— Какой …идальный?
— Ой, ну какой вы безграмотный, — это на южном полюсе, очень, очень вихрь такой мощный…
— Как же его можно сюда перенаправить?
— Так ведь Коля петрит в науке — как бушмен в ароматах кварков! Он думает — можно…
Коля вырвал меня из цепких Лелиных лап (ее он оттолкнул с гадливостью, а меня, наоборот, нежно приобнял за талию) и поволок в лабораторию:
— Немедленно, — стрекотал по дороге кузнечик, — сейчас же! Считывать данные, осматривать интерферометры, колупать и выколупывать истину! Иначе — аванс отберу. Иначе…
— Зачем вам подсак? — спросил я неожиданно Колю.
— Остолопов из Волги вылавливать!
Тихо шумнул ветер. Я бережно взял из директорских рук подсак и далеко зашвырнул его в бурьян. Коля, причитая, полез в бурьян за подсаком.
* * *
Эфирный ветер — нечуемый, неуловимый — летел над землей.
Земля чувствовала этот ветер лучше и трепетней человека, потому что именно для окончательной формировки Земли он и был в первую очередь предназначен.
Не смешиваясь с ветрами обычными, не делая их своей частью, — эфирный ветер нередко под них маскировался, прятался за их порывами и контурами.
Волжская сухая трава, сорванные крыши и обломленные козырьки домов, перевернутые сухогрузы и вставшие дыбом крестьянские дроги, содранная живьем кожа лип и раскуроченные скалы — во всем этом справедливо видели следствия ураганов и смерчей, возникающих от неравномерного распределения атмосферного давления и других вполне объяснимых причин.
Так оно чаще всего и было.
Но по временам за настырной силой земных ветров, за Бофортовой двенадцатибальной шкалой проступала некая сумасшедшинка, некая добавочная страсть. Проступала неуследимая и, похоже, разумная сила.
Так случалось потому, что ветры обычные тоже нередко были следствием эфирного ветра. Эфирный ветер в разных местах по-разному воздействует на Землю. А Земля под воздействием этого таинственного ветра, то нагреваясь изнутри, то вулканизируясь, в свою очередь способствует рождению некоторых видов ветра обыкновенного…
Ковчег на вершине Арарата и стальные линкоры с заглохшими двигателями, плывущие прямо по воздуху; кругосветные странствия призрачных клиперов, столетиями летящих со скоростью 20 узлов в час, и переселение на чужбину вполне благополучных многотысячных этносов; долгие войны, вспыхивающие без достаточных на то исторических причин, и захват власти кучкой безумцев то в одной, то в другой стране — во всем этом ощущалось влияние некой таинственной силы.
Находились те, кто считал: как раз в таких случаях влияние эфирного ветра и просматривается.
Откуда он, этот Ветер-Ветрило, взялся?
Вращаясь вокруг Солнца, Земля в своем орбитальном движении проходит сквозь тонкое и всепроницающее вещество: сквозь эфир. От соприкосновения Земли с эфиром рождается эфирный ветер.
Но это малый поток «ветрообращения», малый круг эфирного ветра.
А есть и «большой»! Другими словами, существует некое общее направление «обдува» нашей Галактики и нашей Земли эфирным ветром.
Галактика обдувается «большим» потоком эфирного ветра со стороны созвездия Льва. Земля — со стороны Северного полюса.
В отличие от четырех элементов подлунного мира: земли, воздуха, воды и огня — подверженных возникновению, склонных к уничтожению, — и сам эфир, и эфирный ветер обладают всеми свойствами блаженной вечности. Именно неизменность дуновений эфира — а его часто называют пятой сущностью или пятым элементом — сообщает ему свойства бессмертной субстанции, свойства всемогущего посредника меж Богом и человеком.
Тонкий, живой эфирный ветер, отделяясь от громадного тела всеобщей эфирной среды — легкими ручейками, быстрыми пальцами, — передает Земле свет и магнитные колебания. А главное, каждый час, каждый миг старается донести до нас волю Творца…
Один из таких эфиропотоков, берущий начало в созвездии Льва, — не обминая космические обломки и догорающие хвосты комет, а проходя их насквозь — с неслыханной скоростью летел той осенью к маковке Земли: к Северному полюсу. Уже в ионосфере фронт эфирного ветра сузился, а затем разделился на несколько малых потоков.
И почти тут же над волжскими просторами полетел неощутимый на вкус, не впитывающий влагу и пыль, сохраняющий постоянство, но и непрерывно себя обновляющий эфирный ветер.
