А.М. - Рассказы

- Чудно, чудно...

Сначала я пел в хоре каждую субботу и воскресенье, стоя третьим справа налево в первом ряду. Потом я стал солистом хора. Поначалу было страшно петь перед всеми этими людьми, которые смотрели на тебя и только на тебя, когда хор мальчиков замолкал, и начиналась моя партия. Но потом я привык, и уже не тряслись мои колени, и уже не дрожал мой тонкий голос. Но все равно было несколько неуютно от их мокрых глаз, от их пристальных взглядов. Жалко, что мы никогда не записывали все это на магнитофон. Мне иногда хочется услышать свой детский голос. Знаю только, что должна быть пленка где-то в Канаде с моим пением, так как однажды приезжали баптисты из Канады и снимали наши пения на видео.

Ко мне потом подошел один из канадцев. Потрепал по волосам и сказал:

- You are beautiful boy. You are angel. You are shine…

Время, когда тебе 13 лет. Странное время, ты видишь в зеркале совершенно незнакомого тебе мальчика. Это непонятное красивое лицо, эти глаза - синие-синие, эта волшебная  фигура стройного мальчика в зеркале. И странно было от осознания того, что это я. И не хотелось взрослеть.

Я уже не читал Марка Твена, моим кумиром был – Эрнест Хемингуэй.

Я влюбился в тоненькую девочку, которой было 15 лет. Большие зеленые глаза, стройные ноги и шелковистое платьице на ощупь.Она любила бабочек, и заразила меня любовью к ним. Мы ловили изредка залетавших капустниц и голубянок, и она рассказывала о бабочках то, что прочитала в книгах. Мы учились целоваться, исследуя друг друга губами и пальцами, жарко дыша.

Она любила стихи Есенина. Иногда цитировала по памяти.

- Почти как про тебя, Артемка. Ты ведь тоже в селе жил. И глаза у тебя голубые, и волосы светлые. И красивый как он...

Она заглушала мои слова поцелуями. От нее пахло жасмином и сиренью одновременно. Но ее поцелуи были ничто, по сравнению с тем первым поцелуем. С тем соленым поцелуем, который подарил мне Пашка летом на озере.

...Это было в Крыму в середине июня 2007 года. Мы поднялись на склоны горы Кастель, и смотрели сверху на лесные шапки холмов. От земли шел запах сырости, низко летали ласточки.

Слева шумело Черное море. Плыли грузовые пароходы.

Алеша поднялся чуть выше на холм, и я посмотрел на него снизу. Он был в белой футболке и бежевых шортах. Отчего-то он напомнил мне  другого мальчика - из моего детства – такой же худенький, с большими глазами и пухленьким, чуть поджатым ртом – Павлика.

- Смотри! – он протянул руку вперед, на что-то указывая пальцем.

- Где?

- Вон там!

И я увидел огромный красный шар, который как будто языком лизал холмы. По морю плясали маленькие золотые искорки, переливаясь и мерцая, так что больно ударило в глаза. Запахло фисташками и миндалем.

- А у вас там море есть?

- Есть, недалеко...

- Ты хороший... я к тебе приеду жить, потому что ты мне нравишься... ты возьмешь меня с собой?

- Конечно...

- Только обещай, что если я приеду, ты никогда меня не бросишь, хорошо?

- Обещаю...

Солнце плавно шло с востока на запад, омывая лучами берег.

Куда ни глянешь – солончаковая степь, бескрайняя, широкая, одна заполнившая все пространство от одного края земли и до другого ее края. И если слишком долго смотреть на нее – кажется, что все мысли и чувства она поглотила, спрятала в себе, и будет прятать все то время, пока человек радуется и пока он плачет. Пока таит в себе все свои тайны, не доверяя их никому кроме себя. Пока он живет в этом мире.

Деревья казались миражами.

5 августа 2007 – 18 августа 2007

Taller

Витя Барышников (автопортрет) 

Это произошло сегодня вечером. Я летел рейсовым самолетом из Челябинска, и мне на e-mail пришли стихи и рисунки. Два файла: «Рисунки» и «Это стихи Барышникова Вити». Сход с трапа самолета, огоньки аэропорта и мелкий августовский дождик. Но еще внутри, смотря через иллюминатор на небо, я почувствовал детское дыхание.

