— А это что такое? — спросила она Маравана, когда он поставил перед ней следующее блюдо.
— «Север и юг», — отвечал тот.
На тарелке лежали три ярко-жёлтые фигуры неправильной формы, похожие на кусочки серы. Прикоснувшись к ним, Андреа ощутила холодную и твёрдую поверхность, однако когда, следуя примеру Маравана, надкусила одну, её содержимое оказалось тёплым и нежным и таяло во рту, превращаясь во что-то вязкое, сладкое и необыкновенно приятное, похожее на экзотическую конфету.
Между этими ледяными на ощупь шариками на тарелке находились рулеты, тоже прозрачно-жёлтые. Сквозь верхний желеобразный слой просвечивали шафрановые волокна оранжевого оттенка. Нужно было решиться взять в рот эти странные цилиндры, как и те, похожие на серу шарики, но когда Андреа всё-таки сделала это, их вкус оказался достойной наградой за её мужество.
— Это ты сам придумал? — поинтересовалась она.
— Ингредиенты я взял из одного древнего рецепта, моя здесь только технология.
— И название, конечно, тоже, — предположила Андреа.
— Я назвал бы это блюдо, как и предыдущее, «Мужчина и женщина», — ответил Мараван.
В последней фразе Андреа послышался непристойный намёк. Или это просто её воображение так разыгралось? Она решила, что ей всё равно.
До сих пор ей было нетрудно есть руками: Мараван подавал закуски. Теперь же настала очередь карри.
И вот перед Андреа стоят три тарелки, на каждой горстка риса особого сорта, на которой, словно на помосте, покоится порция карри со свисающими хлопьями пенки, украшенная глазированной веточкой.
— Карри «Дамские пальчики» с рисом сали и чесночной пенкой, — объявлял Мараван. — Карри с цыплёнком, рисом саштика и кориандровой пенкой. А это, — он показал на третью тарелку, — чураа варай с рисом нивара и мятной пенкой.
— Чураа варай? — переспросила Андреа.
— Это акулье мясо, — пояснил Мараван.
— Ой!
Он ждал, пока гостья начнёт есть, однако Андреа медлила.
— Сначала ты, — потребовала она, а потом смотрела, как Мараван, слепив пальцами шарик из риса с карри, отправляет его в рот.
Первая попытка Андреа подражать ему выглядела довольно неуклюже. Однако, проглотив первый шарик, девушка больше ни о чём не думала, кроме карри. Ей казалось, она чувствует каждую специю. То одна, то другая будто возникала, выделяясь из общего букета, и заново формировала вкус, который менял оттенки, подобно огням фейерверка.
Блюдо оказалось в меру острым. Оно не жгло язык, это был намёк на остроту, вот-вот готовый исчезнуть. Он воспринимался как ещё одна специя, придающая интенсивность вкусовым ощущениям, и оставлял во рту приятное тепло, которое незаметно рассеивалось, когда Андреа была готова взять следующий кусочек.
— Скучаешь по родине? — спросила она Маравана.
— Да, — отвечал тот. — Но не по той Шри-Ланке, которую я покинул. Я скучаю по той родине, в которую хотел бы вернуться, справедливой и мирной.
— И единой? — добавила Андреа.
Правая рука Маравана двигалась, словно больше не зависела от его воли и выполняла свою собственную задачу: накормить хозяина. Взгляд Маравана был прикован к Андреа, и, пока рот говорил, рука с очередным рисовым шариком наготове почтительно дожидалась своей очереди.
— Всё сразу? — переспросил он. — И мир, и справедливость, и единство? Об этом можно только мечтать.
— И ты не веришь в это, — догадалась Андреа.
Мараван пожал плечами, и правая рука, словно усмотрев в этом условный знак, пришла в движение, засунула рисовый шарик в рот и потянулась за следующим.
— Я долго верил, — ответил, наконец, Мараван. — Я даже оставил место повара в штате Керала и вернулся на Шри-Ланку.
И Мараван рассказал Андреа о своей учёбе в Индии и работе в разных оздоровительных учреждениях, практикующих методы аюрведы.
— Ещё год — и я стал бы шеф-поваром, — вздохнул он.
— Так зачем же ты вернулся?
Андреа держала в руке кусочек чапати с кориандровой пенкой и сгорала от нетерпения засунуть его в рот. Раньше она и не подозревала, сколько дополнительных ощущений возникает, если есть руками.
— В две тысячи втором году Объединённая национальная партия победила на выборах, — отвечал Мараван, — и все поверили, что настала мирная жизнь. ТОТИ призвали к прекращению огня, начались мирные переговоры в Осло. Всё выглядело так, будто наконец рождается та Шри-Ланка, в которую я хотел бы вернуться и в которой предпочёл бы жить изначально.
