Третья страница (на которой каким-то чудом действительно нашлось продолжение) была хитроумнейшим образом набрана наоборот, то есть не сверху вниз, а снизу вверх, и вдобавок бустрофедоном[3], поэтому на мгновение я подумал, что она написана по-польдевски; но все же опыт профессионала одержал верх, и вскоре я смог прочесть следующее:
«…Супруги Лаламу-Белен, владельцы москательной лавки в доме №*** по вышеназванной улице, уже удалились в спальню, расположенную над магазином, как вдруг их пронизал леденящий ужас, ибо они отчетливо услышали чудовищный грохот этажом ниже.
Берта Лаламу-Белен сказала: „Господи Боже мой!“, а ее супруг Гюстав Лаламу-Белен сказал: „Черт возьми!“, но несмотря на разницу в выражениях, мысль у обоих была одна и та же: они стали тридцать шестой жертвой дерзкого преступника, который уже полтора года орудует в нашем городе, сводя на нет гигантские усилия преследующей его полиции, и которого теперь называют „Грозой Москательщиков“. „Это он, вне всякого сомнения!“ — сказал инспектор Блоньяр нашему специальному корреспонденту. Инспектор Блоньяр, взявший расследование в свои руки около года назад, после седьмого налета (см. „Парикмахер На заре свободы День за днем В столице Без предубеждения Все для вас“ от 14 июня), прибыл на место происшествия менее чем через полчаса после звонка потрясенного хозяина лавки. „Это он. Несомненно, он. То же время. Тот же почерк“. Так слово в слово сказал инспектор Блоньяр в эксклюзивном интервью для наших читателей (имеются в виду читатели „Газеты“, однако наши читатели также вправе с этим ознакомиться. — Примеч. Автора). В самом деле, москательная лавка Лаламу-Белен являет собой удручающее зрелище (см. фото на первой полосе), к которому мы, увы, уже притерпелись. Как всегда, улик на первый взгляд более чем достаточно, но они не дают почти ничего…»
Я отвел глаза от газеты. Продолжение я мог бы пересказать, не читая: как и в предыдущие тридцать пять раз, злоумышленник проник в магазин после закрытия, несмотря на сложную систему сигнализации и на все расставленные ему ловушки, сразу, как только супруги Лаламу-Белен пошли есть луковый клопс и смотреть телевизор. Действуя с поистине дьявольской методичностью и совершенно бесшумно (ни единый звук не привлек внимание несчастных жертв, хотя они были настороже, как и все москательщики нашего города в последнее время), он проделал то же, что и всегда: разлил по полу все лаки и краски, опрокинул жавелевую воду на рулоны туалетной бумаги, оборвал щетину на всех щетках, растопил все свечи, выжал из тюбиков ваксу, стараясь, по своему обыкновению, не смешивать цвета, так что получилось нечто вроде радуги, протянувшейся с юго-запада на северо-восток. Эта особенность его почерка была выявлена только после четырнадцатого нападения благодаря феноменальной проницательности инспектора Блоньяра (просмотрев цветные фото с места предыдущих преступлений, инспектор сделал вывод: преступник, очевидно, действовал так с самого начала). Страшная работа была проделана быстро и эффективно. Под конец, опять-таки по обыкновению, он подвесил к потолку гирлянду кастрюль, свернутую в виде спирали. Миниатюрное взрывное устройство с часовым механизмом сработало за минуту до полуночи, оборвав веревку, на которой держалась кастрюльная спираль, что и произвело характерный устрашающий грохот, возвестивший супругам Лаламу-Белен об их несчастье. На первый взгляд (и в соответствии с инвентарной книгой) из лавки ничего не пропало.
Все терялись в догадках о том, кто преступник и каковы его цели (если вообще это был преступник-одиночка, а не целая банда). Инспектор Блоньяр непререкаемо заявил, что преступник действует один, но никто не знал, на чем было основано это убеждение (которое, должен признаться, совпадало с моим собственным). Возникшую в самом начале версию рэкета почти сразу же отбросили, поскольку прибыль маленькой москательной лавки отнюдь не заслуживала такого внимания со стороны организованных преступных группировок. Не удалось обнаружить и каких-либо следов незаконных торговых операций, в которых были бы замешаны мало преуспевшие представители почтенной гильдии москательщиков. Большинство наблюдателей предполагало, что это дело рук психопата, но психопата хитрого и методичного; однако инспектор Блоньяр думал иначе.
