Высказав это, Мариэ успокоилась, великодушно позволила мне купить еще пива и стала рассказывать о своих домашних делах.
— Мама в последнее время чувствует себя очень скверно и просто не может ни водить Мусана в школу, ни забирать его оттуда, когда у меня занятия… Так что он перестал ходить в школу. Если бы в «Объединении матерей» узнали, в какую историю я попала, пока он сидит дома, от меня полетели бы пух и перья. Такое счастье, что ваша жена умеет хранить секреты.
— А сейчас Мусан дома, с вашей матушкой? — спросил я, бросив взгляд на большие настенные часы, показывающие уже начало восьмого.
— Раз в две недели мой экс-муж свободен по субботам, так что сегодня он целый вечер у нас, вместе с Митио, младшим братом Мусана. Сейчас не только мама с трудом справляется со всеми делами, но и у мужа рушится второй брак, так что он волен, когда хочет, приводить Митио к Мусану.
В каком-то смысле, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Благодаря истории с магнитофонной записью, я узнал от жены, обычно избегающей подробных рассказов о матерях, чьи дети учатся с нашим сыном, всю предысторию Мариэ. Еще студенткой она вышла замуж за однокурсника, как и она занимавшегося английской литературой. Похоже, что в материальном плане им помогала семья Кураки, владевшая частной компанией. Закончив университет, Мариэ продолжила образование, а ее муж не сумел сдать требуемый экзамен и стал работать в издательстве, выпускающем учебники, делая подборки иностранных текстов. К моменту появления на свет Мусана Мариэ еще не закончила магистерский курс, а после рождения Митио вернулась к занятиям. Когда Митио перегнал Мусана по умственному развитию, они с мужем вынуждены были признать, что старший сын неполноценен.
Думаю, что на следующий шаг, предпринятый Мариэ, способна была только она одна. «Муж Мариэ не представляет из себя ничего особенного, — рассказывала моя жена, — и похоже, что вся семья относилась к Мариэ как к принцессе и разрешала все делать по-своему. С ребенком это еще допустимо, но и когда она вступила в брак, все осталось по-прежнему!» Мариэ развелась с мужем, оставила ему Митио и взяла на себя Мусана. Она сказала моей жене, что ей стало понятно: рождение Мусана должно каким-то образом привести ее к «искуплению», и чувствовала, что радость, ожидающая ее на этом пути, предназначена ей одной. Не к чему было, сказала она, вовлекать мужа и второго, здорового, мальчика в жизнь, цель которой — искупление.
Хотя эти желания Мариэ и не встретили одобрения, развод все же прошел без излишних осложнений, и началась новая жизнь: с матерью и Мусаном. Мариэ получила ученую степень доктора, какое-то время они все вместе жили в Америке, где Мариэ стажировалась в одном из колледжей Среднего Запада, а потом ее пригласили в женский колледж, где она и преподает до сих пор. Живут в основном с дивидендов от принадлежащих им акций компании. Так вот оно и идет уже много лет…
— Конечно, мама всегда была с нами, но в молодости я думала только о том, чтобы вырастить Мусана совершенно самостоятельно, чего бы это ни стоило. Мне казалось, что я смогу одна, без чьей-либо помощи дать ему ту поддержку, в которой он нуждается, — помочь справиться с болезнью и раскрыть свой внутренний мир. Но за всем этим, я думаю, было желание создать те особенные отношения, при которых ни муж, ни даже младший сын не могли бы встать между нами… Теперь я понимаю, что такая жизнь стала возможной только благодаря помощи мамы…
А вот сейчас, когда мне и в самом деле приходится в одиночку заботиться о Мусане, и, честно говоря, это совсем не сахар, брак бывшего мужа распался, и он предлагает мне снова объединиться и жить всем вместе. Он приводит Митио по субботам каждые две недели и всегда делает массу домашней работы, а в такие дни, как сегодня, просто спасает ситуацию. Так что, начав с желания доказать, что могу сделать все сама и сама выращу Мусана, — а до последнего времени я сохраняла уверенность, что справлюсь с этим, — я теперь вынуждена признать, что на самом-то деле всегда опиралась на тех, кто был рядом.
— Моя жена сказала, что Мусан и Митио отлично ладят, а значит, совместная жизнь пойдет им на пользу. Да и к разводу, как вы говорите, привело не взаимное ожесточение, а ваше стремление полностью взять на себя ответственность за судьбу Мусана… Кроме того, из ваших слов следует: вы иногда сами чувствуете, что это решение, возможно, было ошибкой…
— Да, если мы сойдемся, то не будет хотя бы необходимости в новых мужчинах с телевидения, сующих в постель микрофоны, — откликнулась Мариэ, чуть захмелевшая от пива и страшно похожая в этот момент на Бетти Буп в одном из первых ее фильмов — в сцене, где ей угрожает старый бродяга и она вся кривится от отвращения, так не идущего к этим прелестным чертам.
