— Я очень близорук, прямо калека. Без очков не вижу, кто идет мне навстречу, и не знаю, кому отвечать на приветствие, — огорченно сказал он, остановившись посреди дороги, чтобы попрощаться. — Надо было бы попросить Шию-липнишкинца, чтобы он каждый день выходил на прогулку. Его упорство в занятиях может плохо отразиться на здоровье. Да и для самой его учебы было бы лучше, если бы он оставлял себе больше времени на размышления.
— Я не представляю себе, как этого можно от него добиться, — ответил реб Менахем-Мендл. Он понял, что Махазе-Авром не ценит диких запутанных рассуждений липнишкинца. Однако и реб Менахем-Мендла волновал тот же самый вопрос, что и валкеникских ешиботников. — Шия-липнишкинец и Йоэл-уздинец рассказывали, что вы выслушали их замечания по поводу ваших книг и ответили, что, может быть, они правы.
— Ведь они пришли опровергать, а не спрашивать. Поэтому я и отдал им правоту, — улыбнулся реб Авром-Шая. — Йоэл-уздинец действительно ученый еврей. Это, правда, так. Просто стыд и позор, что он все еще холостяк. Надо бы найти ему пару. Ну, вы проводили меня достаточно далеко и, несомненно, уже выполнили заповедь.
— Не обижайтесь, но вы все еще не ответили на мой вопрос: остаться ли мне в Валкениках, чтобы вести уроки, или вернуться к семье в Вильну и снова стать лавочником? — Реб Менахем-Мендл остановился, печально опустив голову.
Реб Авром-Шая тоже остановился и долго смотрел на песчаный шлях, словно искал в песке ответ. Его не беспокоил почет, но он знал свое место среди литовских мудрецов Торы и еще не встречал сына Торы, который разговаривал бы с ним так неуважительно, как этот директор ешивы реб Цемах Атлас. Он вообще выглядит тяжелым человеком, который умеет и любит ссориться. Так если он на самом деле такой сумасшедший, фанатичный мусарник, не ценящий изучения Торы, то реб Менахем-Мендл не должен уезжать. Без него местная начальная ешива развалится или будет выпускать еретиков. С другой стороны, впечатление относительно директора ешивы может оказаться ложным, сложившимся под влиянием услышанного злоязычия. В общем, надо подождать, пока новый главный раввин города не нанесет ему обещанного визита на смолокурню и не расскажет, как обещал, больше и подробнее об этом реб Цемахе Атласе.
— Нелегко посоветовать семейному человеку, чтобы он оставил своих домашних. Но нелегко и посоветовать сыну Торы, чтобы он оставил место изучения Торы. Я об этом еще подумаю, — ответил реб Авром-Шая после долгого молчания, в течение которого он ковырял своей палкой песок. — Пришлите ко мне в четверг вашего ученика Хайкла-виленчанина. Вам самому незачем утруждать себя новым визитом ко мне, а ученику ничего не надо рассказывать. Я отвечу ему так, что он не узнает, о чем идет речь, а вы поймете мой ответ.
И он пошел прочь по узкой зеленой лесной тропинке между высокими соснами.
Реб Мордхе-Арон Шапиро провел на даче у Махазе-Аврома много времени. Он пил чай, произносил всякие словечки и талмудические высказывания, демонстрирующие его ученость, рассказывал о своих молодых годах, проведенных в Воложине[213], и разъяснял хозяину, почему ему стоило сменить Шишлевичи на Валкеники. Только перед самым своим уходом он заговорил о том, что слыхал от сына и зятя о реб Цемахе Атласе: с невестой из набожного дома тот разорвал помолвку и женился на девушке из светской семьи. Товарищи приехали к нему, чтобы убедить вернуться на путь истинный, а он ответил, что придерживается только заповедей между человеком и ближним его[214], однако добрым можно быть и на основании доводов разума, для этого не нужна Тора. Короче говоря, в Нареве, где он учился, про реб Цемаха Атласа рассказывают, что он никогда не был особенно тщателен в соблюдении заповедей и всегда вел со своими учениками разговоры о том, что надо быть добрым, а не о том, что надо молиться с тщанием и упорно изучать Тору. Короче говоря, в Нареве говорят про него, что ему просто-напросто не хватает веры в Бога Израилева. И там не верят в его покаянное возвращение к вере. Ай, но реб Цемах Атлас ведь все-таки оставил богатый дом и стал директором ешивы в маленьком местечке? На это в Нареве отвечают: ничего удивительного! Он так долго занимался изучением мусара, что больше просто не способен наслаждаться радостями этого мира.
Реб Мордхе-Арон Шапиро всеми пальцами копался в своей сивой бороде, пытаясь обнаружить в ней подходящее к случаю высказывание талмудических мудрецов, достойное того, чтобы наилучшим образом завершить этот визит. Однако сколько реб Мордхе-Арон ни дергал себя за бороду, он так и не смог извлечь из нее никаких слов Торы, и сколько бы раз он ни повторял «короче говоря», он не мог сократить своих пространных речей о директоре ешивы.