Общество раскололось, но все с одинаковым интересом следили за беспощадной борьбой с неясным исходом, которая развернулась между неизвестным преступником и знаменитейшим из наших сыщиков. Инспектор Блоньяр поставил на карту свою профессиональную репутацию и мудрость в бою. Страховые премии для москательщиков выросли вдвое. Но время шло, а следствие, похоже, топталось на месте. Налеты происходили по разным числам, в среднем приблизительно два раза в месяц, во всех кварталах города. Всякий раз жертвами становились маленькие москательные лавки на тихих уединенных улочках. Никто не видел и не мог описать никаких подозрительных личностей. Злоумышленник легко вскрывал любые замки, действовал бесшумно, а сделав свое гнусное дело, бесплотной тенью исчезал в темных переулках. За минуту до полуночи грохот упавших кастрюль возвещал о том, что он побывал здесь. На место преступления прибывал инспектор Блоньяр со своим верным напарником. Стиснув зубы, он смотрел на этот разгром, произносил несколько кратких фраз для прессы и телевидения и с виду казался невозмутимым. Но чувствовалось, что раз от разу он становится все более нервным. Он не говорил, что собирается кого-то арестовать, что идет по верному следу. Он приезжал, смотрел, возвращался в свой кабинет, нервно разворачивал лакричный батончик «Кэллард-Боузер» в черно-серебряной обертке — эти батончики, которые один коллега из Скотланд-Ярда заказывал для него у «Фортнема и Мейсона», были его единственной слабостью, — съедал его, комкал серебряную бумажку и бросал ее в корзину (причем, как правило, промахивался) и в сотый раз погружался в изучение досье. Страна замирала в ожидании. Казалось, что озарение так и не придет, что впервые за всю свою карьеру инспектор, осмелимся сказать, плетется в хвосте у событий!
Я закрыл газету и отдал ее мадам Ивонн. Кафе начало наполняться посетителями, и все разговоры, естественно, вертелись вокруг ночного происшествия. Я почти не прислушивался к ним, меня охватило лихорадочное возбуждение. Наступил решающий момент для моей карьеры, для моих планов на будущее. Я поразмыслил, кое-что проверил, сделал кое-какие предположения и выводы, мог более или менее ручаться за них, но этого было недостаточно; все зависело от одного обстоятельства, на которое я никак не мог повлиять. Если сегодня утром, прямо здесь, не произойдет ожидаемое мной событие, то мои шансы будут сведены к нулю и все придется начинать сначала. Правда, это будет означать, что тайна Грозы Москательщиков так и останется неразгаданной. Я был настолько встревожен и озабочен, что не заметил, как рогалик размок у меня в чашке, а это дурной знак: я всегда обмакиваю рогалик в кофе, но только чуть-чуть, чтобы откусывать от него влажные, но твердые кусочки. Я даже не поздоровался с Александром Владимировичем, который против обыкновения сегодня утром находился в кафе. Однако я чувствую, что вы тоже в сильном нетерпении и сгораете от желания проникнуть в смысл моих вещих слов (впрочем, Автор все равно не позволит мне дольше держать вас в неведении), а потому не буду дольше держать вас в неведении и расскажу, что мне удалось обнаружить.
Да, вы угадали: мне действительно удалось обнаружить кое-что, относящееся к тайне Грозы Москательщиков. Однако прежде чем сообщить о моем открытии, я должен уточнить мое место в этой истории: я был журналистом, но в те времена — журналистом начинающим, «москательное» дело было совсем не по моей части, и в первое время я интересовался им не больше, чем все окружающие, то есть время от времени и не слишком пристально. Но примерно за месяц до минуты, когда я зашел в «Гудула-бар» (то есть времени, когда разворачивается действие моего рассказа), меня осенила догадка, которая показалась мне поразительной. Вдохновленный этой догадкой, я с большим трудом сумел добиться некоей встречи. Встреча эта на первый взгляд закончилась неудачей. Чтобы не расставаться с моей догадкой, чтобы вознаградить себя за неудачу, надо было прийти к другой догадке (как вы увидите, вытекающей из первой). Я провел много ночей без сна, но я додумался.
Число жертв к тому времени достигло тридцати четырех. Когда я пометил флажками на плане города пострадавшие москательные лавки, мне сразу бросилось в глаза, что преступник двигался по спирали; эта спираль просматривалась совершенно четко — всякий раз жертвой была выбрана лавка, ближе всего расположенная к спиральной линии. И вдобавок он следовал по этой линии в обратном направлении, то есть не от центра спирали, а к центру. Сделав по возможности точный чертеж этой спирали, я совершенно точно установил, что преступник движется к скверу Отцов-Скоромников. Тогда я составил список москательных лавок этого квартала, наиболее близких к спирали. Через несколько дней Гроза Москательщиков совершил тридцать пятый налет, и пострадала одна из трех лавок, которые я отметил на плане как возможную мишень. Моя гипотеза подтвердилась. Я мысленно продолжил линию, прикинул расстояние и после несложных подсчетов убедился, что:
