— Я позволил себе прийти. Мне нужно с вами поговорить.
— Хорошо, через пять минут я буду в вашем распоряжении.
Захарий непринужденной походкой удалился, после чего закрылся в комнате, куда гостей не приглашали, позвонил верной Сингер и посовещался с ней.
С любезной миной он вернулся в зал, где его поджидал Сильвен Гомес.
— Давайте, уважаемый, побеседуем в моем кабинете. Пойдемте со мной.
Не слишком впечатленный этим обращением Сильвен Гомес прошествовал за Бидерманом в его кабинет, окна которого выходили на площадь с попугаями. В тот вечер обычный птичий концерт перекрывался шумом торжественного приема.
Захарий Бидерман уселся за массивный стол и предоставил посетителю объяснять, зачем он пришел.
Посетитель же, удивленный, что его ни о чем не спрашивают, прокашлялся и начал:
— Вы, конечно, думаете, из-за чего же я вас беспокою?
Захарий Бидерман по-прежнему смотрел на него в упор и молчал.
— Я как-то вечером оказался в «Тысяче свечей» и по рассеянности сделал несколько кадров.
Это «по рассеянности» прозвучало неправдоподобно, учитывая, что в «Тысяче свечей» владельцы заведения многократно требовали, чтобы посетители оставляли у входа все гаджеты, которыми можно запечатлеть происходящее, впрочем во всех подобных местах соблюдалось это правило, чтобы сохранить анонимность присутствующих. Так что этот мужчина хитрил.
— У меня есть несколько ваших фото. Хотите посмотреть?
Захарий сохранял полную невозмутимость. Его собеседник настаивал и крутил свои кадры на экране мобильного телефона:
— Вы не любите воспоминаний?
— Я предпочитаю свои.
Металлический голос Захария прогремел в просторном кабинете резко и отчетливо.
Посетитель ненатурально улыбнулся:
— Подумаем, кого еще могут заинтересовать эти кадры. Может быть, вашу жену?
Захарий молчал.
— Ваших друзей по партии? Нет, скорее ваших политических противников. А их у вас немало.
Захарий с усталым видом рассматривал потолок. Посетитель, в замешательстве от его реакции, все больше злился:
— Или, может быть, прессу? Да-да, журналисты обожают такие снимки.
Захарий мирно потягивал аперитив из принесенного с собою бокала.
— Вы не очень-то спешите мне помочь! — рявкнул посетитель. — Вы должны задать мне вопрос: сколько?
Голос Захария тут же, не слишком уверенно, повторил:
— Сколько?
— Десять тысяч.
— И это все?
— На сегодня — да…
— Ну, вы меня успокоили.
Посетитель задергался, ему было не по себе. Беседа приняла неожиданный оборот.
Захарий наклонился к нему через стол:
— Я предложу вам кое-что получше. — И протянул посетителю розетку с арахисом. — Возьмите орешек.
— Что?
— Предлагаю вам орешек за ваши снимки. Чтобы не получилось, что вы сходили впустую.
Посетитель вскочил, оскорбленный, сделал несколько шагов вокруг стула, а потом, чуть подумав, злобно хихикнул:
— Вы, кажется, не подозреваете, какое цунами я могу запустить…
— Вы тоже, милейший. Продолжайте в том же духе, и завтра же утром, любезнейший Сильвен Гомес, в каждой из четырех ваших фирм: «Лафина», «Полиори», «Ле Бастон» и «Декуверт азиатик» — будут проведены налоговые проверки. Кроме того, я позволю себе связаться с моим другом господином Мейе, люксембургским министром финансов, просто чтобы проверить, что у вас нет там секретных счетов, и поверьте, он охотно окажет мне эту услугу. А потом, если я не обнаружу у вас заначки в Люксембурге, я свяжусь со знакомыми в Швейцарии, Панаме и на Каймановых островах. Жуть, сколько у человека заводится друзей, если он комиссар ЕС по антимонопольной политике, даже не потребуется становиться премьер-министром.
Испуганный Гомес побледнел:
— Но это же… шантаж!
— А кто первый начал?
Не желая признавать своего проигрыша, Гомес хорохорился:
— Вы меня не запугаете!
— Что, правда?
— Конечно. Вы ведь, кажется, предполагаете, что я был нечестен.
— Я не предполагаю, у меня есть доказательства.
Захарий имел в виду шантаж, но Гомес решил, что у него в руках уже есть компрометирующие сведения.
Он сглотнул слюну и сел:
— Ладно, я завязываю с фотографией.
— Отличная идея, у вас явно никакого таланта. Возьмите орешек. Не хотите?
Захарий Бидерман поднялся и предложил Гомесу выйти с ним вместе.
— Не буду вас провожать: вы и сами найдете дорогу.
Посетитель испарился.
А Захарий Бидерман уверенным шагом вернулся к гостям, успев на ходу поцеловать Розу.
Лео Адольф отделился от группки, в центре которой он о чем-то разглагольствовал, и поймал Захария за рукав:
Сегодня очень удачный вечер, твой триумф убедил последних сомневающихся. Я говорил с главами парламентских фракций, они согласны совместными усилиями обеспечить тебе большинство. Теперь нам осталось только добиться отставки нашего бедняги Вандерброка, с этим дня за два разберемся. Короче, уже завтра мы начнем процедуру, которая вскоре сделает тебя премьер-министром. Мои поздравления.
— Спасибо.
Президент Евросовета внезапно понизил голос и увлек Захария в укромный закуток:
— Сегодня престиж любого политика столь низок, что мы очень сильно рискуем. Вождь должен быть безупречным. И даже если он безупречен, народ может его возненавидеть так же быстро, как и полюбил. Мы прослужим не дольше, чем бумажный носовой платок. Я думаю, лет через двадцать не найдется дурака, который согласился бы на эту работу.
— Ты это к чему?
— Захарий, ты наша последняя надежда. Если и ты потерпишь неудачу, вся политическая верхушка утратит авторитет. Но если ты оплошаешь еще до того, как достигнешь вершины, будет только хуже. Доверие будет подорвано.
— Как это «оплошаю»?
— Поклянись мне, что будешь вести себя безукоризненно. Я имею в виду женщин, естественно…
Захарий прыснул:
— Клянусь.
— Ты так легко это обещаешь, хотя на самом деле измениться так трудно…
Захарий ощутил в сердце легкий, но болезненный укол:
— Ну откуда ты знаешь? А вдруг мои походы по бабам — только выражение неудовлетворенных амбиций? Теперь, когда я не буду тяготиться отсутствием власти, я, возможно, откажусь от такой компенсации.
Президент был уверен, что Захарий играет словами, но из осторожности настаивать не стал: если есть хоть один шанс на миллион, что Захарий верит в то, что говорит, Лео не станет его разочаровывать.
— Даже если ты изменишься, Захарий, могут всплыть твои прошлые подвиги.
— Ну ты параноик!
— Ну правда, Захарий, как ты будешь справляться с попытками шантажа?
Захарий подумал: «Ровно так же, как я это сделал десять минут назад», а вслух он только подбодрил Лео:
— Слушай, до нынешнего момента мне это удавалось…
— Чем выше поднимаешься, тем больше становишься мишенью для нападок.
— Но чем выше мишень, тем тяжелее в нее попасть.
— Хотел бы я разделить твой оптимизм.
— Именно потому, что ты его не разделяешь, этот пост хотят отдать мне, а не тебе, мой дорогой президент.
Лео выдержал удар, сочтя это честной игрой. Эти двое бежали политическую дистанцию плечо к плечу вот уже двадцать пять лет, частенько выступая противниками, иногда — союзниками, но никогда не теряя друг друга из виду. Их объединяло товарищество соперников: они любили свою страну, они строили новую Европу, бывали у одних и тех же сильных мира сего, и у ныне бессильных — тоже. На протяжении всей их карьеры, когда один из них терпел поражение, он вспоминал о тех, кого обошел второй; когда же эти люди приносили ему победу, то потом сами же напоминали о ее недолговечности. К шестидесяти хотя эти двое были не слишком похожи, они все же чувствовали себя собратьями по поколению, которое прошло сквозь одни и те же опасности.
По темпераменту Лео был скорее примиренцем, а Захарий — нападающим. Первый блистал в анализе и синтезе, второй мог изобретать. Один руководил, второй — создавал. В такой неспокойный период люди вроде Лео Адольфа не могли бы справиться сами: кроме администратора, народу был нужен ясновидящий, творец с позитивными и оптимистическими взглядами, который может дать будущее.
— Ладно. Тебе хорошо бы пойти подлизаться к Кестнеру, Захарий, это добавит нам очков.
— Слушаюсь, монсеньор.
И Захарий двинулся дальше от одного гостя к другому, сердечный, красноречивый, с простым обхождением, хотя и королевской повадкой. Внешне он выглядел безмятежным, но в глубине души у него поселился страх. После разговора с Лео перспектива обретения власти стала конкретной и начала точить его изнутри. И если с Дэдэ из Антверпена или с Гомесом ему казалось, что он разыгрывает комедийную сцену, теперь ему, похоже, грозит стать главным персонажем драмы под названием «Финансы страны». Сможет ли он заставить правительство принять нужные меры? Ему придется убедить всех: и домохозяйку из провинции Эно, и фламандских парламентариев. А вдруг это окажется невозможно?
