— Мне он всегда нравился, — говорит Виталик. — Умный человек! Еще живой?
— Очень!
— И все копает?
— Так — Извилина же! Вот, кстати, по одному вопросу я у него недопонял. Извилина говорит, что по справке Берия, поданной Сталину, получается, что в 1937-ом 90 процентов репрессированных составили евреи. Почему такое как Холокост не проводите? — искренне изумляется Лешка. — Это же не какая ваша мифология, тут железно притеснили, даже задокументировано…
— И этим признать, что 92 процента ленинской гвардии были по национальности евреями? Обалдел? Этак вы додумаетесь, что обе революции от 1917 года евреи разыграли, этак вы аналогии проведете по линии нынешнего «россияновладения», да заметите, что Россия больше вам не принадлежит — все схвачено, а жить на ее территории вам позволено лишь «постольку–поскольку», можно сказать — по доброте нашей! Конечно, были в этом деле кое–какие пробуксовочки — тот же 1937 год, например. В какой–то момент не те у руля оказались, да и корабль вы разогнали, не повернешь. Слишком велика сила инерции, чтобы так разом остановить его в приличном болоте. Зато теперь все схвачено! Болото создано — квакай — не хочу! Умные люди, между прочим, сразу говорили — нельзя давать идею русским — поверят и натворят дел. Вон, взяли, да самостоятельно перевели «Капитал» Маркса с идиш на русский язык. А такого планом не было предусмотрено. Потом корабль вычистили. Не совсем, правда, не окончательно. Вам бы завхозов до самого последнего на реях повесить! Пустили нас в завпосты, завлиты, режиссеры, да еще в председатели всех приемных комиссий. Решили что перевоспитались? Получите! «Кадры решают все!»
— Шансов не было?
— Ну, почему же… — нехотя тянет Виталик. — Были и даже не один! Да и оттянули по срокам. Представляешь, сколько времени и сил пришлось потратить, чтобы заново все опошлить?
Виталик пожевывает губами.
— С германцами вас стравили — в две мировые окунули, в гражданскую основательно проредили — напрочь повыбили ваших пассионариев. Теперь лепи из вас — что хочешь. Тех редких, что сейчас рождаются, сразу под контроль. Кино да телевидение опять же наше, образование — наше, да ты сам попытайся определить — что здесь не наше! Это же не фараоновское наследство проматывать, не империю инков, это же — Рассея! Представляешь, насколько нам хватит? Все то, что вы коллективно создали, разведали, подняли?..
— А я все не понимал — почему вы не испытываете благодарности к Сталину? Думал только одну причину — он заставил вас работать.
— Шутишь? — удивляется Виталик. — Это Сталин нас в русского подкидного переиграл! Даже не подкидного, а переводного… Перевел нас на нас на нашем же прикупе!
— А теперь, значит, чтобы никаких надежд на Сталина — многоуровневую защиту выстроили… и доите?
— Доим! — честно говорит Виталик. — И будем, пока все не выдоим.
Лешка вздыхает.
— Понимаю, что чужую корову доят с кровью, но ведь вы же куски мяса принялись вырезать, да еще и попрекаете — не смирно не стоит — Русь неблагодарная!
— Ну… — тянет Виталик. — Допустим, не все к большой дойке допущены. Большинству брызги слизывать. — И упрекает: — Ешь свое из своей чашки, а в чужой котел не заглядывай!
— Так ведь я в том котле.
— Нам это без разницы. Чашку не дали? Хочешь? — Дадим! — великодушно обещает Виталик. — Но тогда уже не вякай. Сиди в котле, хлебай из чашки, а нет — отнимем!
— Это понятно. Одно не пойму — тебе–то все это зафиг? Ты–то куда лезешь? Неосмотрительно как–то… Не по тебе.
— Среди кривых щурься на один глаз, среди хромых — поджимай ногу. Карьеру делаю! Хочу доказать, что самый особый среди потомственных особистов. Один в собственном роде! — заявляет Виталик.
— Да, — соглашается Замполит, — таких можно пересчитать по пальцам одной руки, и тут хоть слева начни, хоть справа, все сойдется на среднем!
Леха выставляет свой средний палец и принимается его тщательно разглядывать.
— Ну что за отношение! Что за отношение, — кривится Виталик, держа позу набирает воздух в легкие, словно собираясь возопить, но не вопит — сдувается, спрашивает с деланной фальшивой горечью: — Нечто у Бога теляти украл, да сзоофильничал, что ты так на меня смотришь? Или с педофилами подписал договор?!
— Это, так понимаю, твой следующий шаг?
Виталик обижается, либо делает вид, что обижается.
