Следующим этапом их странствия был Цинциннати. Город предлагал взглядам потрясенных иноземцев грандиозное и мерзостное, как ад, зрелище огромного свиноводческого рынка и боен. Вернувшись в лагерь, путешественники долго еще не могли позабыть истошный многоголосый визг свиней под ножами мясников и отделаться от острой вони свиных кишок, въевшейся в одежду.
Неделей позже исход продолжился, теперь уже в направлении Сен-Луиса. Это большое селение было выстроено совсем недавно, буквально в несколько месяцев, неподалеку от новой западной границы штата, в месте слияния Миссисипи и Миссури. Сен-Луис являлся центром обработки и продажи табака; здесь же проводился и обмен товарами с миссурийскими индейцами. Коллективная перевозка багажа и прочих вещей эмигрантов завершалась именно в Сен-Луисе; тут им предстояло сделать окончательный выбор — осесть в этом селении, в междуречье, или обречь себя на неизвестность, пустившись в долгий, изнурительный переход через прерии и горы. Эстер, подавленная усталостью и боязнью новых испытаний, не чаяла остаться. Бенджамин, в полном восторге от путевых приключений, настаивал на продолжении пути. Кора смотрела, слушала и молчала. Невозможно было понять, что творится в этой маленькой головке.
Но окончательное решение оставалось, конечно, за Элеазаром. И зависело оно от слова, мельком услышанного им в начале переезда; слово это, звучавшее загадочно и красиво, передавалось эмигрантами из уст в уста: КАЛИФОРНИЯ. В действительности, это название взялось из какого-то утопического романа: Калифорнией испанцы окрестили сказочную страну, лежавшую где — то за горизонтом, на воображаемом острове.
Элеазар не принадлежал к числу людей, способных обольщаться миражами. Вдоволь наслушавшись рассказов о чудесах Калифорнии, он прибег к обычному своему средству: открыл наугад Библию, надеясь, что она прольет свет на эту загадку. И вот случаю или, вернее, Провидению было угодно, чтобы взгляд его упал на следующие слова Исхода:
"И СКАЗАЛ ГОСПОДЬ: Я УВИДЕЛ СТРАДАНИЕ НАРОДА МОЕГО В ЕГИПТЕ И УСЛЫШАЛ ВОПЛЬ ЕГО ОТ ПРИСТАВНИКОВ ЕГО; Я ЗНАЮ СКОРБИ ЕГО,
И ИДУ ИЗБАВИТЬ ЕГО ОТ РУКИ ЕГИПТЯН И ВЫВЕСТИ ЕГО ИЗ ЗЕМЛИ СЕЙ В ЗЕМЛЮ ХОРОШУЮ И ПРОСТРАННУЮ, ГДЕ ТЕЧЕТ МОЛОКО И МЕД, В ЗЕМЛЮ ХАНААНСКУЮ…"[9]
Элеазара тотчас поразило явное созвучие слов ХАНААН и КАЛИФОРНИЯ.[10] Может, Калифорния и впрямь та самая "земля хорошая и пространная, где течет молоко и мед”, - недаром же люди вокруг расхваливают ее на все лады.
Бенджамин завопил от радости, когда отец объявил им о скором отъезде. Эстер покорно склонила голову. Кора же, наоборот, встрепенулась и подняла личико; глаза ее загорелись интересом.
Маршрут путешествия отличался пугающей простотой. Берега Миссисипи и калифорнийскую реку Сакраменто разделяли 2500 миль. Сначала дорога шла по пустыне, затем ее сменяли леса и, наконец, высокие горы. Проделывая по двадцать миль в день, можно было покрыть это расстояние за четыре месяца. Но главное и непременное условие состояло в том, чтобы достичь Сьерры Невады (в переводе с испанского, Снежной Горы) к началу октября. Позже она становилась непреодолимым барьером из ледников и гибельных провалов. И, поскольку уже стоял апрель, нельзя было терять ни одного дня.
Элеазар лихорадочно принялся за подготовку к новому путешествию. Он купил два брезентовых четырехколесных фургона, достаточно просторных, чтобы служить приютом всей семье. Высокие дуги, державшие плотный непромокаемый брезент, превращали этот "короб" в уютную палатку. Туда загрузили сундуки и мебель; драгоценную арфу из сикоморы осторожно уложили на толстый сенник, чтобы смягчить тряску. Запасы провизии состояли из муки, сахара, солонины, риса и сухих овощей, гороха, бобов и фасоли. В одном из фургонов находилась дровяная печурка для выпечки хлеба. Однако самым тяжелым грузом были мешки овса для лошадей, ибо, по рассказам проводников, дорога шла по голой равнине, где не сыщешь ни одной травинки.
