— Его можно было бы за деньги показывать, — сказала Дженни. — Прямо в пещере.
— Да, наверное. По-моему, все это было мечтанием, продлившимся, в сущности, лет пятьдесят. Со времени, когда всерьез заработало всеобщее образование, года с тысяча девятьсот двадцать пятого, и до времени, когда появились первые придерживавшие информацию учителя, — до семьдесят пятого. Да, пятидесятилетнее мечтание.
— Но так ли уж это важно? — спросила Дженни. — Во всяком случае, пока существуют люди, знающие подобные вещи. Всегда же где-нибудь да отыщется умник, который в них разбирается.
— Да. Может быть, и не важно. Однако, по-моему, все происходящее сейчас объясняется тем, что теперь и умники знают меньше, чем их предшественники, что нынешние новаторы и лидеры уже успели переделать мир по собственному подобию. Программы проверки правописания. Поисковые машины. Они перестроили нашу жизнь таким образом, что невежество больших неудобств уже не доставляет. И думаю, будут перестраивать и дальше, приспосабливая ее к чистой убыли знания.
— Хотя сами по себе все эти новинки устроены довольно умно. Так?
— Да. По-своему. Это извращенная форма естественного отбора. Эволюция могла бы отвергать тех, кто не способствует мутациям знания. Однако такие-то люди и изменяют нашу среду обитания, и потому она отбирает их, а тех, кто способствует мутациям — мутациям знания, — отвергает.
— По-моему, я за вами не поспеваю, — сказала Дженни. — Вы говорите об интернете?
— Отчасти. — Габриэль вздохнул. Наступила пауза — похоже, ему захотелось сменить тему. — Помните вашу интернетовскую игру?
— «Параллакс»?
— Ну да. Я хочу сказать… Нет, я понимаю, сделана она здорово. Но вам не кажется, что вы могли бы уделять больше внимания реальному миру?
— Именно потому вы и сказали тогда «ах, Дженни»?
— Я сожалею об этом. И все-таки — да, думаю, поэтому.
— И что же такое «реальный мир»?
— Другие люди.
— Ну хорошо, а вы? — спросила Дженни. — Вы, с вашими кроссвордами и книгами?
— Что же, готов признать, кроссворды — это попытка уйти от жизни. Но не книги. Мы уже говорили с вами об этом: чтение книг — не способ бегства от жизни, книги дают ключ к ее пониманию. Ключ к реальности.
И Дженни, наконец дождавшись той самой возможности, набрала побольше воздуха в грудь и бросилась в атаку:
— Вы ведь знаете, в чем состоит ваше бегство от жизни, правда?
— Нет. В чем?
— Ваша большая игра в альтернативную реальность. Знаете, что такое ваш «Параллакс»?
— Нет, и что же?
— Она.
— Кто?
— Каталина.
Наступило молчание, и Дженни решила, что позволила себе слишком многое. Габриэль молча, сжав лицо ладонями, смотрел вниз, на кофейный столик.
В конце концов он поднял к ней взгляд, вздохнул:
— Хотите увидеть ее фотографию?
— Давайте. — Изобразить энтузиазм Дженни не удалось. Габриэль подошел к письменному столу, достал из его ящика старый мобильный телефон, сказал: — Она здесь. Я сделал ее в Стокгольме.
— Так покажите же.
— Не могу. Батарейка сдохла, а эту модель больше не выпускают.
— Надо было выгрузить ее в компьютер.
— Знаю. Но теперь уже поздно.
— Тогда просто выбросьте телефон. Проку от него все равно никакого.
— Тоже верно.
И Габриэль уронил мобильник в корзину для бумаг.
— Вы же все равно достанете его оттуда, как только я уйду.
Габриэль снова взглянул в окно, на серую реку.
— Полагаю, искушение такое появится. Положить подобным вещам конец — дело трудное. Мечтам. Да еще и навсегда. Знаете, я вот как поступлю. Если вы откажетесь от «Параллакса», я зашвырну телефон в Темзу.
— Но я люблю «Параллакс», — сказала Дженни.
— И я любил Каталину. И не исключено, что оба мы утратили связь с чем-то важным. Не исключено даже, что все мы ее утратили. Вы, я, Адам. — Он опустил взгляд на стол, на вечернюю газету со статьей на первой странице, рассказывающей о том, что Уолл-стрит терпит все большие убытки. — Вон и банкиры заключают нынче пари об исходах других пари, посвященных исходам третьих.
Дженни встала:
— Вы когда-нибудь приходили к Адаму с кем-то еще?
— Нет, какой смысл? Он бы этому не обрадовался. Или просто не заметил бы нового гостя.
— А что насчет вас? Вы никогда не хотели, чтобы кто-то составил вам компанию?
