Отдать карандаш — значило распрощаться с ним навсегда. Получив отказ, мальчик стал шарить по углам и нашел старый пригласительный билет и огрызок карандаша. Послюнив карандаш, он нацарапал два иероглифа — «старший» и «Фан». Дядя похвалил его и послал посмотреть, не кончилась ли уборка. Тот скоро вернулся и сказал, что еще не кончилась.
— Тогда придется еще подождать.
— Дядя, а вы с тетей будете жить в той комнате?
— Это тебя не касается.
— Дядя, а что такое «связь»?
Фан не понял. Тогда Ачоу пояснил:
— Говорят, у вас с тетей в ниверситете была связь.
— Что ты сказал? Кто тебя этому научил? — закричал Фан и стукнул кулаком по столу.
— Мама так говорила папе… — пролепетал Ачоу и со страху покраснел еще больше, чем дядя.
— Дрянь твоя мама! Не получишь за это мороженого, я тебя наказываю.
Ачоу понял, что дядя говорит серьезно и что мороженого ему не видать; тогда он отступил на безопасную дистанцию и торжествующим голосом воскликнул:
— А мне и не нужно твое мороженое, мне мама купит! А ты — самый плохой дядька, самый злой!
— Ты мне поговори еще — я тебя так отшлепаю! — Фан сделал угрожающий жест.
Ачоу набычился, показывая всем своим видом, что не собирается уступать. Младший брат приблизился к столу:
— Дядя, я хороший, я ничего не говорил!
— Вот тебе будет мороженое! Никогда не делай, как он.
Услышав, что Асюну мороженое будет, Ачоу подскочил к братишке и дернул его за руку:
— Потерял вчера мой мячик — отдавай его сейчас же! Слышишь? Отдавай!
Асюн позвал на помощь дядю, но прежде чем Хунцзянь успел вмешаться, Ачоу отвесил брату оплеуху. Тот заревел и напустил лужу. Хунцзянь начал его стыдить, но тут явилась средняя невестка и пожаловалась, что своим криком они разбудили малышку. Услышав плач сына, спустилась и младшая невестка. Обе женщины потащили своих сыновей в разные стороны. Было слышно, как Ачоу оправдывался:
— Почему дядя ему дает мороженое, а мне нет?
Хунцзянь вытер платком пот и вздохнул при мысли о том, что в таком доме Жоуцзя ни за что не смогла бы жить. Сколько гадостей пришлось бы ей выслушать от невесток! Конечно, лучше бы и вовсе не знать, что о тебе говорят за спиной!.. Впрочем, зная их наветы, будет легче защищаться на суде Яньвана, владыки ада. Живя вдали от семьи, Фан идеализировал ее, не подозревая, как много в ней зависти и низости. Лишь теперь он начал понимать истинный характер отношений между братьями, невестками и родителями.
Ночью госпожа Фан долго шарила по сундукам, стараясь найти уцелевшие от бедствий войны украшения, чтобы поднести их старшей невестке. Дунь-вэн усмехнулся:
— Разве нынешняя модница станет носить твои древности? Брось, не ищи! В старину говорили, что лучше одарить человека словом, чем колесницей. Вот я и хочу завтра сказать ей кое-что.
За тридцать лет супружеской жизни госпожа Фан утратила интерес к сентенциям мужа и прореагировала лишь на последнюю часть его высказывания:
— Ты завтра говори поосторожнее, об их прошлых делах не вспоминай!
— Что я — такой же глупец, как ты? — вскипел Дунь-вэн. — Тридцать лет занимаюсь общественными делами, уж с людьми-то говорить научился.
На следующее утро Хунцзянь поехал за женой. Жоуцзя посетовала на то, что не знает, какие порядки приняты в доме мужа; в ее представлении дом Фана был более консервативный, чем тот, в котором выросла она сама. «Может быть, мне вообще не ездить?» Фан сказал, что сегодня предполагается просто познакомиться друг с другом; единственное, чего хочет отец, — чтобы они поклонились предкам рода Фан.
— Значит, у вас есть предки, а мы с неба свалились? — закапризничала жена. — Почему ж ты нашим предкам не кланялся? Скажу папе, чтобы заставил тебя совершить двенадцать поклонов перед портретами дедушки с бабушкой! Вот и отомщу тебе.
— Потерпи уж ради меня, — сказал Фан, видя, что она в хорошем настроении.
— Да, только ради тебя и соглашаюсь. Что я — щенок или котенок, которых по обычаю должно заставить поклониться домашнему очагу?
Хунцзянь представил жену родителям, и мать втайне не одобрила ее — не так красива, как на фотографии, платье не такое красное, как подобало бы молодой жене, а главное — на ногах туфли несчастливого белого цвета. А невестки-то разрядились в лучшие туалеты; и та и другая, распарившись от жары, походили на подтаявший свадебный кекс. При взгляде на лицо новой родственницы они сразу успокоились, но ее фигура не оправдала их ожиданий. О Саре Бернар говорили, что, проглотив таблетку хинина, она уже выглядела беременной; Жоуцзя до этого не дошла, но в стройности ей нельзя было отказать. Ехидные пророчества не оправдались. Зато Дунь-вэн радовался от души, расспрашивал невестку о том и о сем, шутил, что отныне ей самой придется следить за Хунцзянем — родительская миссия кончилась.