Ветер эфира всегда летел ровно, легко. Но иногда, в заранее предчувствуемые дни и годы, в ответ на человеческую муть и похабень — становился резче, направленней.
Но и в таких случаях ветер эфира (даже вооружившись всеми приборами всех лабораторий мира) сложно было услышать, нельзя увидеть. Поигрывая неслыханной силой и скоростью, он словно бы подсмеивался, а иногда даже издевался над наукой: улови меня, если сможешь!
Правда, и ветер эфира кончал свои издевки, становился по-земному печальным — а кое-где и по-русски заунывным, — когда вынужден был прикасаться к событиям общественно-историческим…
В годы нелепостей и запредельного чванства ветер эфира начинал влиять на земные события точечно. И тогда ход вещей менял свой характер, менял вектор. Многие земные события приобретали небывалую силу и страсть, вспыхивали полярными сияниями и дополнительными лунами, а иногда, наоборот, летели к чертовой матери в подол кувырком!
При этом казавшиеся дурными в конкретный день и час события отзывались далеким счастьем в тысячелетней цепи.
Человек не мог уследить за связью этих событий, не мог предположить, как они отзовутся в будущем. Это сбивало с толку, пугало, мучило.
И только во времена новых направленных всплесков эфирного ветра людские мысли, до того обрывчатые и безвольные, вдруг начинали приобретать толк и смысл. Сама материя этих мыслей менялась: из вялых и блеклых они становились огненными, из гадковато-пустых — вселенскими.
Не всегда такие мысли оборачивалось добром. Но почти всегда отзывались неизбежностью. Чуя неизбежность, те, кто испытал прикосновение эфира, начинали действовать.
Нищий семинарист Иосиф Джугашвили вдруг ощущал себя распорядителем смертей и вершителем судеб. Кровавый вихрь уносимых в бездну жизней все тесней и тесней прижимал его к земле!
Скромный учитель Нестор Махно мысленно становился великим полководцем и готовился бежать из царской тюрьмы.
Наполеон Бонапарт принимал решение идти из Марселя в Париж и опять собирал — на беду себе и Европе — молоденьких маршалов и старых капралов.
В голову Эйнштейну закрадывались сомнения в общей теории относительности, и он, противореча своим же раздумьям, в 1924 году записывал: «Мы не можем в теоретической физике обойтись без эфира!».
А белокурый паренек из среднерусской деревни, остановившись на минуту у столба с медными кольцами и веревкой, то есть у коновязи, внезапно начинал мыслить великолепными персидскими образами, говорить несравненными русскими стихами…
Но постепенно дикий запал мыслей, бушевавший в головах гневливых одиночек и расхристанных толп, сникал, гас. Из агрессивных их думы и помыслы исподволь превращались в овечьи.
И тогда целые народы, не дойдя до намеченной цели, вдруг теряли энергию, останавливались в голой степи или в безводной пустыне. Пламенные пророки и громогласные трибуны внезапно становились жадными ростовщиками, грубые конкистадоры — улыбчивыми вице-консулами, ненасытные поблядушки — сладкоречивыми основательницами сиротских фондов…
Эфирный ветер раздувал знамена и смирял дыхание этносов, подталкивал к строительству гидроцентралей и топил непобедимые армады. Этот ветер поощрял, не давал воли, пересоздавал заново, наказывал, не оставлял камня на камне — возносил к звездам!
Ветер-Ветрило, эфирный ветер… Он мог, по сути, все!
И не выносил только одного: несвободы. Не терпел быть пойманным и посаженным в коробочку, не переносил быть разъятым, оплеванным и осмеянным человеческим саркастическим умом…
* * *
Первый день в приречном городе закончился для меня неожиданно.
После просмотра статистических таблиц и бесконечных замеров (были, оказывается, «полуденные наблюдения», были «вечерние», и они сильно разнились) кузнечик Коля выдернул нас с Лелей из лаборатории и повел в лучший кинотеатр города Романова на последний, девятичасовой сеанс.
По экрану клубилась муть и текла жижа. Может, поэтому прямо посреди сеанса Коля куда-то слинял.
Минут через пятнадцать мы с Лелей тоже решили свалить.
На улице Леля остановилась, задрала вверх милое, но, как уже говорилось, слегка несоразмерное личико (одна щека больше другой и подбородок скошен на сторону) и не к месту сказала:
— Наш город когда-то хотели переименовать в Луначарск. Но вовремя передумали. Ну ты же видишь! Даже луны приличной здесь нет!