Мальчик не любил всего двух вещей на свете – лжи и предательства. Мне почему-то так кажется. Глупо расставляя слова, находишь чередование согласных, которые стыкуют неизвестные разъемы души. Может быть непознанной для самого себя. А познать мальчик хотел всего-ничего: себя и людей.

Вот его рисунок. На нем нарисовано поле. Оно почему-то бледно-зеленое на фоне такого же бледного залива. Бледно-фиолетовое озеро, выше голубое, но тоже бледное, небо. На этом фоне скирды скошенной желтой травы, напоминающие маленькие соломенные домики.

Я вижу даль, разрезающую пространство.

После смерти нет ничего. Только пустота. Иногда мне кажется, что мир это раковина, что только по петляющим линиям можно понять смысл жизни. Прошлое встает за спиной подобно потрепанным крыльям и непонятно, что же было, и почему крылья именно такие, в каких ветрах и бурях летала душа человека.

А мальчик жил в своем мире. В мире, который он сам себе придумал. Я схожу с трапа самолета, и меня встречает мелкий дождик. Падают маленькие капли на лицо. Люди говорят так – плачет дождь.

Что есть мечта?

Ребенком я любил смотреть на звездное небо. Впервые для себя открывал странную четкую ясность расположения звезд. Ветер шумел в яблоневом саду, и летали светлячки, такие же ясные, как и звезды.

Любовь, вера и надежда. Эти слова я узнавал из потрепанных книжек Эрнеста Хемингуэя. Честь и долг – тоже. Но главное, что я навсегда уяснил – жизнь прекрасна.

Страшнее всего, когда умирают дети. Дети умирают, и вместе с ними умирает частичка мира. Маленький человек, еще не узнавший многого, уходит. Что тут сказать... Нужны ли слова... Они все равно как ветер, разлетаются в разные стороны.

Так, я не о том... Совсем не о том...

Вот второй рисунок. Вечерняя дорога, уходящая вдаль. Слева зеленые деревья и бледные дорожные столбы. Справа мальчик нарисовал черную тень, посередине рисунка она сгущается, ложась на дорогу и заполняя ее пустотой. Странные тени, они не похожи на тени деревьев. Дальше – уходящее солнце, его лучи, и дорога идет вверх, как бы к чему-то новому. Два изгиба, вроде ступенек.

Самое странное, что я знаю эту дорогу. Это место мне знакомо. Но я никогда не был на Валдае.

Сейчас смотрю в окно, дождик кончился еще час назад. Пахнет сыростью. Полчаса назад звонил Дениска. Спрашивал, как я долетел. Тонкий-тонкий голосок. Ему всего то десять лет.

А тут – мерцающий экран жидкокристаллического монитора. И картинка с оранжевой вечерней дорогой. Стихи Вити.

Серьезные стихи для тринадцатилетнего мальчика. Радость встреч не потухнет...

Иногда мне кажется, что все то, что я вижу, не более чем фантом. Люди, деревья, дома, потускневшие скамейки в парке.

Все проходит, все меняется. И остается на память всего лишь память. Да еще радость встреч.

Я верю в то, что человек никогда не умирает окончательно. Он остается в этом мире, остается в памяти, остается в сердце. В дуновении ветра можно почувствовать родное дыхание, в шумящей листве деревьев услышать родной голос.

Ты, главное, - живи.

Я мыслью этой счастлив...

И остается только одно – жить дальше. Просто жить.

15 августа 2007

Taller

Идет снег. Сыплет снежными легкими хлопьями. Мальчик постучался ко мне рано утром. Именно постучался, сильно, громко. У меня есть звонок, отличный громкий звонок, но он в него почему-то не позвонил.

Я встаю с большой кровати, нехотя встаю, откидываю теплое ватное одеяло и встаю. Моя небритая физиономия смотрит на меня из турецкого зеркала в прихожей. Моя небритая красивая благородная физиономия смотрит на меня из турецкого зеркала в прихожей.

Ты самый красивый, ты самый красивый...