Я взглядом сыщика осмотрела все вокруг, но других улик не обнаружила.
– Как ты думаешь, зачем он ее приводил? – спросила я у Бориса.
– Спроси что-нибудь полегче, – сказал Борис. Мое сообщение не произвело должного эффекта. – Возможно, им нужна была крыша, – добавил он, помолчав.
Борис настроен оптимистически. Он считает, что парень в возрасте Витьки должен иметь личную жизнь. Что с точки зрения морали, поскольку она была замужем…
Речь юрисконсульта. Я так и говорю ему:
– Ты юрисконсульт, а не отец! При чем тут она! У него это первое серьезное чувство!.. Хорошо, хоть молчит про этого. Как его?.. Оклахому!..
Оклахома мне иногда снится. Как я открываю дверь, а там он стоит, с чемоданом и сумкой на плече. Я впускаю его, и он начинает у нас жить. Почему-то он живет у нас вместо Витьки, который уехал на Север… И я во сне умоляю его сделать так, чтобы Витька вернулся. Вот такой кошмар!.. И все так реально, как будто на самом деле. В моих снах этот Оклахома даже окает: какая-то клеточка в мозгу помнит, что в тех краях, откуда Симка Чижов, он же Оклахома, люди должны разговаривать именно таким образом…
Паспорт Витьки лежит в тайнике. Там, где я его спрятала. В моей тумбочке, под газетой. Каждый день я приподнимаю газету, чтобы проверить, на месте ли он. Пока что сын на него не посягает. И не делает больше попыток нас с ней знакомить. Зато Нонна часто звонит и требует «продолжения» – ее томит любопытство и потребность давать советы. И я рассказываю ей, что могу. О том, что ему пришла бумага из деканата – грозят отчислить из института за непосещение лекций. Сообщаю скупые сведения. Она работает на почте, в отделе телеграмм. Номер почтового отделения Мика обещал выведать. И тогда можно будет на нее посмотреть…
– Поручи это мне, – говорит Нонна. – Тебе совершенно незачем туда ходить! На тебе же все написано крупным шрифтом! И потом, вы с Витькой – одно лицо!..
Нонна права. Мне вовсе не нужно, чтобы эта девица сказала Витьке: «Твоя мать приходила!»
Мика звонит с работы. Он точен, как всегда.
– Записывай, – говорит он. И диктует адрес и номер почты.
Я тут же передаю их Нонне.
Ну, цирк! Так сказал бы Витька… Это его словечко. Он пускает его в ход, когда его что-нибудь поражает. Иногда в развернутом виде: «Ну, цирк зажигает огни!»
В этот день у меня нет уроков. Я брожу по дому как очумелая. Кидаюсь на каждый телефонный звонок в надежде услышать голос Нонны. Скоро Новый год. У людей уже елки, они хранятся пока на балконах. В нашем доме я насчитала у четверых и шесть в доме напротив. У Колесниковых елки пока что нет… Странно, я даже не спросила, какая у него семья, есть ли дети. Мне казалось, что мы так близко живем!.. Как до войны, в общей квартире. Что мы будем часто видеться. Прошло два года с той первой встречи, Витька ушел в армию и вернулся, а я все смотрю на окна в доме напротив. Одно принадлежит кухне, оно служит балконной дверью. И еще по одному в каждой комнате. Квартира вроде нашей. И разделяют нас какие-то несчастные сто пятьдесят – двести метров!..
В том году у них была елка. В комнате, где обычно по вечерам горит торшер. Елка стояла у окна, вся в цветных лампочках, они зажигали их каждый вечер. И когда все елки, свергнутые и жалкие, иногда с серебряной нитью мишуры, запутавшейся в колючих ветках, или с забытой игрушкой, уже валялись возле мусорных баков, у Колесниковых елка еще царственно сияла по вечерам и праздник длился…
В прошлый раз мы встречали втроем – мы с Борисом и Тетя. Мика с Женей любят встречать в компании, а мы домоседы. Новый год – семейный праздник, я сумела внушить это даже Витьке. Он всегда встречал его с нами, и в тот день нам его особенно не хватало. Конечно, мы послали ему посылку – все его любимое. И я вложила в поздравительный конверт три рубля. Мы с Тетей только и говорили о Витьке, пили за него, а потом перечитывали его письма. И то, где он описал встречу Нового года в армии в первый год службы.
«Вот и Новый год! Опишу, как этот праздник прошел у нас. В 9 часов вечера мы пришли в столовую. Там были расставлены столы, на столах стояли батареи бутылок с лимонадом, лежали горы печенья и конфет, стояли коробки с тортами. Мы ели, а перед нами выступал наш ансамбль из курсантов. Были аттракционы, игры. Потом подали кофе, яблоки и опять конфеты. Легли спать мы в ноль часов тридцать минут. В новогодней лотерее я выиграл почтовый набор… Командиры, представляете, находились с нами все время»…
Тетя очень растрогалась, даже пустила слезу. А Борис комментировал в своем духе: «Праздник в детском саду! В мое время в армии…»
Нонна все не звонит, и я начинаю злиться. Звоню ей сама.
