Все следующие три недели Малика не может найти и минутки времени, чтобы осмотреться в доме. Она отправляется в посольство чуть свет, а возвращается поздно ночью. Берет с собой джинсы и майку, чтобы переодеться во время уборки, и дополнительно — элегантную блузку для часов приема посетителей, а иногда даже длинное платье — на официальные приемы. Когда возвращается после полуночи, дом уже погружен в тишину. На нее успокаивающе действует сама мысль о том, что кто-то спит за стеной и кто-то о ней думает. Об этом свидетельствуют такие мелочи, как ужин, оставленный на кухонном столе, или выстиранная и выглаженная одежда.
Женщина добивается своего. Ее бюро — сейчас это помещение уже можно так назвать — стало светлым, чистым и пристойным. Просторный длинный зал она перегородила тонкой войлочной стенкой: в глубине лежат толстые папки с архивной документацией, а вперед вынесены полки с текущими и отложенными ненадолго делами. Бюро, которое Малика собственноручно покрасила в светло-зеленый цвет, кресло на колесиках с дырой в подушке, которую она накрыла красивой ливийской кашемировой накидкой, многочисленные цветы в горшках — все залито солнечными лучами. Оказалось, что в зале два больших окна, которые непонятно почему до ее появления были закрыты фанерой и черными шторами. Во время уборки оттуда высыпались целые горы высохших насекомых. Сейчас стекла блестят чистотой, а на карнизы Малика повесила вышитые гардины и цветные шторы. А еще повсюду расставлены безделушки, привезенные из Ливии.
— Сейчас-то maam может пригласить посла на чаек, — чуть хрипло смеется Алиса, уже подружившаяся с Маликой.
— Больше всего мне хочется, чтобы он забыл о моем существовании, — тихо говорит Малика, но тут — Алиса как будто в воду смотрела! — отворяется дверь и в помещение входит шеф посольства в сопровождении трех неизвестных мужчин и собственной секретарши.
— Да вы трудолюбивая пчелка! — рассматривая бюро, замечает он насмешливо. — Отличное помещение, как видно, а вы жаловались. Каждый хочет сидеть в салоне сложа руки, но это нужно заслужить.
Он поджимает губы и выходит с гордо поднятой головой.
— Черт возьми, я даже забыла, что Мириам уже пора идти в школу! Девочка потеряет год!
Малика теперь стала раньше возвращаться домой и наконец решила организовать жизнь семьи.
— Вы уже и забыли, что я существую… — обращается она с упреком к остальным.
— Мы вообще еще не виделись, разве нет? — с раздражением отвечает мать. — Ни у кого из нас нет мобильного телефона, стационарный не работает. У нас нет никаких средства передвижения, мы всюду ходим пешком… Хорошо еще, что у наших худых чернушек есть сила воли.
— Да знаю я, все знаю, — отвечает с досадой Малика. — У меня на работе было слишком много хлопот, но я уже с ними справилась.
— Дочь, мы видим, что ты очень занята, мы же не слепые. — Мать слегка похлопывает ее по спине. — Вот и не хотели морочить тебе голову.
— Окей. Сегодня купим машину, телефоны, проведем Интернет, а вечером соберем военный совет, чтобы решить, где взять денег на пропитание. Завтра я узнаю, в какую школу принимают детей из нашего посольства и что там с оплатой. Моего милейшего посла хватит кондрашка, если он узнает, что должен будет выделить на это деньги.
— Но ведь Марыся не твоя дочь. Он скажет, что не положено.
— Я знаю, мама. — Малика хитро улыбается. — Я уже в этом немного ориентируюсь. А перед выездом из Ливии заставила Ахмеда передать мне право опеки над детьми. Сейчас я — их опекун, и баста.
— Наша ловкая сестричка доведет все посольство до головной боли! Ну что ж, так им и надо, — хихикает себе под нос Хадиджа.
— А тут красиво…
Три элегантные арабские женщины с двумя худенькими девочками входят на территорию Международной школы Линкольна.
Марыся, явно волнуясь, старается держаться около бабушкиной юбки. Она не любит школу: она слишком хорошо помнит, что в Ливии дети постоянно дергали ее за волосы и обзывали adżnabija[16].
После покоя и тишины на ферме шум ливийской государственной школы казался девочке невыносимым. Тамошние учителя были не многим лучше учеников: все время кричали и били линейками по рукам, книжками по голове или просто раскрытой ладонью по спине. Девочка до сих пор помнит случай, когда ее наказала толстая потная ливийка. Марыся послушно вытянула свою маленькую ручку, как ей велели. А потом, рассекая воздух, просвистело орудие наказания. Самого удара она уже не помнит — она потеряла сознание и упала на пол без чувств. Как потом вокруг нее все бе-е-егали! При этом воспоминании девочка тихонько улыбается.
А эта школа ей нравится, она совсем не похожа на ту, в Триполи. Ученики все разные — желтокожие, чернокожие, белые — и все вместе. Здесь собраны, наверное, все нации мира. Они все улыбаются и играют. Они одеты в яркую одежду, а не в грязные, пропахшие по́том форменные пиджачки. Никто не бегает как сумасшедший, все ходят парами, торопясь за очень милой, радостной и нежной женщиной. Неизвестно, какие здесь наказания, но никто не кричит и никого не бьют. Так просто не бывает!
— Будь моей парой. — Красивая чернокожая девочка с круглым, как полная луна, личиком улыбается Марысе и протягивает ей ручку, ладошка которой — вот чудо! — не черная, а розовая. — Меня зовут Жоржетта.
— А я Мириам, — отвечает шепотом Марыся и, стараясь держаться рядом со своей новой и первой в жизни подругой, не оглядываясь, направляется за стайкой ровесников.
— Мама, посмотри, кого я встретила на приеме, — впервые после приезда в голосе Малики только теплые нотки.
— Анум, как мило. — Мать, радуясь встрече с хорошим знакомым, здоровается с мужчиной и с теплотой отвечает на его рукопожатие. — Прошу, присаживайтесь у телевизора, сейчас принесу чай.
— Может, мы выпьем чего-нибудь покрепче? — Разодетая дочь, сейчас в радостном, приподнятом настроении, тянет вспотевшего мужчину за собой. — Но szaj[17] нам не помешает.
Она поворачивается к матери и игриво ей подмигивает.
— Так где ты осел по приезде из Триполи? — спрашивает Малика, удобно устраиваясь на мягкой софе.
— Ты же знаешь, Ливия не была для меня легким участком, но, когда я там был консулом, мне удалось получить должность директора консульского департамента МИД.
— Ого, wow! — восклицает старая приятельница, похлопывая элегантного черного мужчину по руке. — Мои поздравления! Будем здоровы! — Она поднимает вверх запотевшую рюмку с whisky on the rocks, кусочки льда весело позвякивают о стекло.
— А ты чем занимаешься в своем посольстве?
— Ничем, — смеется Малика. — Последнее звено в цепи, паршивая и неблагодарная функция.
— Жаль, — говорит мужчина.
— Я занимаюсь тем, что не давало тебе сомкнуть глаз в Триполи. — Женщина таинственно поджимает губы и приподнимает брови.
— А именно? У меня было много таких дел.
— Тебе что-нибудь говорит кража более чем в тысячу долларов из вашего участка или нелегальные иммигранты, беженцы на понтонах и лодках, добирающиеся морем на юг Европы, лагеря для нелегальных эмигрантов, а потом их принудительная депортация?
— Ну, тогда ты имеешь полное право на бессонницу. — Анум с пониманием кивает. — Неужели всем этим должен заниматься один человек? Кассациями, петициями, контактами с министерствами или юристами? Это же просто невозможно! В Триполи у меня было целое бюро и десять сотрудников!
— Конечно, — грустно соглашается Малика. — Но я никого не смогу убедить в том, что нуждаюсь в сотрудниках и мне нужно хоть немного облегчить работу. Или помочь с решением хотя бы одной проблемы. Не говоря уже об исполнении хотя бы одной просьбы и выплате, по крайней мере, двух долларов налогов.
— Как видно, твоему правительству это не нужно. Бюро открыли только потому, что так положено. Ну и еще для того, чтобы закрыть рот нашим властям и защитникам прав человека. Теперь мы, черные глупцы, уже не можем предъявить претензии, что нас обворовывают и нарушают все возможные права и конвенции и что вы не хотите смириться с убытками. Любой черномазый может написать письмо, придти к вам. Он постонет, поплачется… А дело затянется, пока преступник не умрет от голода, болезни, а в Ливии часто и от пыток.
Анум, произнося эти горькие слова, очень нервничает. Он застыл, и взгляд его теперь направлен в никуда.
— Ты почти не ошибаешься. Единственные дела, которые можно закрыть, — это те, что разрешились естественным путем, — признается Малика, жалея, что затронула эту тему и нарушила приятную дружескую атмосферу.
— До свидания. — Мужчина одним глотком допивает виски, встает и направляется к двери. — Наверняка еще не раз увидимся на дипломатических приемах. Желаю успеха.