— Слушай, вот мы с тобой понимаем — есть жиды, а есть — евреи, — примирительно говорит он. — Есть дела жидовские, а есть дела еврейские, и они отличаются. Вон, Леонид Петлицкий, которым гордитесь — еврей, за Отечество кровь пролил, за линию фронта ходил, многому выучил, не жадничал, передал кое–какие навыки, секреты профессии. И сколько таких было? Пусть не все, но разве мало? Извилина — тоже не поймешь кто такой по национальности? — разве не так?
— Откуда понос? — возмущается Лешка.
— Ха! А ты что, не слышал? Было суровое разбиралово, когда запрос пришел из Академии Генштаба. И никакой он не сын профессора, не внук и даже не племянник. Все липа! Жил под чужого. Даже усыновление не оформлено. Он — никто и зовут — никак! На тормозах спустили, потому что провернули то дело, когда ему самому было всего ничего. Но с его подачи! Лихо жизнь раскрутил! Профессор умер, а дневник до последнего дня вел. Там что–то про детдом, но какой не указано, точный возраст опять неизвестен. Нет концов. Пари держу, сам не знает, разве только приблизительно, не бывает точного в детдоме, если подброшенный. Допрашивали — держался кремнем, мол не помнит. Ха! Удобно! По хитростям — типичный еврей!
— К Извилине не примазывайся! Хитрости, если не к собственной пользе направлены, не к жидовству, а… — глаза у Лешки диковатые.
— Ну–ну, — ухмыляется Виталик. — Может пересядешь? Поищу стульчик, который привинчен.
Лешка цепляется за привычное.
— Опять же, когда за Державу обидно, за общее, за человечье, за Общину — от еврейства считай откололся! Они — не ты!
— А вот это к чему? — холодно спрашивает Виталик. — Разве я по вам равняюсь?
— А сам к чему?
— Повелся ты. Леха, на жидовские разговоры! Ой, повелся. А я он и есть! Жид!
— Брось! — отмахивается Замполит. — На жида не подписываются ни жиды, ни евреи, ни социально близкие. Жид — слово запрещенное, ругательское, замазанное, жиды требуют себя евреями называть. И смотри что получается — скоро и это слово замажут, оно станет нарицательным, да уже и сейчас для многих оно именно такое — не определение национальности, а характеристика. Пройдет время, и евреями запретите себя называть, чтобы не оскорбляться! Кем тогда назоветесь?
— За это не переживай! По словам отступать можно до бесконечности…
Лешка умолкает, потому как Виталик прав. И в том прав, что черное, если живое, не может быть сплошь черным, а белое — белым. И только когда «исторически» умрет явление, в сознании за ним закрепляется какой–то один цвет, тот который побеждает. Но если рассматривать Россию как Хазарию (чью судьбу она повторяет), то недоумения по поводу странных телодвижений правителей мира сего исчезают. Как можно закрыть вопрос «Протоколов» на основании того, что все происходит и большей частью уже произошло по их рецептам.
— Вот еще и про Холокост ваш хотелось бы спросить, — пытается заново распалиться Лешка.
— Про Холокост ты сомневаться не имеешь права, — строго замечает Виталик. — Ты в Европе, а здесь насчет этого строго — есть железная статья за подобные вопрошения — за последний десяток лет по ней штук 40 историков посадили на разные сроки. Сказано — 6 миллионов? — Значит — шесть! А публично выскажешься, что по твоим подсчетам 5 миллионов 999 тысяч и 999 получается — пойдешь за решетку. Понял?
— Я не публично.
— Зато я лицо публичное — могу настучать!
— В чем еще нельзя сомневаться?
— Тебе длинный список или короткий?
— Коротенько.
— В 11 сентября.
— Ба! Но ведь самострел же!
— Не самострел, а блестящая операция! Вот Гитлеру, чтобы начать войну с Польшей, тоже пришлось…
— Так в чем же сомневаться нельзя? — перебивает Леха.
— В том, что евреи в тот день на работу не вышли. Все 4 или 6 тысяч работников, что там ошивались.
— А что? Разве суббота в тот день была? Почему не вышли?
— Хамишь? — слезно спрашивает Виталик. — Придуриваешься?
— Ладно, проехали…
— В общем, — оживляется Виталик, — как там модно говорится? — ну–у–у, вы, русские, «попали»! На деньги, на землю, на саму жизнь. Какую бы революшку не пытайтесь затеять — вожди будут наши и среднее звено тоже наше.
— И что делать?
— Это ты меня спрашиваешь? — всерьез изумляется Виталик. — Расслабься и релаксируй! Не пустили в садисты, пробуй стать мазахистом.
