— Ладно, Клара, — не повышая голоса, сказал Джек, — на сегодня довольно. Попытаюсь что-нибудь понять утром. Сейчас я ложусь спать.
Он собрался опустить трубку.
— Мне все известно! — закричала Клара, и Джек подумал о том, что своим безумным, пронзительным голосом она разбудит немало больных. — А теперь и Морис все знает о своем верном друге Джоне Эндрюсе, некогда жалком актеришке без гроша за душой, которого он вытащил из сточной канавы. Не думай, будто мне неизвестно, что происходило у него за спиной. У меня есть свои источники информации. Хильда звонит мне три раза в день, десять минут назад я говорила с Сэмом Холтом. Тебе не удастся ничего от меня скрыть…
Возможно, подумал Джек, мгновенная смерть была бы лучшим исходом для Мориса. Тогда ему никогда бы не пришлось слушать голос Клары.
— Я не пытаюсь ничего утаивать, — тихо, спокойно произнес Джек, надеясь, что она последует его примеру.
Он знал, что Клара находится в одной комнате с Морисом, и с ужасом думал о том, какой вред наносит больному человеку ее полный ненависти голос.
— Ты не станешь отрицать того, что пытался отлучить Мориса от работы на год? — так же громко, как и прежде, прокричала Клара.
— Я пытался убедить его в том, что ему следует беречь здоровье. Это я признаю.
— Беречь здоровье! — завизжала она. — Не тревожься о его здоровье! Он переживет и тебя и меня.
Никакие аргументы, медицинские или любые другие, никогда не убедят Клару в том, что ее энергичный, полный жизненных сил муж может умереть, понял Джек. В каком-то смысле это мнение Клары было лестно для Делани и говорило о силе ее любви к нему.
— Ты пытался отстранить Мориса от дел на год, чтобы за это время вместе с парнем занять ключевые позиции. Тебе известно, как много значит для Мориса сценарий этого мальчишки. Как он нравится ему. Ты знал, что фильм, снятый по этому сценарию, снова вознесет Делани на вершину, и ты интриговал, чтобы лишить его этого шанса. Ты воспользовался беспомощным состоянием Мориса, чтобы заставить его согласиться. У тебя хватило наглости сказать Морису в лицо о том, что ты рекомендовал Брезачу не отдавать сценарий. Ты полагал, что Делани не в силах защитить себя. Ты не станешь это оспаривать?
— Я не хочу больше с тобой говорить, Клара. По-моему, ты лишилась рассудка и не способна прислушаться к голосу разума.
— С моей головой все в порядке, — разъяренно произнесла она. — Именно поэтому ты старался скрыть все от меня. Ты боялся, что я разоблачу тебя. Оказывается, ты хочешь погубить не только будущее Мориса — не думай, будто я не знаю о том, что ты и этот сумасшедший парень собираетесь перемонтировать картину, испортить ее, выбросив лучшие эпизоды. Ты, негодяй, преднамеренно пытаешься отнять у Мориса последний шанс; у тебя хватает наглости прийти к нему в палату и разыгрывать участие, изображать из себя его друга, посылать ему цветы.
«Я должен выслушать ее до конца, — подумал Джек, убрав трубку от уха. — Пусть она скажет все, а потом я поговорю с Морисом…»
— Я знаю, почему ты так поступил, прекрасно знаю! — продолжала она. — Ты ему завидуешь, ты всегда ему завидовал. Его успехи не давали тебе покоя. Ты так и не простил ему то, что он спал с той шлюхой, твоей женой…
Джек услышал далекий голос Делани.
— Клара, — сказал Морис, — ради Бога, замолчи.
— Я замолчу, когда сочту нужным, — громко ответила мужу Клара и снова заговорила в трубку: — Не надейся, что тебе удастся осуществить свой замысел. Морис уже говорил с Холтом. Ты и этот безумный мальчишка отстранены от работы. Завтра утром Тачино возьмет все в свои руки и доведет дело до конца, а ты можешь убираться восвояси, к своим клеркам…
— Сначала я поговорю с Морисом.
— Тебе никогда больше не удастся с ним поговорить, — заявила Клара.
— О Господи, — донесся до Джека голос Делани. — Дай мне телефон.
Несколько секунд в трубке было слышно дыхание Клары, затем в ней зазвучал слабый, усталый голос Делани:
— Что ты хочешь сказать мне, Джек?
— Это правда, что ты поручаешь Тачино закончить фильм?
— Да.
— Выслушай меня внимательно, Морис. Я говорю это не ради себя, а ради тебя. Я постараюсь убедить Холта в том, что Тачино нельзя подпускать к фильму, завершить его должны мы с Брезачем. Это единственный шанс…
Делани вздохнул.
— Джек, — тихо сказал он, — если завтра я узнаю, что ты появился возле съемочной площадки, я поднимусь с постели и сам встану около камеры.