— Да, Хунцзянь всегда был недотепой, на седьмом году еще не умел одеваться, — влезла в беседу госпожа Фан. — Он и сейчас как ребенок — не знает, что надеть в холодную погоду, ест подряд сладкое и кислое… Ты уж, невестушка, приглядывай за ним! Хунцзянь, ты мать не хотел слушать, так хоть к жене прислушивайся!
— Мне он тоже не подчиняется. Хунцзянь, ты нас слышишь? Если будешь своевольничать, пожалуюсь твоей матушке!
Хунцзянь натянуто засмеялся, а его невестки украдкой обменялись взглядами, выражавшими бездну презрения. Узнав, что Жоуцзя собирается работать, господин Фан произнес:
— Что я могу сказать по этому поводу? Работа — это хорошо, но когда муж с женой оба работают, в доме не бывает порядка, от семьи остается одно название. Я человек не старорежимный, но считаю, что главный долг жены — стараться, чтобы в семье все было как следует. Я не жду, конечно, что вы послушаетесь меня, но хотите же вы угодить мужу? Жаль, что мы тут живем на положении беженцев, в тесноте, а то вы могли бы поучиться у свекрови, как нужно содержать дом!
Жоуцзя с явным усилием кивнула головой. Когда дело дошло до поклонения предкам, перед жертвенным столиком постелили красный коврик, как бы намекая, что молодоженам нужно опуститься на колени перед душами усопших родичей. Но Жоуцзя встала прямо на коврик, показав этим, что не намерена преклонять колени. Хунцзянь присоединился к ней, и они отвесили три поясных поклона. Стоявшие рядом родственники постарались скрыть свое изумление и недовольство; лишь скорый на язык Ачоу спросил у родителей:
— А почему дядя с тетей на колени не становятся?
Вопрос этот остался без ответа, как телефонный звонок в пустую квартиру. Хунцзянь почувствовал себя до крайности неловко, но на его счастье общее внимание переключилось на Ачоу и Асюна, которые подбежали к коврику, чтобы встать на колени, и при этом чуть не подрались.
Госпожа Фан считала само собой разумеющимся, что молодожены, совершив поклонение предкам, поклонятся также и родителям и, таким образом, официально им представятся. Но Хунцзяню, не разбиравшемуся в тонкостях ритуала, такое и в голову не пришло. При входе поздоровались, так чего же еще… В результате обед прошел несколько натянуто. Ачоу уселся рядом с Жоуцзя и требовал, чтобы тетя доставала для него куски то с одного, то с другого блюда. К середине обеда Жоуцзя надоело обслуживать настырного мальчишку; тогда тот приподнялся и потянулся своими палочками к самой дальней тарелке, при этом опрокинув рюмку Жоуцзя. Та вскрикнула и вскочила, но по новому платью уже расплывалось винное пятно. Дед с бабушкой выбранили внука, отец с матерью погнали его из-за стола. Ачоу скуксился, но со стула не слезал. Все ждали, что молодожены простят мальчика, но Хунцзянь участливо обратился к супруге:
— Как ты думаешь, отстирается? Хорошо еще, что он не уронил на тебя мясо в соусе!
Мать схватила мальчишку и потащила его наверх так быстро, что никто не успел слова сказать. С середины лестницы донесся его визг — долгий, как свисток скорого поезда, спешащего мимо полустанка. Затем послышался рев. Пэнту стало невмоготу, он скрипнул зубами и выругался:
— Противный мальчишка. Он и у меня трепки дождется.
Под вечер, когда Жоуцзя собралась уходить, жена Пэнту сказала, натянуто улыбаясь:
— Не уходите, переночуйте сегодня у нас! Мы, невестки, хотели побыть с вами подольше. Хунцзянь, скажи свое слово, неужели твоей жене обязательно уходить так скоро?
Госпожа Фан, обиженная тем, что сын с женой не поклонились ей, не подарила новой невестке украшений. Проводив их до дверей, она вернулась в спальню и начала жаловаться на них мужу. Тот ответил:
— Конечно, Сунь Жоуцзя не очень-то вежлива, но ее трудно винить — нынешние девицы, что в студентках побывали, все такие дикие. Наверное, и в семье не внушали ей правил достойного поведения. Я мало что знаю о ее родителях…
— Я в муках рожала сына, а он женился и даже головы передо мной не хочет склонить. Положим, Сунь Жоуцзя не учили вежливости. Но сын-то должен был ей объяснить, как себя вести! Чем больше я об этом думаю, тем обиднее становится!