— Мои сын и зять знают его много лет. Они накануне моего переезда сюда, в Валкеники, сказали мне: «Будьте очень осторожны!» Они просили, чтобы я держался от него подальше, потому что, с одной стороны, он способен на самопожертвование, но, с другой стороны, он очень жесткий человек и может стать кровным врагом. Я боюсь, как бы он не начал меня преследовать, особенно учитывая, что он в Валкениках уже старожил, а я сюда только приехал. По этой же причине я считал, что должен вам про него рассказать, чтобы вы поняли, почему я не хочу лезть в дела местной начальной ешивы, а также, чтобы вы знали, как с ним обходиться. Я надеюсь, что вы будете держать в секрете все, что я тут говорил, потому что для меня это очень важно.
Реб Авром-Шая после этого еще долго расхаживал по двору и разговаривал сам с собой. Что этот реб Цемах Атлас тяжелый человек — это и так ясно видно. Точно так же ясно видно, что он честный человек, то есть человек, который делает только то, что, по его мнению, обязан сделать. Его товарищи по Новогрудковской ешиве, сын и зять раввина, признают, что он способен на самопожертвование. Так зачем же такому человеку притворяться богобоязненным евреем, носящим бороду и пейсы, и к тому же руководить ешивой, если у него нет веры в Творца и в Его Тору? Тем не менее можно себе представить, что даже порядочный человек придерживался бы того, во что он больше не верит, потому что он многим жертвовал на протяжении многих лет ради своей веры и потому что ему некуда уйти.
Подбежал мальчик с пухлыми щечками, с длинными пейсами и с Пятикнижием в руке. Махазе-Авром всегда ездил на дачу вместе со своей сестрой и ее детьми. Мальчик подошел к дяде, чтобы повторить с ним недельный раздел Торы. Реб Авром-Шая, по своему обыкновению, растянулся на скамейке за столом посреди двора, а его племянник сел на скамейку напротив и запел сладким голоском, читая по-древнееврейски и тут же переводя прочитанное на простой еврейский язык:
— И сказал Господь Авраму: иди себе[215]…
Опершись подбородком о край стола, реб Авром-Шая слушал серебряный голосок племянника, напевавший стихи из Торы, а перед его закрытыми глазами стоял образ директора ешивы реб Цемаха Атласа, его горящий взгляд, его движения, манера говорить. Что реб Цемах Атлас склонен к конфликтам и что в глубине души он не уважает труда над Гемарой и библейскими стихами, похоже, правда. Однако если бы он в своих беседах с учениками давал бы им понять, что не ценит изучения Торы, и уж тем более, если бы он высказывал перед ними сомнения в существовании Творца, то и старшие, и младшие ученики во главе с главой ешивы реб Менахем-Мендлом не стали бы молчать.
Мальчик вдруг прервался посреди пения стихов из недельного раздела «Лех-лехо». Реб Авром-Шая открыл глаза и увидел гостя — Хайкла-виленчанина.
— Доброе утро, реб Менахем-Мендл сказал мне, что вы должны ему через меня что-то передать, — Хайкл говорил и при этом удивлялся, что такой гений занимается с маленьким мальчиком Пятикнижием, прямо как меламед в хедере.
— Иди, Береле, в дом, мы с тобой закончим недельный раздел потом, — сказал дядя племяннику. Береле схватил свое Пятикнижие и бросился бежать к дому.
Чтобы его посланец захотел пойти на смолокурню, реб Менахем-Мендл рассказал ему, что Махазе-Авром велел послать именно его, Хайкла. Однако реб Менахем-Мендл попросил, чтобы сразу же после получения ответа он ушел, чтобы не отвлекать Махазе-Аврома от изучения Торы. Несмотря на это, реб Авром-Шая велел посланнику сесть:
— Отдохните немного, вы же устали с дороги.
Хайкл присел на скамейку напротив Махазе-Аврома и, как во время их первой встречи в вестибюле синагоги, снова ощутил потребность поговорить с ребе со смолокурни открыто и доверительно. Он совсем не устал. Даже не заметил, как прошел всю дорогу. Он еще никогда не бывал в здешнем лесу и не знал, как здесь красиво. Он шел и думал: ведь можно себе представить, что он бы никогда не побывал в Валкеникском лесу и никогда не узнал, как тут красиво. Есть густые леса и высокие горы, покрытые снегом и льдом, куда люди никак не могут добраться. Говорят, есть звезды, которые мы не видим даже в телескоп, мы не знаем, как они выглядят, не знаем их числа. И как же мы можем говорить, что все создано для человека, чтобы он пользовался всем и во всем видел чудеса Господни? Если человек ничего не знает об этих мириадах звезд, о покрытых льдом горных вершинах и о непроходимых лесных чащобах! Значит, прав Рамбам, говорящий, что этот мир не был сотворен для человека, что Высшая Мудрость сотворила каждую вещь ради существования самой этой вещи.
