезть в их дела?
— Интересно, какова она из себя, эта Сунь? Хунцзянь такой недогадливый, хоть бы карточку прислал! — сказала мать.
Фан Дунь-вэн перечитал письмо, обратив при этом внимание на фразу о деликатности Сунь. Как и все не слишком образованные люди, госпожа Фан свято верила всему, что написано черными иероглифами на белой бумаге, но ее смутило соображение географического порядка:
— А она не из другой провинции? У этих, пришлых, грубый нрав, им с нами не сойтись.
— Не из другой провинции, а из другого уезда, — ответила невестка.
— Хорошо уже то, что Хунцзянь считает ее деликатной, — заметил отец. — А уж нам ждать от нынешних невесток почтительности не приходится.
Невестки переглянулись и убрали веселое выражение со своих физиономий.
— Хорошо бы узнать, есть ли деньги у семьи Сунь, — снова заговорила мать.
— Ее отец работает в газете. Кто-кто, а уж газетчики умеют делать деньги, — усмехнулся господин Фан. — Я смотрю, поговорка о недалеком человеке, которому больше везет, — как раз для нашего Хунцзяня. Первый раз он обручился с дочерью банкира. Во второй раз подружился с дочерью Су Хунъе — человека денежного и влиятельного. И вот теперь эта Сунь. Надо думать, семья у нее со средствами, и сама она кончила университет, может заработать на жизнь самостоятельно.
Одной этой тирадой господин Фан, сам того не подозревая, восстановил против себя обеих невесток: и та и другая были из небогатых семей и окончили лишь среднюю школу.
Письмо из Гонконга, в котором сын сообщал о свадьбе и просил денег, вновь удивило и рассердило отца, который надолго погрузился в раздумье. Затем он закрылся с женой в спальне, и они тщательно изучили письмо. Госпожа Фан ворчала, что Жоуцзя соблазнила сына, а Фан Дунь-вэн без всякого почтения отзывался о свободной любви и современных формах брака. При этом он полагал, что позор любого члена семьи пятнает прежде всего главу этой семьи и что неприятное происшествие со старшим сыном следует скрывать не только от посторонних, но и от других сыновей и от невесток.
— Воистину, дети даются нам за наши грехи, всю жизнь приходится из-за них страдать, — вздохнул он. — Мать, не надо на них сердиться. Не забыли зарегистрироваться — и на том спасибо.
За ужином Дунь-вэн, улыбаясь вполне естественно, объявил:
— Сегодня пришло письмо от Хунцзяня. Один из его попутчиков решил сыграть свадьбу в Гонконге, а вашему старшему брату стало завидно, вот они с барышней Сунь и решили последовать этому примеру. Уж эта мне молодежь — все норовит сделать побыстрей. Еще он пишет, что хотел избавить нас от лишних затрат и хлопот. Значит, заботится о нас! Верно, мать?
Выждав, пока остальные члены семьи придут в себя от этой новости, он продолжал:
— Я нес все расходы по женитьбе Пэнту и Фэнъи. Сейчас я не подниму такую свадьбу, какую полагалось бы устроить по нашим обычаям, так что бережливость Хунцзяня меня только радует. И все же ты, Пэнту, отправь завтра от моего имени денежный перевод телеграфом, а то старший сын может обидеться — почему это родители отнеслись к нему хуже, чем к братьям.
Вставая из-за стола, Дунь-вэн добавил:
— Хунцзянь неплохо придумал. О свадьбе-то хлопочут не сами новобрачные, а их близкие. Женись он в Шанхае, все заботы свалились бы не только на нас с матерью, но и на братьев с невестками. А теперь мы от этого избавлены.
Дунь-вэн был уверен, что его разъяснения устраняют какие бы то ни было недоуменные вопросы у младших сыновей и невесток. В этот вечер в его дневнике появилась запись: «Пришло письмо из Гонконга от Хунцзяня. Сообщает, что церемония брака с госпожой Сунь Жоуцзя будет совершена там. Очевидно, он учитывает нынешние трудности и стремится к экономии. Весьма похвально. Пошлю перевод в качестве свадебного подарка».
Жена Фэнъи, младшего брата Хунцзяня, умывалась перед сном, когда к ней вошла вторая невестка.
