— Будешь?
Я заколебался, но взял. Неизвестно какой цирроз можно подхватить от такого типа, но, учитывая, что жить мне оставалось совсем недолго, переживать из-за здоровья особо не стоит. Отхлебнул и поморщился. Я прав, лучше бы самогон. Протянул бутылку обратно и спросил:
— Ты веришь в бога?
— Ага, — печально сказал мужик. — Гнал от себя эту хрень гнал. — Он отхлебнул, но даже не заметил вкуса. Речь потекла медленно и меланхолично, — Но не прогнал. Сердцем верю. Умом нет, но вся проклятая натура верит, и с этим я ничего не могу поделать. Это как секс. Если ты одинок, можешь сколь угодно себя убеждать, что тебе не нужны женщины, и ты спокойно можешь прожить без секса, но ведь тело не обманешь. Ему похрену как ты себя успокаиваешь. Оно говорит «Хочу» и плевать на то, что думаешь. Тело ведь тоже думает, у него свои мысли, своя правда.
Так и с верой. Я долго убеждал себя, что Бога нет, но душу не обманешь, она всё равно говорит: «Бог есть» и плевать ей на все твои доводы. Я много раз говорил душе, что её существование антинаучно, что её нет, потому что просто не может быть. Всё выдумки и последствия субъективного взгляда на мир. Что душу никто никогда не видел, а значит говорить о её существовании смешно и глупо. А весёлой душе пофигу, верю я в неё или нет. У неё тоже свои мысли, своё знание. Ухахатывается только, развлекается мать её. Хоть из пушки по ней пали, ничего не изменишь, — шатен грустно покачал головой. — Ничего.
Я мрачно смотрел вниз. Тёмные, свинцовые волны мягко перекатывались под ногами. Несколько десятков метров, а у меня никакого страха. Весь атрофировался или временно?
— Ненавижу твоего бога!
Алкаш пожал плечами.
— Дело житейское. Только не моего, а нашего общего Бога. А за что, если не секрет?
— Он отнял мою женщину.
— Бывает. Сочувствую. Но ты совершаешь популярную ошибку. Она не твоя женщина. Она вообще не твоя. Она принадлежит Богу. И ты ему принадлежишь. И я ему принадлежу. И даже дьявол ему принадлежит, хотя отрицает это. Потому и дьявол, что любит отрицать, а не утверждать.
— Тогда зачем мы, зачем всё?
— А Бог его знает.
— Но зачем он сделал это? Зачем лишил меня радости, смысла жизни, стержня на котором держалась моя воля?
— Ох, горе, — вздохнул алкаш. — Все думают, что лучше Бога знают, что ему делать. Священники говорят от его имени, люди права качают, только у него самого забыли спросить. Не знаю, может ему она нужнее, чем тебе.
— У Бога есть всё, а она была единственным, что есть у меня. Как она может быть ему нужнее, чем мне?
Шатен пожал плечами.
— Кто ж его знает. Но, наверное, мы все ему нужны. До единого.
Мы помолчали. Я хотел выразить всё, что чувствую, но у меня не было слов.
— Просто, я всю жизнь жил как амёба. Во мне никогда не было стержня. Нет, я вовсе не бесхребетный, скорее, как бы это выразить. Бесхребетный в общежитейском смысле.
— Экзистенциальном.
— Не знаю. В плане жизни одним словом. Мне ничего не нужно было. Жил, даже не жил, просто существовал день за днём без смысла и цели, как мячик для футбола, который никто не пинает. Лежал на лужайке и грелся на солнышке, не зная, зачем я это делаю и почему. И зачем это вообще кому-то нужно. Мне ничего не нужно было, пока я не встретил её. А когда увидел, мне стало тепло на душе, так тепло как никогда прежде. Тогда я понял, для чего живу — чтобы любить её, быть рядом с ней, она стала моим стержнем. Моим светом, моим солнцем. А теперь бог забрал её у меня. И меня больше нет. Мне незачем больше быть, я как пуля в молоко. Снова растёкся как амёба, но я больше не могу быть одноклеточным, после того как побыл человеком.
— Печально, — сказал шатен, — но зачем тебе вообще нужен какой-то смысл? Живи и живи, что ещё надо, воздухом дыши.
Я помолчал, наконец, сказал.
— Мне не хватает самого себя.
— Понимаю, у меня та же история, только немного по-другому.
— Что ты имеешь в виду?
Шатен страдальчески скривился и приподнял брови.