Разговаривая в тот вечер с женой, я не вдавался в подробности, отозвался об этой истории с пленкой как о нелепом эпизоде и уверенно заявил, что все идет своим чередом и Мариэ вскоре снова сойдется с бывшим мужем. Но жена встретила это заявление недоверчиво.
— В свое время Мариэ твердо решила взять на себя Мусана и дать мужу свободу, и то, что ей в самом деле понадобилась помощь матери, ничего не меняет. Такова уж ее натура… Когда у бывшего мужа разладилось с его второй женой, она решила, что теперь должна помочь ему. Болезнь матери здесь всего лишь предлог… Мне не избавиться от ощущения, что она слишком рьяно за все берется.
— Но в любом случае Мусану будет полезно, если его отец и младший брат, здоровый мальчик, поселятся вместе с ними.
— А Мариэ не рассказала тебе про Митио?.. Говоря «такова уж ее натура», я имела в виду и это. Еще до того, как муж Мариэ расстался со второй женой, произошел несчастный случай, и теперь Митио прикован к инвалидному креслу. Но, разумеется, она об этом никому не говорит, даже тебе. Думаю, что она собралась вытащить мужа из этой трудной ситуации, взяв на себя целиком всю тяжесть, в том числе воспитание двух детей-инвалидов.
О страшной трагедии, случившейся в семье Мариэ годом позже, писали в газетах и журналах и даже передавали по телевидению. Самостоятельно восстанавливая происшедшее на основе этих сообщений, я в том, что касается чувств Мариэ, боюсь, неизбежно проявил бы предвзятость. В то же время я понимаю, что никто, наблюдая со стороны, не способен понять ощущения матери, прошедшей через такие испытания. Поэтому не буду пытаться дать объективный отчет и перепоручаю рассказ о случившемся письмам, которые я получал от несчастного мужа, однажды возобновившего совместную жизнь с Мариэ, а теперь оказавшегося в полном одиночестве.
Не думаю, чтоб вы назвали это дежавю, хотя, будучи дилетантом в таких вопросах, не берусь говорить с полной определенностью, но, как бы там ни было, я живу с ощущением, что когда-то, в прошлом, видел уже то первое несчастье, случившееся с Митио, видел все: от начала и до конца. Никогда прежде не пытался доносить свои сокровенные чувства до окружающих — ни в годы студенчества, ни потом, когда начал работать в издательстве, выпускающем учебники (а сравнивать себя с таким писателем, как вы, было бы и вовсе нелепо). Но после этого трагического случая вдруг появилось ощущение, будто с моих чувств (которые ведь и до этого как-то жили во мне) словно содрали корку, похожую на слой глины.
Вот сцена, ярко запечатленная у меня в сознании, та самая, которую я уже прежде знал во всех подробностях. Ребенок, крошечный мальчик-с-пальчик, собирается сесть в автобус. Заглядывает туда, проверяет на всякий случай, все ли в порядке за спиной, и, успокоенный, поднимается на подножку. Но в этот момент школьник постарше, притаившийся на сиденье сразу же за водительским местом, неожиданно высовывает голову и ухмыляется, совсем как Близорукий Магу (старикан из телевизионной мультяшки). Малыш отскакивает назад, нога, коснувшаяся мостовой, подворачивается, он падает, и его задевает огибающий автобус грузовик…
Была особая причина, почему глаза Близорукого Магу запомнились так отчетливо, словно во сне, который видишь наяву. После несчастного случая я подстерег на той самой автобусной остановке мальчишку, месяцами преследовавшего и не желавшего оставить в покое Митио. Неведение может служить оправданием, и поскольку он всего-навсего внезапно выглянул из-за скрывавшей его спинки сиденья, я не считал его ответственным за случившееся. Увидев меня в тот день на остановке, он, вероятно, понимал, что его роль в случившемся несчастье или мучения, которым он подвергал Митио, не станут предметом расследования, и поэтому усмехнулся мне в лицо точь-в-точь как Близорукий Магу, и это была усмешка, от которой меня пронизала дрожь.
Митио ушиб спину, но выше пояса не было ни царапины. Признаков перелома ног тоже не было, как не было ни порезов, ни ран. Ни капли крови. Когда я приехал в больницу, куда его отвезли, и увидел его распростертым на койке, первое, о чем я спросил у доктора: нет ли травм мозга. Он заверил меня, что, хотя томограмма еще не сделана, голова, по всем признакам, не пострадала. Я тут же сообщил обо всем Мариэ и только потом стал дозваниваться до второй жены, с которой тогда состоял в браке.