— Вы…
— Вечер у меня свободен. Я буду рада пойти с вами. Может, вам от этого легче станет. А после посидим в ресторане. Сегодня моя очередь платить.
Они поехали поездом, позволявшим сэкономить пару минут, — правда, он оказался переполненным, отчего им пришлось стоять в проходе между вагонами. Поезд шел через Пимлико, двумя днями раньше этим же путем проследовал Хасан аль-Рашид. И когда состав выбрался на мост Гросвенор, Габриэль вдруг потянул вниз скользящую раму дверного окна, достал из кармана старый мобильник и выбросил его наружу, постаравшись, чтобы он улетел как можно дальше.
Дженни смотрела, как телефон перелетает через низкие перила моста, как он миг-другой рассекает воздух, прежде чем кануть в воды Темзы.
В 6.30 вечера Джон Вилс ехал из аэропорта домой в замусоренном бесплатными газетами вагоне метро. Он в последний раз, просто для пущей уверенности, заглянул в память входящих сообщений своего зеленого мобильного телефона. Вот оно — во всем неприкрытом великолепии шрифта сансериф. Крупными буквами: «О’Бублик», имя отправителя; под ним, буквами помельче, первые слова сообщения: «Подтверждаю, продажа ревматизма…» Вилс нажал на кнопку «Показать», чтобы прочесть остальное: «…завершена в указанное время. Все сброшено».
Вилса буквальным образом пьянила мысль о том, что он удачно завершил крупнейшую в его жизни финансовую авантюру. Размеры фонда могут удвоиться. Его, Вилса, имя станет внушать еще большее благоговение. Он разбогатеет, как никому и не снилось. И все-таки его ликование подтачивалось страхом, что он проглядел какую-то насущную мелочь, способную даже на этом, последнем, этапе операции испортить все. Да нет, не проглядел. Он тысячу раз обдумал каждую деталь. Потратил часы, проверяя эти детали на Годли и Даффи. И даже позвонил в Нью-Йорк, Безамьяну, чтобы обсудить с ним операцию в целом. Она была неуязвимой.
Тем не менее его не покидала легкая веллингтоновская грусть победителя, почти такая же неотвязная, как грусть побежденного. Где они, те новые миры, которыми ему еще предстоит овладеть? Впрочем, пока поезд летел, погромыхивая, мимо подступавших к нему почти вплотную стен туннелей, Вилс испытывал прежде всего удовлетворение — он добился цели своей жизни. Миллиарды фунтов и долларов, не достигнув мест, в которые они текли, сменили свои маршруты и отправились на банковский счет, помеченный одним словом: «Вилс». Он откинулся на плюшевую спинку сиденья и вздохнул.
В 7 вечера Р. Трантер вышел из станции «Гайд-парк-корнер», на которую еще ни разу не заглядывал. Он был в смокинге, взятом напрокат на Холборн — с широкими лацканами и еле уловимым запашком давних банкетов и нафталина. Он уже подходил к вращающимся дверям отеля, когда мимо него пронесся по тротуару велосипед с выключенным фонариком, заставив Трантера отпрыгнуть в сторону.
Трантер коротко выругался, но тут же велел себе успокоиться. На голове велосипедиста, промелькнувшего в свете, который лился из окон первого этажа, сидели, погуживая, наушники, и, стало быть, услышать летевшие ему вслед ругательства он все равно не мог.
«Парк-лейн Метрополитен» был отелем совсем новым и размеры имел внушительные. Впрочем, он уже успел привлечь немало хорошо одетых, но явно доступных женщин, которые расположились в его атриуме на расставленных полукругом плюшевых диванчиках. Трантеру удалось не встретиться ни с одной из них глазами, пока он, склонив голову, шел к лифтам, к дальней от дверей стене вестибюля, на которой висела обтянутая черным фетром доска с белыми буквами: «Вручение премии „Книга года“, присуждаемой „Пицца-Палас“. Люкс сэра Френсиса Дрейка, шестой этаж».
Он поднялся в лифте — во рту сухо, ладони влажны. Двойные двери разъехались, явив взорам Трантера около четырехсот человек, они стояли небольшими группками, держа в руках бокалы с напитками. На Трантера накатила рефлекторная паника, знакомая ему со времен университетского «Герба короля», однако его литературный агент, Пенни Макгуайер, была, в кои-то веки, уже на месте и ожидала его. Он стойко претерпел ее слегка отдававшее чесноком объятие, мысленно поздравив себя с тем, что не пожалел денег на покупку нового бритвенного лезвия.
— Как ты, РТ? Нервничаешь?
— Нет, все в порядке.
Трантер окинул взглядом зал. Зал наполняли люди, которых он не любил, улыбавшиеся самодовольно и уверенно, наливавшиеся дешевым шампанским.
