— Говорит, что голову мне разобьет, — добавил он с каким-то изумлением в голосе.
Я не удивился. Том был как раз из тех ребят, на которых все шишки валятся: маленький и слабый для своих шести лет, бледный, слегка лопоухий, с дурацкой улыбкой и густой черной челкой, едва не закрывающей глаза. Что еще хуже, он умел и поспорить, и съязвить — в общем, идеальная жертва.
— Скажи мне, кто это, — сказал я, распрямляя сутулые плечи, — и я с ним разберусь.
Мы остановились у школьного забора и вгляделись во двор.
— Вон тот, — сказал он наконец и показал в сторону деревянного домика.
Враг Тома был на пару лет его старше, костлявый, рыжий и веснушчатый. Знаю я таких типов, подумал я. Быстрым шагом я пересек площадку, схватил мальчишку одной рукой за куртку, а другой за горло и как следует приложил о стену домика. Лицо парня начало наливаться кровью. Мне хотелось вопить от радости — так я наслаждался своей силой.
— Еще хоть пальцем тронешь моего брата, — прошипел я, — ноги оторву!
Затем отпустил его и ушел.
Из школы в этот день Тома забирала Сью. Домой он явился без одного ботинка, рубашка, порванная на спине, висела клочьями. Поллица покраснело и распухло, угол рта разорван. Коленки измазаны кровью и грязью, ноги в потеках засохшей крови. Левая рука распухла и болела при прикосновении, словно по ней проскакал табун лошадей. Едва войдя в дом, Том издал какой-то звериный вой и бросился к лестнице.
— Не пускайте его к маме! — закричала Джули.
Мы бросились за ним, словно стая гончих за раненым зайцем, утащили в ванную и заперли дверь. Вчетвером в ванной было тесновато; от воплей Тома, отражавшихся от стен крошечной комнатушки, звенело в ушах. Мы с Джули и Сью сгрудились вокруг него, целуя, лаская, осторожно раздевая. К концу процедуры Сью сама чуть не плакала.
— Ох, Том, — повторяла она снова и снова, — бедный наш маленький Том!
Даже сейчас я умудрился позавидовать Тому. Джули присела на край ванны, а он, голый, стоял между ее ног, прижавшись к ней: одной рукой она стирала кровь с его лица, другой обнимала за живот, прямо над пахом. Сью прижимала к его пострадавшей руке холодный компресс.
— Это тот рыжий? — спросил я.
— Нет, — прохныкал Том, — Это его друг.
Вымытый, Том выглядел уже совсем не так страшно, и чувство трагедии испарилось. Джули завернула его в полотенце и понесла наверх, а мы со Сью пошли подготовить к этому зрелищу маму. Она, должно быть, что-то услышала — встала, накинула халат и собиралась идти вниз.
— Том подрался в школе, — сказали мы. — Ничего страшного, сейчас с ним все в порядке.
Она снова легла, и Джули принесла к ней Тома. Некоторое время все мы сидели вокруг ее постели, пили чай и обсуждали случившееся. Том, все еще укутанный в полотенце, скоро заснул.
Однажды вечером, после ужина, мы сошли вниз. И Том, и мама уже спали. В тот день мама попросила Джули саму отвести Тома в школу и поговорить с учительницей о том, что его обижают большие ребята, и мы говорили об этом. Вдруг Сью сказала, что Том недавно сказал ей «ужасную странную вещь», и посмотрела на нас, ожидая вопросов.
Полминуты прошло в молчании.
— И что же он такого сказал? — устало спросил я наконец.
Сью хихикнула:
— Он просил никому не говорить.
— Тогда и не говори, — отрезала Джули.
Но Сью было уже не остановить.
— Он пришел ко мне в комнату и спрашивает: «Сью, а хорошо быть девчонкой?» Я говорю: «Мне нравится, а что?» Тогда он сказал, что устал быть мальчиком и теперь хочет побыть девочкой. Я ему говорю: «Но ты же мальчик, значит, не можешь быть девочкой». А он: «Нет, могу. Если захочу, то могу». Я говорю: «А почему ты хочешь стать девочкой?» А он: «Потому что девчонки не дерутся». Я ему говорю: «Да нет, иногда бывает», — а он: «Неправда, они не дерутся». Я говорю: «Как же ты станешь девочкой, если все знают, что ты мальчик?» А он: «Буду носить платье, отращу волосы, как ты, и стану ходить в девчачий класс». Я сказала, что у него ничего не выйдет, но он ничего слушать не хотел, только говорит: «Нет, я все равно хочу быть девочкой, я хочу…»
Тут Сью, а вместе с ней и Джули покатились со смеху. Я даже не улыбнулся: ее рассказ ужаснул меня и в то же время как-то заворожил.
— Бедняжка! — сказала Джули. — Может, разрешим ему стать девочкой, раз уж он так хочет?