Лошади их требовалось не меньше четырех — были главной заботой Элеазара. От их выносливости зависел исход путешествия, а, быть может, и сама жизнь людей. Но рынок кишел бессовестными барышниками, норовившими всучить неопытному покупателю за бешеные деньги какую — нибудь древнюю запаленную клячу. Элеазар попросил совета у Макбертона, начальника конвоя, сопровождавшего обоз, к которому он решил примкнуть, ибо пускаться в такую дорогу одним было бы чистым безумием: на всей этой огромной территории свирепствовали индейцы и мексиканские бандиты. Макбертону уже дважды довелось пересечь американский континент. Теперь он нанимался за деньги в проводники и охранники пестрой толпы эмигрантов, большей частью совершенно не готовых к нечеловеческим условиям подобного перехода.
Макбертон посоветовал Элеазару искать английских тяжеловозов, выращенных на севере Йоркшира. Мощные стати, ровный нрав и неприхотливость делали этих лошадей самыми надежными помощниками человека в долгом переходе через весь континент; вдобавок, они были крайне медлительны и мало годились под седло, а, значит, на них не позарятся ни воры, ни индейцы.
Выслушав этот совет, Элеазар отправился на ярмарку в сопровождении Бенджамина, который, разумеется, пожелал сказать свое слово при покупке лошадей. Отец и сын вернулись в лагерь, ведя в поводу каждый по паре лошадей — тяжеловозов, вполне соответствующих описанию Макбертона. Бенджамин настоял на покупке лошади такой диковинной масти, что сам продавец назначил за нее чисто символическую цену. Конь был белым в рыжих яблоках и походил своим клоунским видом на цирковую лошадь, за что и звался Гасом; это имя так очаровало Бенджамина, что он во всеуслышанье объявил коня своей собственностью. Из трех остальных первого, молодого жеребца-полукровку, звали Баком, вторую, серую с черными подпалинами, кобылу — естественно, Гризли,[11] и, наконец, третий, мощный вороной конь, вероятно, раньше возивший пушки в артиллерийских войсках, носил имя Уголек.
Перед самым отъездом семья О’Брайдов неожиданно пополнилась девятым членом — по милости Коры. Девочка легкомысленно поделилась хлебом с бродячим псом, и с той минуты он больше не отходил от нее ни на шаг. У него были голубые глаза — частое явление у эскимосских собак, — поэтому Кора назвала его Васильком, пылко полюбила и умоляла родителей принять найденыша. Конечно, это было неразумно, — в путешествии такого рода обременителен каждый лишний рот. Но Макбертон, у которого спросили совета, сказал, что собаки этой породы, благодаря светлым глазам, хорошо видят в темноте и способны прокормиться сами, охотясь по ночам за мелкими зверюшками. Элеазар подумал и сдался.
Отъезд назначили через два дня, на рассвете. Явившись к месту сбора, О'Брайды остановились, пораженные невиданным зрелищем. Более сорока фургонов и повозок, с лошадьми, мулами, ослами и быками, образовали невообразимо пеструю и шумную мешанину. Мужчины суетились вокруг повозок, взваливая на них последний багаж, проверяя упряжь. Кузнецы, с наковальней и ведерком горящих угольев, ходили от коня к коню, подковывая их прямо у фургонов. От многоцветия и разнообразия людей и экипажей рябило в глазах. Здесь были и громадные шестиколесные "корабли пустыни" с полудюжиной лошадей — настоящие передвижные дома, и простые ручные тележки — единственное достояние какой-нибудь молодой пары. Одну из общественных фур загружали одними только бочонками с водой, чистой питьевой водой, которую потом, во время перехода через выжженную солнцем прерию, будут продавать путникам по цене золота. Другая повозка, крайне загадочная, с глухими досщатыми стенками, принадлежала китайскому семейству, которое вызвало жадное любопытство детей; никто не знал, что это за люди, а сами китайцы отгородились от интереса окружающих вежливыми улыбками.
И уж вовсе странно, чтобы не сказать подозрительно, выглядели мужчины, собиравшиеся идти пешком, налегке, с одним лишь рюкзаком за плечами; такие могли оказаться кем угодно — самыми отъявленными бандитами, самыми нищими из эмигрантов или же, наоборот, самыми богатыми.
Милиционеры Макбертона — дюжина вооруженных до зубов мужчин с красной повязкой на рукаве, — должны были следить за порядком и охранять от нападений эту маленькую кочевую общину. Элеазар ожидал прощальных ободряющих речей, напутствий или запретов, короче говоря, хоть какой-то демонстрации власти.
Ничуть не бывало. Они топтались на месте уже два часа, как вдруг толпа начала заметно редеть. Это первые повозки обоза тронулись в путь, и вскоре все они длинной вереницей растянулись по дороге, ведущей на запад. Спустя какое-то время О'Брайдам стало понятно, что все новости, инструкции и приказы даются в пути, прямо на ходу. Макбертон и его люди постоянно пропускали весь караван мимо себя, а затем галопом мчались вперед, успевая на всем скаку сообщить нужные распоряжения. Остановок не делали даже на обед; путникам приходилось есть всухомятку, шагая по дороге. Привал должны были объявить сигналом рожка лишь с наступлением ночи.