— Мне тоже не хватает самого себя. Только ты болтаешься в пустоте, а я, наоборот, в слишком большом обществе. Обитаюсь с кучей голосов в голове. Я никогда не бываю один. В мозгу постоянно звучат какие-то голоса. Они произносят монологи, рассказывают о себе и мире, разговаривают со мной и друг с другом, не соглашаются со мной, не слушаются, ругаются, даже пытаются давать советы. Всё время проносятся образы, какие-то видения. Словно я постоянно смотрю фильм, нарезанный из тысяч фильмов, и одновременно слушаю несколько радиостанций.
— Знаешь, не хочу тебя огорчать, но мне кажется, у тебя шизофрения.
— Знаю, — печально кивнул мужик. — Сумасшедшему по идее не полагается знать, что он сумасшедший, но я знаю.
— Ну, так может тогда не на мосту сидеть, а полечиться?
Шатен неопределённо пожал плечами.
— В падлу как-то.
— Понимаю, — я плюнул вниз.
— Ты не знаешь, чего хочешь.
— Я знаю, чего хочу. Я уже выбрал. Каждый день я пытаюсь закончить дела в этом мире, для последнего рывка, но каждый день что-нибудь происходит, к сожалению, приходится откладывать, но мой час всё равно настанет. Сегодня или завтра, но он будет.
Мужик покачал головой.
— Если ты каждый день хочешь покончить жизнь самоубийством, то ты не хочешь умереть, а хочешь найти повод жить.
— Неправда, — закричал я. — Я хочу умереть.
— Тебе так больно, что ты хочешь так думать. Если у человека сильно болит зуб, так сильно, что он мечтает о смерти, означает ли, что он действительно хочет умереть? Или он хочет, чтобы кончилась боль?
— Я не знаю. Я уже ничего не знаю. Одно точно — я не могу без неё жить.
— Ты уже живёшь.
— И как избавиться от боли?
— Найти повод жить.
Шатен мягко улыбнулся и глаза его ожили. Я словно увидел его таким, каким он был лет пятнадцать назад. Обаятельным, застенчивым и очень уязвимым. Он снова протянул бутылку, я машинально взял.
— Если есть цель, смысл, повод жить, то любого срока жизни будет мало. А если нет, то даже секунда — это слишком долго. И настоящим самоубийцам хватает минуты, чтобы умереть, секунды, мгновения смерти. Например так.
Мужик всё ещё улыбался, когда резко оттолкнулся и солдатиком полетел в воду. Я даже не успел отреагировать. Воздух раскрутил его и швырнул головой об воду. Раздался громкий удар, тучи брызг взлетели на пару метров. Я отупело смотрел вниз. Река неторопливо успокаивалась от непрошенного вторжения. Медленно расходились круги. Прошла минута, но его тело не выплыло, может течением унесло, не знаю. Но где бы он сейчас не был — голоса больше не беспокоили его. Он не смог заглушить их алкоголем, зато помогла обыкновенная речная вода. Теперь он напьётся вдоволь.
Я сделал большой глоток и швырнул бутылку вниз. Перелезал через перила, когда внизу раздался негромки всплеск. Я тоже последую туда, так или иначе, но не сегодня. У меня осталось последнее дело.
Я стоял на пустом мосту и вдруг понял, что мир больше не давит на меня. Он стал лёгким и прозрачным как сам воздух. Наоборот. Я стал тяжелее мира, одна за другой обрываются паутинки-связи, что держали меня. Я проваливаюсь в ничто. Даже не обидно, просто бессмысленно. Как бессмысленна и мертва моя любовь и преданность умершей женщине. Я проваливаюсь сквозь мир. Он перестал держать меня. Куда и зачем падаю, не знаю.
Да, но что делать, если сама жизнь внушает отвращение! Нудная и бессмысленная необходимость двигаться, дышать, думать, что-то делать. Быть кем-то, для кого-то, зачем? А кто и зачем для меня? Уже никто.
Я при жизни превратился в груду разлагающейся плоти, ведь настоящее разложение начинается с ума. И вместе с тем, ноги хотят двигаться, а тело опьянено силой и лёгкостью движений. Оно хочет дышать, ему нравится ощущение тепла на коже, запах лета и тёрпкое, тёплое ощущение бытия. Что делать, если тебя рвёт на куски, когда тело принадлежит жизни, а дух всецело предан смерти? И никто не отвечает. Пусто.
Сейчас я сделаю ещё один шаг и пойду неизвестным путём.
Возможно, завтра закончатся мои дни, или я найду новый повод жить.