Сью в восторге захлопала в ладоши:
— Ага, оденем его в мое старое платье. Ему пойдет, он такой миленький.
Они переглянулись и снова рассмеялись. В этом смехе чувствовалось странное возбуждение.
— Вид у него будет чертовски дурацкий, — сказал я вдруг.
— Правда? — холодно спросила Джули. — И почему ты так думаешь?
— Ты прекрасно знаешь почему.
Наступило молчание. Я чувствовал, как в Джули нарастает гнев. Она сидела, положив на стол обнаженные загорелые руки, почти черные при электрическом свете.
— Потому что он будет выглядеть глупо, — сказал я наконец, чувствуя, что лучше было бы помолчать. — Вы же сами будете над ним смеяться.
— Значит, ты считаешь, что девочки выглядят глупо и по-дурацки? — негромко спросила Джули.
— Да нет же! — воскликнул я.
— Ты считаешь, что унизительно выглядеть как девочка, потому что унизительно быть девочкой.
— Для Тома — да, потому что он — мальчик.
Джули глубоко вздохнула и заговорила так тихо, что мне пришлось прислушиваться, чтобы разобрать слова.
— Девочкам можно носить джинсы, и рубашки, и ботинки, и коротко стричься, потому что мальчиком быть хорошо. Если девочка выглядит как мальчик, она как будто поднимается на ступеньку выше. Но ты считаешь, что для мальчика обидно выглядеть как девочка, потому что втайне веришь, что обидно быть девочкой. Почему еще ты можешь считать, что для Тома унизительно надеть платье?
— Потому что так и есть, — с угрюмым упорством ответил я.
— Но почему? — хором спросили Джули и Сью.
И прежде чем я успел ответить, Джули продолжила:
— Если я завтра надену в школу твои брюки, а ты наденешь мою юбку, сам понимаешь, над кем из нас двоих будут смеяться, на кого будут показывать пальцем.
Изображая, как это все происходило бы на самом деле, она перегнулась через стол и ткнула в меня пальцем:
— «Вы только посмотрите на него! На кого он похож! Он выглядит как… как… Как девчонка!»
— «И посмотрите на нее, — подхватила Сью, указывая на Джули, — В этих брюках она выглядит как… как… как настоящая красавица!»
Тут мои сестры расхохотались так, что рухнули друг другу в объятия.
Спор наш так и остался теоретическим. Вскоре после этого Том однажды, вернувшись из школы, вручил нам длинное письмо для мамы от своей учительницы. Пока мы со Сью втаскивали в ее спальню обеденный стол, мама читала нам отдельные фразы из этого письма. «Том — украшение нашего класса». Эту фразу она с гордостью повторила несколько раз. Еще ей понравилось: «Он прекрасно воспитан и, несомненно, одарен».
В тот день мы решили перенести мебель из столовой в спальню, раз уж все равно здесь едим. Кроме стола я принес наверх два маленьких кресла, теперь в спальне оставалось совсем мало места. Чтение письма утомило маму, она откинулась на подушки, сжимая в руке очки, и письмо соскользнуло на пол. Сью подобрала его и положила обратно в конверт.
— Когда я встану, — сказала ей мама, — мы, прежде чем нести мебель обратно, все в столовой переделаем.
Сью присела к ней на кровать, и они заговорили о том, какие цвета больше подойдут к столовой. Я сидел, облокотившись на стол. Жара стояла страшная, хотя время перевалило далеко за полдень. Оба окна в спальне были широко распахнуты. Снаружи доносились голоса детей, играющих в лабиринте заброшенных домов дальше по дороге, — невнятный гомон, порой прерываемый пронзительным выкрикиванием чьего-нибудь имени. По комнате кружились мухи, одна из них ползла по ручке моего кресла. Джули загорала у себя на горке. Том играл где-то на улице.
Мама заснула. Сью взяла у нее из руки очки, спрятала их в футляр, положила его на прикроватную тумбочку и тихо вышла. Я сидел, прислушиваясь к дыханию спящей матери. Во сне она тихонько посвистывала носом. То, что обеденный стол оказался в спальне, было для меня слишком необычно — я не мог просто так уйти. В первый раз я заметил на его крышке под темным лаком черные древесные кольца. Я положил руки на его прохладную поверхность. Здесь стол казался каким-то особенно реальным, я уже не мог вообразить его внизу. На кровати мать коротко, с каким-то всхлипом сглотнула, словно ей снилось, что хочется пить.
Наконец я встал и, зевая, подошел к окну. Надо было еще сделать домашнее задание, но совсем скоро начинались летние каникулы, и о школе я больше не думал. Даже не знал, пойду снова в школу осенью или, может быть, займусь чем-нибудь еще. Снаружи Том с каким-то своим ровесником тащили по улице старую шину от грузовика, они завернули за угол и скрылись из виду. Меня удивило, что они тащат ее, а не катят, и от этой мысли я вдруг почувствовал, что очень устал.