– Только что вошла, – говорит она. – Подожди, спрячу все в холодильник.
Я покорно жду. Я вижу, как она неторопливо достает из красной матерчатой сумки пакеты и банки. Как, приоткрыв один пакет, достает оттуда что-то – пастилу или пряник – и начинает жевать. И наконец садится на стул, подложив под себя одну ногу и свесив другую, – ее любимая поза. Мне не нужен видеотелефон – мы слишком давно знаем друг друга.
– Я там была, – говорит она, продолжая жевать. – Мне она активно не нравится.
– Почему? – спрашиваю я упавшим голосом. Можно подумать, что я ждала чего-то другого.
– Не знаю, как тебе объяснить, – говорит она и жует. – Заурядная, понимаешь? Девушка-разгадка, – она смеется, довольная своим остроумием. – Я с ней даже повздорила. Очередь, понимаешь ли, человек десять. Я спрашиваю: «Есть конверты без марок?» Она подсчитывает слова в телеграмме и не отвечает. Я снова спрашиваю. Как ты понимаешь, мне конверты ни к чему, просто хотела, чтоб она глаза подняла – рассмотреть получше!.. Не стоять же мне для этого в очереди! Я опять: «Конверты без марок есть?..» Молчит. Меня уже заело. Кивнуть-то можно!.. Для чего-то мимика существует!.. Я ей так и сказала. Она в это время квитанцию выписывала. Стрельнула на меня глазами и эдак презрительно: «Мимика существует в театре! А на почте очередь!» В общем, наш неназойливый сервис в лучшем виде!
– А внешне? – спрашиваю я.
– Я же сказала – обыкновенная. Крашеная блондинка, глаза, кажется, серые…
– Почему ты думаешь, что она крашеная? – говорю я.
– Потому что сейчас все крашеные. И я в том числе.
– Послушай, а может быть, то была не она?..
– Она, она! Я слышала, как ее окликают: «Светик!..»
– Видишь, для них она Светик! Значит, ее в коллективе любят… Ты сама виновата! Ты же мешала ей работать со своими конвертами!..
– Вот человеческая благодарность! – говорит она. – Я тащусь на почту, покупаю ненужные мне конверты без марок… А из тебя, кстати, выйдет отличная свекровь – ты всегда будешь на ее стороне!
Вот и вся информация. У меня нет никаких оснований не доверять вкусу моей умной подруги. И все же в ее словах было что-то обидное. Может быть, не в самих словах, а в тоне. В нажиме, с каким она произнесла это «активно не нравится»… Здесь крылось какое-то превосходство, какая-то не произнесенная вслух фраза, вроде: «Мой Илья никогда бы не смог полюбить такую девушку!»
Подожди, дорогая, еще неизвестно, кого тебе приведет Илья!..
Вечером к нам заезжает Мика. Прямо с какой-то конференции, где он выступал. Видимо, выступал с успехом: он возбужден и, как всегда, хочет есть. Я люблю его кормить, и он это знает.
– Бывают благодарные слушатели, – говорит он, – а я благодарный кушатель!..
Я скармливаю ему Витькину отбивную. Пусть ест колбасу, все равно не явится раньше часа!..
– Могу вас развлечь, – говорит Мика, разрезая отбивную. – Конференция была вполне солидная, заседали три дня, а на компот один тип, некий клевый мэн – я общаюсь с ученой молодежью и успеваю следить за новостями жаргона, – так вот этот клевый мэн, а проще говоря, отличный малый, прочел собравшимся стихи Пушкина… Совершенно новые стихи, написанные Пушкиным две недели тому назад. Заложили в машину его стихотворный алгоритм, и она выдала новый цикл… Чушь несусветная! Но вы знаете, братцы, там были отдельные строчки!.. Пожалуй, Пушкин бы не побрезговал!.. Вот, пожалуйста! «Так осень веселее лета, печальней осени зима!..»
– Пародия! – говорит Борис.
– Пускай пародия! Но не на кого-нибудь, а именно на Пушкина! Это уже удача… Что такое алгоритм? Это система правил. Чтобы запрограммировать писателя, надо знать его алгоритм. Пародия – это и есть модель писателя. Чем лучше писатель, тем его легче узнать!
С Микой всегда интересно.
– А мемуары? – спрашиваю я. – Их тоже можно моделировать?..
– Все, что имеет рецепт, уже не творчество, – говорит он. – У всякого писателя так велика энтропия, то есть неизвестно, что он скажет, в какой форме, – что моделировать по-настоящему их смогут еще не скоро…
…Так осень веселее лета,
Печальней осени зима…
Я повторяю про себя эти строчки, которые мог написать Пушкин. Да, мог! Я почему-то сразу поверила. Эти строчки когда-то его мучили, не давались, как бывает, когда хочешь вспомнить сон и не можешь. И он отступил, отогнал их, стал сочинять другое… А то были стихи о женщине! О женщине красивой, уже не молодой, но чем-то лучше молодых.