— Морис, возможно, мы говорим с тобой в последний раз — возможно, никому больше не удастся поговорить с тобой, — поэтому я должен сообщить тебе кое-что еще. Твое тщеславие всегда губило тебя, а сейчас ты завершаешь этот процесс. Клара подогревает твое тщеславие, потому что она хочет подвести тебя к краху. Потерпев крах, ты придешь к ней; когда тебе плохо, ты всецело принадлежишь ей. Она сказала мне об этом на третий день после моего приезда в Рим. Ты — человек, стоящий на краю пропасти. Это известно всем, кроме тебя, Морис. Я сделал все, чтобы оттащить тебя от бездны, у тебя еще есть шанс спастись, еще есть что спасать. Ты доказал это во время нашего последнего разговора в больнице. Воспользуйся этим шансом…
— Ты закончил? — спросил Делани.
Джек вздохнул:
— Да, закончил.
— Уезжай из города, Джек, — прошептал Делани. — И поскорей.
Джек медленно опустил трубку. Раздался негромкий щелчок, в комнате стало тихо. «Надежды нет, — подумал он. — А я-то думал, что спас его». Джек вспомнил, какое удовлетворение он испытывал недавно по этому поводу, и печально покачал головой. Оставалось сделать только один звонок. Он снова поднял трубку и спросил у телефонистки номер Холта. Сэм не спит, подумал Джек, в эту ночь все бодрствуют.
— Сэм, — сказал он, услышав голос Холта, — полагаю, вы знаете, почему я звоню.
— Да. Миссис Делани пятнадцать минут назад оказала мне честь своим звонком.
— По-моему, это конец.
— Не обязательно, — заметил Холт. — Я готов считаться до известного предела с мнением Мориса, но здесь затронуты интересы многих людей и большие средства. Если вы согласитесь, мы продолжим работу в прежнем составе, вы будете исполнять обязанности режиссера; я уверен, в конце концов Морис прислушается к голосу разума.
— Нет, Сэм. Он не прислушается к нему, и я не стану продолжать. Морис вызвал меня сюда, и он же дал сигнал к отъезду. Я уезжаю.
— Я вас понимаю, — произнес Холт. — Мне очень жаль. Могу ли я чем-то вам помочь?
— Я вылечу первым самолетом, на который мне удастся сесть. Вы объясните все Брезачу?
— Конечно, Джек.
— Если окажетесь в Париже, Сэм, позвоните. Я угощу вас с Бертой обедом.
— Обязательно позвоню, — пообещал Холт. — Будьте уверены. В какое время вы улетаете?
— Надеюсь, я смогу взять билет на час дня.
— Утром вам доставят в отель чек.
Джек безрадостно засмеялся:
— Не очень-то удачно вы потратили эти деньги, верно, Сэм?
— Я же нефтедобытчик. Привык рисковать. И проигрывать.
— Вы по-прежнему собираетесь основать кинокомпанию с Делани и Тачино? — из любопытства спросил Джек.
Холт надолго смолк.
— Наверно, нет, Джек, — сказал он наконец. — Вернусь к нефти. С ней у меня лучше получается.
— Позаботьтесь о моем друге Делани, Сэм.
— Боюсь, я не в силах ему помочь, — тихо произнес Сэм. — И никто не в силах. Спокойной ночи, Джек.
— Спокойной ночи. — Джек опустил трубку.
Finito,[57] подумал он.
Джек обвел взглядом темную комнату, единственным источником света в которой была настольная лампа, отбрасывавшая яркий свет на блестящий телефон. Холодная, неуютная, обманчиво роскошная гостиная казалась пристанищем для одиноких, разочарованных путешественников. На столе возле двери стояли полупустая бутылка шотландского виски, открытая бутылка содовой и несколько бокалов. Джек налил себе виски и добавил в него немного содовой. Газ из нее уже вышел, но Джеку было все равно. Он стоял, не снимая пальто с поднятым воротником.
Узы дружбы обрываются, подумал он, любовь умирает. Со щелчком опущенной трубки.
Ему не хотелось ложиться спать. Не выпуская бокала из руки, он прошел в спальню, зажег свет, вытащил два своих чемодана и начал собираться. Надо упаковать в чемоданы все. Весь город. Бросил изданного в 1928 году Бедекера (Где следует дождаться заката) на дно чемодана, которым собирался защищаться от ножа Брезача. Затем опустил туда же томик Катулла (Значит, время пришло — поспешно юноши встали…), извлек из ящиков шкафа стопку сорочек и небрежно положил их на книги. Он заметил на ткани темные влажные пятна и понял, что из носа снова пошла кровь. Джек поднес платок к лицу, выпил еще и продолжил сборы.
В этой комнате, посреди ночи, смерть коснулась его, потрогала костлявой рукой, прошептала неясное предупреждение, напомнила о потерянных друзьях, самоубийцах, о тех, кто погиб в бою, умер от разочарования, несправедливости, алкоголизма или просто потому, что пришло время умереть. Кэррингтон, Деспьер, Дэвис, мужчины, игравшие в покер в горящем Лондоне, Майерс, Катцер — призраки, восставшие из могил, находящихся в Калифорнии, Африке и Франции, — выстроились на перекличку.