Мараван окунул пальцы в таз для ополаскивания рук, вытер их салфеткой и собрал тарелки. Казалось, его действия перетекали одно в другое в едином плавном движении.
Потом он исчез на кухне и вскоре появился снова, держа в руке длинную и узкую пластину, посредине которой Андреа увидела выложенные в ряд блестящие мячики.
Они походили на бильярдные шары из потемневшей от времени слоновой кости и оказались тёплыми, наполненными начинкой, напоминающей засахаренные фрукты, сладкими и пряными, с привкусом сливочного масла, кардамона и корицы.
— А потом? — спросила Андреа голосом ребёнка, которому рассказывают на ночь сказку.
— Потом я получил место конторского служащего в одном из отелей на западном побережье.
— Служащего? — переспросила Андреа. — Но я думала, ты работал чуть ли не шеф-поваром!
— Я ведь тамилец, — пояснил Мараван. — В Керале это не имело большого значения, другое дело — в сингальской части Шри-Ланки. Я три года трудился в конторе.
«И такой художник работал клерком!» — возмутилась про себя Андреа, принимаясь за второй глазированный шар.
— В две тысячи четвёртом году у меня появился шанс, — продолжал Мараван. — Сеть отелей, где я работал, перестроила чайную фабрику в горах в отель с магазином, и меня направили туда поваром.
— И почему ты не остался там?
— Цунами.
— В горах? — удивилась Андреа.
— Разрушило отель на побережье, — пояснил Мараван, — и один из выживших поваров, сингал, получил моё место. А мне оставалось только вернуться на север. И там я наблюдал, как ТОТИ и правительство проводили свою политику, пользуясь помощью, которая приходила со всех концов света. Тогда я уже знал, что это не та Шри-Ланка, в которую я хотел бы вернуться. А той ещё долго не будет.
— Но ведь цунами было не так давно, — неуверенно заметила Андреа.
— Около трёх лет назад, — уточнил Мараван.
— И ты так хорошо говоришь по-немецки! — удивилась она.
Мараван пожал плечами:
— Жизнь заставляет нас адаптироваться к другим странам, а значит, и учить языки.
— А почему именно Швейцария?
— В аюрведическом оздоровительном комплексе в Керале и в отеле на Шри-Ланке было много швейцарцев. Они казались мне дружелюбными, — ответил Мараван.
— Здесь тоже?
Мараван задумался:
— В Европе к тамильцам относятся лучше, чем на родине. Нас ведь здесь почти сорок пять тысяч. Хочешь чаю?
— Ну, если тебе не трудно… — пожала плечами Андреа.
Мараван снова собрал со стола грязные тарелки.
— А ничего, что я здесь сижу, пока ты меня обслуживаешь? — неуверенно поинтересовалась Андреа.
— Сегодня у тебя выходной, — улыбнулся Мараван и исчез на кухне.
Через некоторое время он снова вошёл в гостиную с подносом, на котором стоял чайный сервиз.
— Белый чай, — комментировал он, разливая заварку по чашкам. — Из верхней части серебристых листочков. Плантации Димбулы.[22]
Потом Мараван ушёл обратно на кухню и принёс оттуда две тарелки со сладостями. На каждой лежало нечто похожее на эскимо зелёного цвета, в окружении стебельков спаржи с ядовито-салатными кончиками и бордовых конфет в форме сердечек.
— Не знаю, влезет ли в меня всё это, — улыбнулась Андреа.
— Конфеты всегда влезут, — отвечал Мараван.
Он оказался прав. Откусив от «эскимо», Андреа почувствовала лакрицу, фисташки и мёд, чем-то напоминающий ярмарочные сладости. Спаржа походила на жевательный мармелад и в то же время оставалась спаржей. Сладкие и пряные «сердечки» пахли индийскими специями и вкус имели фривольный — именно так определила его про себя Андреа.
Внезапно она поразилась установившейся вокруг тишине. Даже ветер перестал стучать дождевыми каплями в оконные стёкла.
— Расскажи мне о своей семье, — попросила Андреа Маравана.
Тот молча встал, взял гостью за руку и повёл её в спальню, где была стена с фотографиями.
— Это мои братья и сёстры со своими детьми, — объяснял он, показывая на снимки. — Мои родители. Они погибли в восемьдесят третьем году, их сожгли в машине.
— За что?
— За то, что они были тамильцы.
Андреа замолчала, положив руку на плечо Маравану.
— А кто эта пожилая женщина? Та самая Нан…
